Чтение 38–й страницы книги ~В дебрях Севера~

узнала, что в детстве он называл Желтую Птицу доброй волшебницей, а когда
вырос, стал ради нее преступником. Когда он кончил рассказывать, глаза
Нейды блестели и она часто дышала.

- Когда-нибудь мы побываем там вместе! - шепнула она. - Я так горжусь
тобой, мой Роджер! И я уже люблю Желтую Птицу... и Солнечную Тучку тоже.
Когда-нибудь мы навестим их, хорошо?

Веселый Роджер кивнул, и грызущий страх в его сердце исчез - так он был
счастлив.

- Да, мы побываем там. Я видел такой сон, и он поддержал меня, когда
мне грозила смерть...

Потом он рассказал ей про Кассиди, с которым он расстался на другом
берегу Уолластона в хижине старого траппера и его внучки Жизели, где рыжий
капрал конной полиции нашел свое счастье.

Время шло незаметно, и только под вечер они вернулись в хижину. Нейда
опять заперлась у себя в комнате и вышла, только когда свадебные яства,
состряпанные Усимиской, уже стояли на столе.

И Веселый Роджер снова тихо ахнул, когда увидел ее, - так она
преобразилась. Опять перед ним была новая, взрослая Нейда - от волос,
красиво уложенных на голове, до изящных туфелек на маленьких ножках. Руги,
когда-то покрытые синяками, были теперь белоснежными, и вся ее изящная
красота настолько поразила Мак-Кея, что он только тупо смотрел на Нейду,
пока она не подбежала к нему и не чмокнула его в щеку так громко, что
Питер навострил от неожиданности уши. Потом Нейда поцеловала отца Джона и
принялась весело хозяйничать за свадебным столом.

И теперь она уже не смущалась, произнося его имя, много раз смело
называла его Роджером, а дважды с застенчивым лукавством сказала даже "мой
муж", и во время этого блаженного обеда Роджер Мак-Кей, закаленный
невзгодами северный бродяга, не спускал полных обожания глаз со своей жены
и не уставал дивиться своему счастью.

Но и в этот безмятежный час где-то в самом дальнем уголке его мозга
пряталось тревожное воспоминание о Брео-Хорьке.

19

Когда сгустились сумерки и в вышине высыпали звезды, он рассказал о
своих опасениях отцу Джону.

Нейда кликнула Питера и ушла к себе, а отец Джон, обратив бледное лицо
к бескрайнему великолепию небес, беззвучно шептал слова благодарственной
молитвы, и вот тогда-то Веселый Роджер тихо положил руку на его плечо.

- Отец Джон, - сказал он, - какая прекрасная ночь!

- Ночь света и благодати, - ответил миссионер. - Взгляните на звезды.
Они словно живые и, ликуя, ниспосылают вам свое благословение.

- И все же... мне страшно.

- Страшно?

Отец Джон взглянул на Мак-Кея и увидел, что его глаза устремлены
куда-то за стену леса.

- Да, страшно - за нее.

И Мак-Кей коротко рассказал миссионеру о том, что произошло зимой в
тундре, и о том, как он чуть было не попал в руки Брео, когда, вернувшись
к Гребню Крэгга, искал там их с Нейдой.

- Он идет по моему следу, - закончил Веселый Роджер. - И, наверное,
скоро доберется сюда.

Миссионер ласково положил руку на его локоть.

- Вы не убили Джеда Хокинса, сын мой, и это было главным утешением
Нейды - и моим - все эти месяцы. Она думала о вас днем и ночью и верила,
что вы снова увидитесь.

- Она мне дороже жизни - тысячи жизней, если бы они у меня были, -
прошептал Мак-Кей. - Если что-нибудь случится... теперь...

- Да, если случится то, чего вы опасаетесь, что тогда? - спросил отец
Джон проникновенным голосом. - Что произойдет, Роджер? Вы не убивали Джеда
Хокинса. И если правосудие заставит вас заплатить за то, что оно считает
нарушением закона, так ли уж велика будет цена?

- Тюрьма, отец Джон. Возможно, пять лет тюрьмы.

Миссионер негромко засмеялся и возвел глаза к сияющим звездам.

- Пять лет! - повторил он. - Сын мой, неужели пять лет большая плата за
то сокровище, которое вы сегодня поклялись беречь и лелеять? Пять
коротеньких лет, всего только пять. А она будет ждать вас, гордиться теми
самыми вашими поступками, которые привели вас в тюрьму, и строить планы на
те многие светлые годы, которые начнутся, когда кончатся эти пять
коротеньких лет. Будет ждать, становясь все лучше и краше. Роджер, неужели
это такая уж большая жертва, такая уж непомерная цена. Пять лет... а потом
спокойствие, любовь, счастье навек! Скажите сами, Роджер!

