Должно быть эти люди, кто б они ни были, не зная о существовании рифов,
совсем закрытых водой, наскочили на них ночью благодаря сильному в.-с.-в.
ветру. Если бы на корабле заметили остров (а, я думаю, его едва ли
заметили), то спустили бы шлюпки и попытались бы добраться до берега. Но то
обстоятельство, что там палили из пушек, особенно после того, как я зажег
свой костер, породило во мне множество предположений: то я воображал, что,
увидев мой костер, они сели в шлюпку и стали грести к берегу, но не могли
выгрести из за волнения и потонули, то мне казалось, что они лишились всех
своих шлюпок еще до момента крушения, что могло случиться вследствие многих
причин: например, при сильном волнении, когда судно зарывается в воду, очень
часто приходится выбрасывать за борт или ломать шлюпки. Возможно было и то,
что погибший корабль был лишь одним из двух или нескольких судов,
следовавших по одному направлению, и что, услыхав сигнальные выстрелы, эти
последние корабли подобрали всех бывших на нем людей. Наконец, могло
случиться и так, что, опустившись в шлюпку, экипаж корабля попал в
упомянутое выше течение и был унесен в открытое море на верную смерть и что
теперь эти несчастные умирают от голода и готовы съесть друг друга.
пожалеть несчастных. Благотворной для меня стороной этого печального
происшествия было то, что оно послужило лишним поводом возблагодарить
провидение, которое так неусыпно заботилось обо мне, покинутом и одиноком, и
определило так, что из экипажей двух кораблей, разбитых у этих берегов, не
спаслось ни души, кроме меня. Я получил, таким образом, новое подтверждение
того; что, несмотря на всю бедственность и ужас нашего положения, в нем
всегда найдется за что поблагодарить провидение, если мы сравним его с
положением еще более ужасным.
разбившегося корабля; трудно было допустить, чтобы кому нибудь из людей
удалось спастись в такую страшную бурю, если только их не подобрало другое
судно, находившееся поблизости. Но ведь это была лишь возможность, да и то
очень слабая; по крайней мере, никаких следов другого корабля я не видел.
желания, которые овладели мной, когда я увидел корабль. С моих губ помимо
моей воли беспрестанно слетали слова: "Ах, если бы хоть два или три
человека... нет, хоть бы один из них спасся и приплыл ко мне! Тогда у меня
был бы товарищ, был бы живой человек, с которым я мог бы разговаривать". Ни
разу за все долгие годы моей отшельнической жизни не испытал я такой
настоятельной потребности в обществе людей и ни разу не почувствовал так
больно своего одиночества,
движение каким либо видимым предметом или же предметом, хотя бы и невидимым,
но оживленным в нашем сознании силой воображения, увлекают душу к этому
предмету с такой неистовой силой, что его отсутствие становится невыносимым.
экипажа разбившегося корабля спасся. "Ах, хоть бы один! Хоть бы один!" Я
повторял эти слова тысячу раз. И желание мое было так сильно, что, произнося
их, я судорожно сжимал руки, и пальцы мои вонзались в ладони, так что,
находись у меня там мягкий предмет, я невольно раздавил бы его; и я так
крепко стискивал зубы, что потом не сразу мог разжать их.
описываю факт, который так поразил меня, когда я его обнаружил. Но хоть я не
берусь объяснить его происхождение, все же он был, несомненно, результатом
страстного желания и нарисованных моим воображением картин счастья, которое
сулила мне встреча с кем либо из моих братьев-христиан.
разбившемся корабле, были обречены на погибель, только мне не суждено было
тогда изведать это счастье. Так до последнего года моего житья на острове я
и не узнал, спасся ли кто нибудь с погибшего корабля. Я только сделал через
несколько дней одно печальное открытие: нашел на берегу против того места,
где разбился корабль, труп утонувшего юнги. На нем были короткие холщевые
штаны, синяя холщовая же рубаха и матросская куртка. Ни по каким признакам
нельзя были определить его национальность; в карманах у него не оказалось
ничего, кроме двух золотых монет да трубки, и, разумеется, последней находке
я обрадовался гораздо больше, чем первой.
добраться в лодке до корабля. Я был уверен, что найду там много такого, что
может мне пригодиться; но собственно не это прельщало меня, а надежда, что
может быть на корабле осталось какое нибудь живое существо, которое я могу
спасти от смерти и таким образом, скрасить свою печальную жизнь. Эта мысль
овладела всей моей душой: я чувствовал, что ни днем, ни ночью не буду знать
покоя, пока не попытаюсь добраться в лодке до корабля, положившись на волю
божию. Импульс, увлекавший меня, был так силен, что я не мог противиться,
принял его за указание свыше и чувствовал бы угрызение совести, если бы не
исполнил его.
