аппарата. Решение привлечь именно его было не только логичным, но и
единственно правильным. Сомнениями он не страдал, Ягубов! Но в этом был и
плюс: уверив себя, он тверже выполнял работу.
68-го. Ягубов придвинул стопочку чистой бумаги. Задача осложнялась тем, что
он никогда в жизни, если не считать школьных диктантов, ничего не писал. И
даже не пробовал. Все, что ему нужно было, за него писали по его указаниям.
Он был способен на большее, чем просто написать: он знал, что должно быть
написано и зачем. Он мог создавать множество статей одновременно, заполнять
текстом целые газеты, выпускать десятки книг. Самому писать было так же
нелепо, как подметать свой кабинет. Для того, чтобы писать, имелись холуи.
страниц газеты. Опасались решений чрезвычайного съезда КПЧ и уговаривали.
Дубчека по-хорошему звали в Москву, но пришлось выезжать в
Чиерну-над-Тиссой. Какой же он коммунист, Дубчек, если сомневается? На что
они намекали, чехи, говоря о социализме с человеческим лицом? Докатились до
того, что открыли границу и можно свободно въезжать и выезжать! Коммунисты,
а ведут себя, как дети! А вот и то, что Ягубову сейчас нужно: письмо
чехословацких рабочих с завода "Авто-Прага" -- факсимиле девяноста девяти
подписей. Под его письмом факсимиле не будет. Вот -- это важно: "Священный
долг всех коммунистов" -- теоретическая статья. Фундамент обращения к нам
чехов со своей большой просьбой.
заявления ТАСС. Партийные и государственные деятели ЧССР, говорилось там,
обратились к Советскому Союзу и другим союзным государствам с просьбой...
Уже обратились, а текст не готов -- вот какая недоработка! Теперь главное --
начать. Вдруг в памяти само всплыло обращение: "Братья и сестры!"
войны. После, когда Ягубов открыл "Правду", он увидел, что его обращение
поправили, написали: "Мужчины и женщины!" И все же он остался при своем
мнении, что у Сталина и у него было написано лучше.
национальную гордость чехов. Уговаривать лучше вежливо, без насилия, чтобы
они решали как бы самостоятельно. Тем более, что войска уже введены и можно
не беспокоиться. "Мы обращаемся к вам, уважаемые граждане", -- написал далее
Степан Трофимович. К готовым формулировкам он подошел творчески. "Гнев и
возмущение всего советского народа", "бешеные наемники", "подстрекатели",
"реваншисты", "разгул реакции" -- это все он отбросил, выбрал более мягкие
слова, сохранив лишь твердую партийную позицию. После первых мучительных
поисков писать стало легче, перо заскользило. Закончив писать, Ягубов позвал
майора и сказал, что ему нужна машинистка.
действительно тарахтел, как пулемет, и вскоре текст лежал на столе. Вверху
было написано: "Без распространения из кабинета". За ворота Ягубова вывез
тот же сопровождающий. Когда Степан Трофимович пересел в ожидавшую его
"Волгу", шофер только плечом повел.
выносливое.
языком газет, в спасении социалистической страны от позора -- выхода из
коммунистического лагеря. Позже и сами чехи это осознают. Ягубов войдет в их
историю, станет национальным героем. Когда-нибудь это узнает все
прогрессивное человечество, пока не знала даже жена.
редактором выпускаемой чешскими патриотами газеты "Праци", которая начала
выходить в Дрездене и бесплатно разбрасываться в Чехословакии, освобожденной
советскими войсками. Газету чешских патриотов делали в Москве, в агентстве
печати "Новости", по месту основной работы Ягубова. Тираж из Дрездена возили
на военных вертолетах. На вертолете разбился журналист Карл Непомнящий --
погиб, раздавленный пачками газет. Хоронили его в Москве, скрыв причину
смерти. Ягубов работал день и ночь, лично проверяя и согласовывая каждую
строку. Он побледнел, похудел. Чехи читать газету не хотели.
оперативном органе чешских патриотов отпала. Выполнив историческую миссию,
Ягубов был уверен, что он заслуживает награды. Но секретность операции столь
велика, что наградить его прямо нельзя. Он пришел к выводу, что можно ждать
повышения. Ожидание получилось недолгим. В октябре ему разрешили поехать
отдыхать. В аэропорт он отправился с женой и новым назначением: после
отпуска приступить к работе первым заместителем редактора "Трудовой правды".
