показалось вдруг, что на мне лежит ответственность за его смерть, уродливую,
жестокую, символизирующую ненависть, которую насильственно разъединенные
люди одной и той же расы стали питать друг к другу? Почему я решил, что
обязан вскрыть и промыть гнойник, в который превратилась память о нем, а не
давать ему нарывать в глубине?
воротам, как возле небольшой сторожки встретил Жюли, держащую в руках охапку
огородной зелени. Я поздоровался с ней, и меня вновь поразило ее открытое
лицо, проницательность дружелюбных карих глаз, крепость ее и сила, вся ее
стать. Я знал, что доверяю Жюли не потому, что я сентиментален, а потому,
что подчиняюсь глубокому подсознательному чувству, потому, что она вызывает
во мне душевный отклик, так же, как Бела из Виллара.
субботние утра мы вообще вас не видим. Как вы себя чувствуете? И как
чувствует себя молодая графиня? Вчера ей нездоровилось, я слышала.
вспомнил, что Жюли подвезла Мари-Ноэль из Виллара и, конечно же,
перемолвилась словечком со слугами в замке.
чувствовала себя лучше. Я должен извиниться перед вами, Жюли. Девочка
причинила вам много хлопот. Я не мог взять в толк, где она и что собирается
делать. Они все напутали там, в банке.
с внуком возвращались со станции и вдруг видим: она мчится от городских
ворот, быстрая, как ртуть. Естественно, я велела Гюставу остановить
грузовик. Я не понимала, почему девочка одна, и тут она рассказала мне, что
папа в банке, а сама она больше всего на свете хочет поехать домой вместе с
нами. Мы были так рады ей! Настоящий солнечный лучик в нашем темном
грузовике. Она не умолкала от Виллара до Сен-Жиля.
квадратных метрах в изобилии росли овощи и цветы, посмотрел, как она кормит
кроликов в клетке, не переставая что-то им говорить. Я подумал о графине,
скармливающей сахар своим собачонкам. Неожиданно мне подумалось, что обе
женщины от природы сильны, мужественны, полны любви и по сути своей
одинаковы, но одна из них сбилась со своего пути, запуталась, стала в
некотором смысле душевной калекой и все из-за того, что какая-то частица ее
сердца так и не расцвела.
и даже если нет, Жан де Ге никогда бы его не задал, так как ответ был ему
известен, -- Жюли, как здесь, в Сен-Жиле, было во время оккупации?
задать, возможно, он, как и я, чувствовал, что эта крестьянка, так близко
стоящая к сущности вещей, может добавить такой штрих к картине, о котором не
услышишь ни от кого, кроме нее.
-- что для человека вроде вас, который уехал отсюда и участвовал в движении
Сопротивления, у войны есть свои законы, и ведется она по правилам. Что-то
вроде игры, где ты или выиграешь, или проиграешь. Но для тех, кто остался
здесь, это было совсем не так. Казалось, будто ты сидишь в тюрьме без
решеток и замков, и никто не знает, кто тут преступник, кто тюремщик, кто
лжет, кто кого предал. Люди потеряли веру друг в друга. Если то, что ты
считал сильным, оказывается слабым, тебе делается стыдно, ты спрашиваешь
себя: кто виноват? Ты спрашиваешь, кто проявил слабость, ты сам или другой,
но никто не знает ответа, и никто не хочет брать на себя вину.
так, как я всегда жила, выращивать овощи, кормить кур, ухаживать за моим
бедным мужем, который был тогда еще жив, и говорить себе: .
она. -- Недурно, да? До чего мы дошли: чтобы животное было свободным, его
надо держать в клетке. Я не очень высокого мнения о человеческом роде,
господин граф. Совсем не плохо, что время от времени на свете бывают войны.
Людям полезно узнать на собственной шкуре, что такое боль и страдание.
Когда-нибудь они истребят друг друга, как истребили кроликов. Тем лучше.
Когда не останется ничего, кроме земли и лесов, в мире вновь наступят покой
и тишина.
лужайке перед замком. Здесь были печурка с выведенной сквозь крышу трубой,
деревянный столик, стул и посудный шкаф до самого потолка. Перед печкой,
распушив перья, сидела курица. Жюли прогнала ее, пнув ногой, и та выбежала с
кудахтаньем наружу.
сказала Жюли. -- Она хитрющая, эта курица, и, раз она старая, норовит взять
надо мной верх. Подождите, я сейчас найду вам этот снимок.
был полон бумаг, книг и посуды. Все было аккуратно разложено по полкам,
ничто не запихивалось сюда кое-как.