готовиться к поездке. Я взял хлеба, большой кувшин пресной воды, компас,
бутылку рому (которого у меня оставался еще изрядный запас), корзину с
изюмом и, навьючив на себя всю эту кладь, отправился к своей лодке, выкачал
из нее воду, спустил в море, сложил в нее все, что принес, и вернулся домой
за новым грузом. На этот раз я взял большой мешок рису, второй большой
кувшин с пресной водой, десятка два небольших ячменных ковриг, или, вернее,
лепешек, бутылку козьего молока, кусок сыру и зонтик, который должен был
служить мне тентом. Все это я с великим трудом, - в поте лица моего, можно
сказать, - перетащил в лодку и, помолившись богу, чтобы он направил мой
путь, отчалил. Стараясь держаться поближе к берегу, я прошел на веслах все
расстояние до северо-восточной оконечности острова. Отсюда мне предстояло
пуститься в открытое море. Рисок был большой. Итти или нет? Я взглянул на
быструю струю морского течения, огибавшего остров на некотором расстоянии от
берега, вспомнил свою первую экскурсию, вспомнил, какой страшной опасности я
тогда подвергался, и решимость начала мне изменять: я знал, что, если я
попаду в струю течения, меня унесет далеко от берега и я могу даже потерять
из виду мой островок; а тогда стоит подняться свежему ветру, чтобы мою
лодченку залило водой.
предприятия. Я причалил к берегу в маленькой бухточке, вышел из лодки и сел
на пригорок, раздираемый желанием побывать на корабле и страхом перед
опасностями, меня ожидающими. В то время, как я был погружен в свои
размышления, на море начался прилив, и волей неволей я должен был отложить
свое путешествие на несколько часов. Тогда мне пришло в голову, что хорошо
бы воспользоваться этим временем и, забравшись на какое нибудь высокое
место, удостовериться, как направляется течение при приливе и нельзя ли
будет воспользоваться этим течением на обратном пути с корабля на остров. Не
успел я это подумать, как увидал невдалеке горку, невысокую, но на открытом
месте, так что с нее должно было быть видно море, по обе стороны острова и
направление течений. Поднявшись на эту горку, я не замедлил убедиться, что
течение отлива идет с южной стороны острова, а течение прилива - с северной
стороны и что, следовательно, при возвращении с корабля мне нужно будет
держать курс на север острова, и я доберусь до берега вполне благополучно.
утро, как только начнется отлив. Переночевал я в лодке, укрывшись упомянутой
матросской шинелью, а на утро вышел в море. Сначала я взял курс прямо на
север и шел этим курсом, пока не попал в струю течения, направлявшегося на
восток. Меня понесло очень быстро, но все же не с такой быстротой, с какой
несло меня южное течение в первую мою поездку. Тогда я совершенно не мог
управлять лодкой, теперь же свободно действовал рулевым веслом и несся прямо
к кораблю. Я добрался до него менее чем через два часа.
между двух утесов. Вся корма была снесена; грот и фок-мачту срезало до
основания, но бушприт и вообще носовая часть уцелела. Когда я подошел к
борту, на палубе показалась собака. Увидев меня, она принялась выть и
визжать, а когда я поманил ее, спрыгнула в воду и подплыла ко мне. Я взял ее
в лодку. Бедное животное буквально умирало от голода. Я дал ей хлеба, и она
набросилась на него, как наголодавшийся за зиму волк. Когда она наелась, я
поставил перед ней воду, и она стала так жадно лакать, что наверное лопнула
бы, если бы дать ей волю.
они лежали у входа в рубку, крепко сцепившись руками. По всей вероятности,
когда корабль наскочил на камень, его все время обдавало водой, так как была
сильная буря, и весь экипаж захлебнулся, как если бы он пошел на дно. Кроме
собаки, на корабле не было ни одного живого существа, и все оставшиеся на
нем товары подмокли. Я видел в трюме какие то бочонки, с вином или с водкой
- не знаю, но они были так велики, что я не пытался их достать. Было там еще
несколько сундуков, должно быть принадлежавших матросам; два сундука я
переправил на лодку, не открывая.
богатой добычей: по крайней мере, судя по содержимому двух взятых мною
сундуков, можно было предположить, что корабль вез очень ценные вещи.
Вероятно, он шел из Буэнос-Айреса или Рио-де-ла-Платы мимо берегов Бразилии
в Гаванну или вообще в Мексиканский залив, а оттуда в Испанию. Несомненно,
на нем были большие богатства, но в этот момент никому от них не было проку,
а что сталось с людьми, я тогда не знал.
Боченок был небольшой - около двадцати галлонов вместимостью, - но все-таки
мне стоило большого труда перетащить его в лодку. В каюте я нашел несколько
мушкетов и фунта четыре пороху в пороховнице; мушкеты я оставил, так как они
были мне не нужны, а порох взял. Я взял также лопаточку для угля и каминные
щипцы, в которых очень нуждался, - затем два медных котелка, медный кофейник
и рашпер. Со всем этим грузом и собакой я отчалил от корабля, так как уже
начинался прилив, и в тот же день к часу ночи вернулся на остров,
изможденный до последней степени.
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Махров Алексей
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Перумов Ник