Мак-Кей попытался ответить, но его голос прервался:

- Но как же она, отец Джон...

- Да, да, я знаю, что вы хотите сказать, - мягко перебил его миссионер.
- Я уговаривал ее, приводил те же доводы, какие привели бы и вы, Роджер. Я
взывал к ее рассудительности. Я объяснял, что ваше возвращение грозит вам
тюрьмой, и, по странному совпадению, я тоже назвал пять лет. Но она была
упряма, Роджер, очень упряма и не хотела ничего слушать. И это она первая
задала те вопросы, которые я задавал вам сейчас. "Что такое пять лет? -
спрашивала она, опровергая мою логику. - Что такое пять лет, десять, даже
двадцать, если я буду знать, что потом мы будем вместе?" Да, она была
очень упрямой, Роджер. Так велика ее любовь к вам.

Мак-Кей что-то пробормотал и умолк, глядя на звезды невидящими глазами.

- А после этого, после того, как я уступил ее упрямству, она стала
строить планы, как мы - она и я - поселимся вблизи того места, где будет
ваша тюрьма, и как каждый день вы будете получать от нее весточку - о ней
и о вашем сыне...

- Сыне, отец Джон?

- Таковы были ее мечты, Роджер.

С придушенным криком Роджер закрыл лицо руками.

Миссионер на мгновение умолк, а потом продолжал почти шепотом:

- Я много лет прожил в лесной глуши, Роджер, и мне открывались сердца
многих людей. Но любовь Нейды - самое большое чудо, какое только мне
довелось увидеть за всю мою жизнь. А ведь мне уже скоро будет семьдесят
лет. Понимаешь ли ты это, сын мой? И разве не черпаешь ты в этом радость и
бесстрашие?

Миссионер не стал дожидаться ответа, а медленно побрел к хижине,
оставив Роджера наедине со звездами. И как прежде их сияние озаряло лицо
отца Джона, так теперь оно озарило черты Мак-Кея, дышавшие глубокой
решимостью. Ради Нейды, ради их будущего сына он не хотел приносить ту
жертву, о которой говорил отец Джон. Но теперь, после разговора с
миссионером, она уже не казалась такой страшной, как раньше. Теперь это
была уже не трагедия, а только недолгая разлука - ведь они будут ждать
его, Нейда и их сын... Вдруг он услышал шорох и, оглянувшись, увидел
Нейду, которая в свете звезд показалась ему еще более стройной и
прекрасной.

- Я сказал ему, - шепнул Нейде отец Джон, возвратившись в хижину. - И
теперь мысль о тюрьме не будет его пугать - и из-за него самого и из-за
вас.

И Нейда вышла к нему тихая и серьезная, а в ее улыбке, когда она
протянула к нему руки, была новая зрелая мудрость и почти материнская
нежность.

Роджер решился заговорить, только когда Нейда прильнула к его плечу и
он совсем близко увидел ее глаза под длинными ресницами.

- То, что сказал мне отец Джон... это правда? - спросил он.

- Правда, - прошептала она.

Ее пальцы прокрались к его щеке, а Роджер, которому было довольно
одного этого слова, прижался губами к ее пушистым волосам, и в этой полной
гармонии душ они слушали тихие шепоты ночи.

- Роджер... - сказала наконец Нейда.

- Что, моя Неева?

- А что это слово значит, Роджер?

- Оно значит "возлюбленная", "жена".

- Тогда оно мне нравится. Но больше всего мне нравится, когда ты
говоришь...

- Моя жена.

- Да... Я чувствую себя такой счастливой, Роджер! Твоя... жена. Это
лучшие в мире слова. Это... и еще...

Она спрятала лицо у него на груди.

- И еще слово "мать", - докончил он.

- Да, - сказала Нейда дрожащим голосом. - Моя мама, Роджер... я ее не
помню. Но она мне часто снилась. И я всегда тосковала по ней. Как,
наверное, чудесно, когда у тебя есть мать!

- Но, наверное, еще чудеснее быть матерью, Нейда.

- Послушай! - перебила его Нейда.

- Это поет Усимиска.

- Любовную песню?

- Да, на языке индейцев кри.

Нейда подняла голову и посмотрела на него.

- С тех пор как мы поселились здесь, весь этот чудесный мир вокруг
обещал мне песню, Роджер. И когда ты вернулся, он запел и теперь все время
поет - каждый час дня и ночи. Ты когда-нибудь думал, Роджер, расстаться со
всем этим, уйти в один из больших городов, о которых мне столько
рассказывал отец Джон?

- А тебе этого хотелось бы, Нейда?

- Побывать там - да, но не жить. Я хочу всегда жить в лесах, Роджер,
где мы познакомились с тобой.