рынок хозяйке. Имелись у матушки Шантмес и пучки кореньев для бульона,
перевязанные ниткой: четыре луковицы, три морковки, пастернак, две репы и
два корешка сельдерея; была здесь и мелко нарезанная сушеная зелень на
бумажке, капуста, разрубленная на четвертинки, кучки помидоров и ломти
тыквы, сияющие красными звездочками и золотыми полумесяцами среди яркой
белизны других тщательно вымытых овощей. Кадина оказалась гораздо
способней Майорана, хотя и была моложе: картофельная шелуха выходила
из-под ее ножика тончайшими прозрачными стружками, а пучки кореньев для
бульона Кадина подбирала с тонким изяществом, - они походили на букеты
цветов; вдобавок она умела разложить горстку овощей - три штуки моркови
или репы - так искусно, что казалось, будто их много. Прохожие, смеясь,
останавливались, заслышав писклявый детский голосок:
кореньев!
известностью. Матушка Шантмес, сидя между своими детьми и наблюдая, с
какой серьезностью они относятся к делу, тряслась от беззвучного смеха,
грудь ее так и колыхалась, подскакивая чуть не до подбородка. Она
добросовестно платила каждому из них положенное су за день работы. Но в
конце концов ребятам наскучило торговать кучками овощей. Они подросли и
мечтали о более доходной торговле. Майоран очень долго оставался ребенком,
чем раздражал Кадину. Башка у него что капустный кочан, такая же
безмозглая, - говорила она. И в самом деле, какой бы вид заработка она ни
изобретала для Майорана, он ничего не зарабатывал, не способен был даже
справиться с простым поручением. Зато Кадина была ловкачка. Восьми лет она
нанялась к одной из торговок, сидящих на скамьях вокруг Центрального рынка
с корзиной лимонов, которыми торгует поблизости стайка разосланных ими
девчонок; Кадина продавала лимоны с рук, по три су за пару, гоняясь за
прохожими, суя свой товар прямо в лицо женщинам, и, когда ручонки ее были
уже пусты, возвращалась обратно к хозяйке, чтобы пополнить запас; она
получала два су с каждой проданной дюжины, что давало пять-шесть су в
день, если ей везло. На следующий год она торговала чепчиками по девять
су; это было прибыльнее, но только приходилось все время держать ухо
востро, потому что под открытым небом такая торговля запрещена; Кадина
чуяла полицейских за сто шагов, чепчики мгновенно исчезали под ее
юбчонкой, и она стояла, грызя с невинным видом яблоко. Позднее она
торговала пирогами, галетами, пирожками с вишнями, пряниками, толстыми
желтыми коржиками из кукурузной муки, которые носила в ивовом решете; но
Майоран съел ее запасы. Наконец, в одиннадцать лет, Кадина осуществила
свой великий замысел, которым терзалась уже давно. Скопив за два месяца
четыре франка, она обзавелась заплечным кузовком и стала продавщицей корма
для птиц.
и покупала у оптовых торговцев запас конопляного семени, проса, обварихи;
затем переправлялась на другой берег Сены и обходила весь Латинский
квартал между улицами Сен-Жак и Дофины до самого Люксембургского сада. Ее
сопровождал Майоран. Кадина не доверяла ему даже носить кузовок, считая
мальчика годным лишь на то, чтобы выкликать товар; и вот Майоран выкликал
низким, протяжным голосом:
странную музыкальную фразу, которая завершалась чистой и долгой нотой:
Майоран носил большой красный жилет, который доходил ему до колен, - жилет
принадлежал покойному папаше Шантмесу в бытность его кучером; Кадина же
носила платье в синюю и белую клетку, сшитое из старой шали матушки
Шантмес. Их знали все чижи Латинского квартала. Когда дети проходили,
выкликая свою музыкальную фразу и вторя друг другу, как эхо, им отвечали
пением все птичьи клетки.
Майоран заходил в лавки, предлагая "прекрасный родниковый кресс,
пользительный для здоровья". Но вот построили Центральный рынок; Кадина
замирала от восторга перед цветочным рядом, пересекающим фруктовый
павильон. Здесь, словно куртины по краям садовой дорожки, во всю длину
ряда, прилавки цветут яркими огромными букетами; там, словно собранная
благовонная жатва, стоят двумя плотными шпалерами розы, - между ними любят
прохаживаться местные девушки, улыбаясь, с чуть-чуть стесненным дыханием
от струящихся крепких ароматов; а над выставкой живых цветов возвышаются
искусственные, виднеется бумажная листва, и застывшие на ней капельки клея
заменяют росинки; тут же висят надгробные венки из белого и черного
бисера, отливающие синевой. Раздувая ноздри розового носика, Кадина
вдыхала эти запахи с кошачьим сладострастием; она замирала среди этой
упоительной свежести и уносила с собой все благоухания, какие только могла
унести. Когда она подставляла свою курчавую головку под нос Майорану, он
говорил: "Пахнет гвоздикой". А она клялась, что больше не смазывает волосы
помадой, что ей достаточно лишь пройтись по цветочному ряду. Со временем,
пустив в ход разные хитрости, она добилась того, что ее наняла одна из
цветочниц. Тогда Майоран стал уверять, что она благоухает с головы до ног.