писал: занимал пост в системе НКВД. У всех настоящих чекистов в душе скрытое
презрение к милиции. Степан Трофимович понимал, что ему везет в жизни, но
считал, что это везение закономерно и является следствием его собственных
качеств. Поэтому каждое место службы рассматривалось им как временное,
ступенька, с которой можно подняться на следующую. Он стремился к наиболее
ответственной работе, хотел быть выше других и, если бы ему дали руководить
всеми, стал бы это делать умнее и правильнее тех, кто руководит сейчас.
Ягубов не отрицал и честолюбия. Он смог бы принимать почести, видеть свои
портреты, подумывал в шутку о том, как станицу Нагутскую переименуют в город
Ягубов и поставят монумент в его честь. Однако будущее занимало его мысли
гораздо меньше, чем настоящее.
Политбюро или секретарей ЦК, лучше всего к ведущему международные дела, где
он, Ягубов, проверен. Но на такой пост не назначают, а выбирают. В выборах
участвует один избиратель. В помощники берут в расчете на то, что у хозяина
при помощнике прибавится еще одна извилина. Она у Ягубова имелась. Быстрому
росту мешал только один серьезный недостаток -- отменное здоровье. Люди
слишком здорового вида не нравились членам Политбюро, и, чтобы попасть
наверх, Ягубову еще предстояло поболеть и состариться.
Главными редакторами и их заместителями назначают только лиц, поработавших
до этого в ЦК, чтобы знать их в работе лично. Для Ягубова, учитывая его
заслуги, было сделано исключение. Видел он и опасность: Макарцев раньше
работал в аппарате ЦК и, следовательно, имел там связи. Ягубов мог
превратиться в мальчика для битья. Однако когда-то он хорошо прыгал с
парашютом и кольцо выдергивал вовремя.
правду" Ягубов, по звонку из ЦК, принимал в Союзе журналистов гостя --
нового, после чешских событий, заместителя редактора "Руде право". Были они
примерно одного возраста, чех -- на четверть метра повыше. Маршрут поездки
лежал в Среднюю Азию. Достопримечательности Самарканда они рассматривали
втроем -- с переводчицей Мариной, высокой крашеной блондинкой, хорошо
сложенной и импортно одетой. Ужинали в ресторане интуристовской гостиницы
"Самарканд". Чех морщился от мух и говорил, что ему здесь очень нравится.
Выпили по две рюмки. Марина не спеша допила бутылку водки одна. Когда
расходились в коридоре, Степан Трофимович заметил: переводчица вошла в номер
к чеху и, оживленно с ним поговорив, вышла.
со своими убеждениями, а также очень боявшийся недостаточно их показать, от
дальнейших услуг Марины, судя по всему, отказался и пожелал ей спокойной
ночи. Марина не ожидала подобного оскорбления и, войдя к Ягубову, чтобы
взять сигарету, спросила:
он не смог заставить ее одеться. К тому же она оказалась недурна, а он не из
мрамора. Оказалось, высокая женщина (он их всегда боялся) вела себя
превосходно. Это занятие Ягубов любил, но старался сдерживаться. Через
полтора часа, опомнившись, он стал уговаривать Марину уйти.
позвонила Ягубову на работу. Он такой ответственный, что даже не вспомнит
некоторых знакомых. А у нее ключи от новой кооперативной однокомнатной
квартиры, и она приглашает Ягубова ее посмотреть. Он говорил с ней сухо и
квартиру смотреть вежливо отказался, сославшись на загруженность работой. У
Марины на столе в это время лежал отчет о поездке заместителя редактора
"Руде право" в Среднюю Азию. Положив трубку, Марина немного подумала и в
конце, после краткой положительной характеристики чешского коммуниста,
приписала: "Тов. Ягубов С.Т. в поездке был политически выдержан, но морально
неустойчив".
Политически же он действительно был выдержан безукоризненно. Когда редакцию
"Трудовой правды" посетили шведские журналисты, в связи с болезнью Макарцева
их принял Степан Трофимович. Анна Семеновна побежала в закрытый буфет,
принесла кофе, пирожные. Шведских журналистов очень волновали некоторые
вопросы.
травят отдельных писателей?
свободная печать, господа!
постановлением вашей партии?
распоряжается мной, поэтому у меня с ней расхождений быть не может.
журналистов и отглотнул кофе, чтобы дать возможность Ягубову подумать.
Корнев Павел
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Андреев Николай
Шилова Юлия