посередине, вынула конверт, а из конверта -- моментальный снимок.
Из-за этого мальчика меня обвинили в предательстве, в том, что я сотрудничаю
с врагом.
не было ничего особенного. Он не позировал, не улыбался, просто был очень
молод.
здесь несколько месяцев, как и остальные солдаты. Однажды у него случилась
беда. Ожидался смотр, а он по неосторожности выпачкал форму краской. Он
постучался ко мне и спросил знаками, не могу ли я отстирать пятно, не то ему
грозит наказание. Месье Жан, я подумала о своих сыновьях: Андре -- в плену,
Альбер -- уже убитый. Он был их ровесник -- я в матери ему годилась, и так
далеко от дома, и вот теперь он стоял перед моей дверью и просил меня
выстирать ему куртку. Конечно же, я выстирала ее. А потом он пришел и сказал
мне и подарил этот снимок. Мне было все равно, кто он -- немец,
японец или упал с луны. Не сомневаюсь, что он погиб, как многие другие, --
всех их ждала смерть, наших тоже. Но за то, что я выстирала ему куртку, мэр
Сен-Жиля -- и не он один -- перестал со мной разговаривать, не говорил года
два, а то и больше. Так что вы видите теперь, когда война приходит в вашу
деревню, к вашему порогу, она перестает быть общим бедствием, перестает быть
безликой. Она становится предлогом, чтобы излить на вас ненависть. Вот
почему я не такая уж патриотка, месье Жан, и мне не так уж приятно говорить
об оккупации в Сен-Жиле.
бумагам и книгам, лежавшим в шкафу. Затем обратила ко мне морщинистое
обветренное лицо. Оно было спокойным, бесстрастным.
если бы я показала вам этот снимок несколько лет назад, господин граф, меня
бы не было здесь сегодня, не так ли? Веревка на шею старой Жюли и --
ближайшее дерево в нашем лесу.
страны. Ненависть, жестокость, страх -- все это было мне неизвестно. Я
испытал лишь свое личное фиаско, страдал от пустоты и бесполезности своей
личной жизни. Я мог понять Жана де Ге, который убежал от ответственности,
предоставил мне взвалить ее на свои плечи, но что такое Жан де Ге, офицер
армии Сопротивления, было для меня непостижимо. Полагал ли он в те дни, что
если ему суждено выжить, ему придется утолять алчность всех, кто его
окружает? Какие внутренние противоречия, какая душевная борьба привели
веселого, смеющегося юношу из семейного альбома к цинизму и безразличию? Я
внезапно почувствовал пылкое и нелепое желание сказать Жюли от имени Жана де
Ге, за которого она меня принимала, как мне жаль, что ей пришлось за это
время столько испытать: бедность, страдания, обиды, утраты, как я сочувствую
всем горестям, которые выпали ей на долю. Но я знал, что, скажи я что-нибудь
в этом роде, это обеспокоит и смутит ее, поэтому я только положил руку ей на
плечо и легонько похлопал. Затем мы вместе вышли из сторожки и подошли к
машине; Жюли открыла мне дверцу и, скрестив на груди руки, стояла, улыбаясь,
пока я не уехал.
бы прекрасна и радостна, если бы я мог прожить ее в обществе Жюли с
verrerie. Белы из Виллара, ну и, пожалуй, Гастона в придачу. Но когда я
представил их вместе, в одном доме, увидел мысленно, как они хлопочут вокруг
меня, я понял, что каждый из них слишком незаурядная и независимая личность,
чтобы легко сойтись с другим, каждый станет отстаивать свои права, и не
пройдет и суток, как их нелады разорвут в клочья мирную картину, которую
набросало мое сентиментальное воображение. А это значит, думал я, ведя
машину обратно в замок по лесной дороге, что отношения между двумя людьми
ничего не стоят, ведь те, к кому манит нас, обычно не любят друг друга,
звенья распадаются, призыв не услышан. Мое сострадание к Франсуазе, одиноко
лежащей в постели в замке, не поможет матери, не менее одинокой, отрезанной
от всего мира, с грустью размышляющей о прошлом в своей комнате под крышей
башни. А то, что я с первого взгляда оценил Мари-Ноэль, ее юную прелесть,
изящество и красоту, не сделает счастливее исполненную горечи ожесточенную
тень -- ее тетку, Бланш. Почему Бела из Виллара бескорыстно отдает себя в
дар, а Рене из Сен-Жиля, как спрут, опутывает своего возлюбленного
щупальцами? Когда было посеяно губительное семя разрушения?