Кадина жила среди роз, сирени, левкоев, ландышей. И мальчишка затеял новую
игру: он неторопливо, словно в раздумье, нюхал подол ее юбчонки, затем
говорил: "Пахнет ландышем". Добравшись до талии подруги, до ее корсажа, он
шумно вдыхал свежий аромат: "Пахнет левкоем". А прикладываясь к рукавам у
запястий Кадины, приговаривал: "Пахнет сиренью". Затем, обследовав ее
затылок, шею и губы, объявлял: "Пахнет розой". Кадина смеялась, называла
его "дуралеем", кричала: "Будет, щекотно!" От ее дыхания веяло жасмином.
Она сама была теплым, живым букетом.
хозяйке делать закупки. Каждое утро они покупали охапки цветов у
пригородных садоводов, вороха моха, груды папоротника и листьев барвинка
для обрамления букетов. Кадина, как зачарованная, застывала перед
брильянтами и валансьенскими кружевами, которыми щеголяли дочки известных
монтрейских садовников, восседающие на возах среди роз. В праздники
богородицы, святого Петра, святого Иосифа и особо чтимых святых торговля
цветами начиналась с двух часов ночи; вокруг павильонов продавалось свыше
чем на сто тысяч франков срезанных цветов; за несколько часов перекупщицы
зарабатывали до двухсот франков. В такие дни над ворохами анютиных глазок,
резеды и маргариток виднелись лишь всклокоченные кудри Кадины; она тонула,
терялась среди цветов; целый день девочка делала букеты, привязывая их к
камышинкам. За несколько недель она овладела искусством цветочницы, в
котором проявляла своеобразное изящество. Не всем нравились ее букеты: они
вызывали улыбку и чуть-чуть тревожили какой-то присущей им грубоватой
наивностью. В них преобладали красные цвета, перебиваемые пронзительными,
диссонирующими оттенками синего, желтого, фиолетового - варварски
прелестными. Если утром Кадина исщиплет Майорана и задразнит до слез,
тогда это были неистовые букеты, букеты разозленной девчонки, одуряюще
ароматные, гневных, кричащих тонов. Если же утром Кадина вставала тихая -
то ли от грусти, то ли от радости, - она изобретала букеты
серебристо-серых, очень нежных, приглушенных тонов, с еле ощутимым,
скромным ароматом. А иной раз это бывали розы кровоточащие, как разверстое
сердце, в озере белых гвоздик; либо рыжие гладиолусы, встающие огненным
столпом среди смятенной зелени; букеты, словно смирнский ковер со сложным
орнаментом, в котором были подобраны цветок ко цветку, подобно вышивке на
канве; были у Кадины и букеты-веера, переливающие красками, мягко
развертывающиеся, как кружево; здесь было все: и пленительная чистота, и
грубая пышность, мечта, дающаяся в руки торговке сельдями или маркизе,
угловатость нетронутой девушки и знойная чувственность распутницы - все
богатство чудесной фантазии двенадцатилетней девчонки, в которой
пробуждалась женщина.
восьми до десяти веточек, стоит зимой пятнадцать - двадцать франков, да к
камелии, которая стоит еще дороже и привозится в коробках дюжинами,
укутанная в тонкий слой ваты, на подстилке из моха. Кадина брала в руки
эти цветы, как взяла бы драгоценности, - бережно, не дыша, боясь опалить
их своим дыханием; затем с бесконечными предосторожностями привязывала
короткий стебелек цветка к камышинке. О камелии Кадина говорила с большой
серьезностью. Она рассказывала Майорану, что красивая белая камелия без
малейшего изъяна - вещь редкая и удивительно прекрасная. Однажды, когда
она дала Майорану полюбоваться таким цветком, он воскликнул:
под твоим подбородком; куда твоей камелии! Оно гораздо нежней, и кожа
такая прозрачная... тут такие голубые и розовые жилочки, точь-в-точь как
прожилки на цветке.
в него носом, бормоча:
Поэтому она в конце концов завела свое собственное торговое дело. А так
как ей было тогда тринадцать лет и она даже мечтать не могла о большом
торговом обороте, о прилавке в цветочном ряду, то она стала продавать
букетики фиалок по одному су; на шее у нее висел ивовый лоток, а фиалки
были воткнуты в подстилку из моха. Так, нося с собой свою маленькую
лужайку, она бродила ведь день по Центральному рынку и вокруг него. Это
беспрерывное хождение ей нравилось - можно было размять ноги, она
избавлялась от необходимости часами стоять на коленях на низенькой
скамеечке, составляя букеты. Теперь она на ходу собирала свои фиалки в
пучок, вертела их в пальцах, как веретенца, с поразительной ловкостью; она
отсчитывала шесть - восемь цветков, - в зависимости от времени года, -
складывала пополам камышинку, добавляла листок, обматывала мокрой ниткой;
затем перекусывала нитку острыми, как у волчонка, зубами. Букетики,
Шломо Вульф
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман