Чтение 38–й страницы книги ~В дни Каракаллы~

медвежьей шкуре, служившей ему ложем в походах, а мы сидели на складных
кожаных сиденьях, которые принес легионный раб.

Вероятно, в возмещение за мой скромный, провинциальный вид небеса
наделили меня даром наблюдательности. Поэтому, несмотря на отсутствие
жизненного опыта, я довольно умело стал разбираться в сложной римской
обстановке.

Император Антонин Каракалла пребывал в те дни на Востоке, занятый
приготовлением к новой войне с парфянами. Юлия Домна, разделившая с сыном
власть и позор царствования, находилась в Антиохии, окруженная философами
и писателями. Сестра императрицы, Юлия Меса, воспитывала любимого внука
Элагабала, сына Соэмиды. Маммея, вероятно, по-прежнему читала по ночам
увлекательные книги. А мы с Вергилианом в это время тряслись на повозке по
Аррабонской дороге!

В римском мире происходило много важных и пустяковых событий. Император
мечтал о завоевании торговых путей в Индию, а по городам Сирии скиталась
бродячая труппа комедиантов, в которой роль Елены Прекрасной исполняла
танцовщица Делия. Потом она перебралась в Рим вместе с глупым Парисом и
дешевыми театральными одеяниями в фальшивых золотых звездах, и там Делию
нашел в каком-то кабачке торговец погребальными урнами Аквилин. Так Делия
очутилась на просцениуме театра Помпея. Когда она плясала, полунагая, с
таинственной улыбкой на устах, зрители - менялы и владельцы рыбных лавок,
смотрители акведуков и центурионы - вздыхали, любуясь ее красотой, и на
некоторое время забывали о своих скучных женах. И все это сплеталось с
моей жизнью в один запутанный клубок.

Возле легата на земле, на кожаной попоне, мерцал бронзовый светильник
со многими фитилями; тут же находилась золотая чернильница с изображением
Геркулеса, разрывающего пасть немейскому льву. Эту изящную вещицу легату
подарила Юлия Домна, и Цессий Лонг очень дорожил подарком как знаком
благорасположения "матери лагерей". Когда раб поднимал полу шатра, пламя
светильника билось на сквозняке и чадило, и в его трепетном сиянии в углу
поблескивали серебряные легионные орлы. У входа в шатер стояли среди
ночной мглы два рыжеусых батава.

Цессий Лонг, в тунике с широкой красной полосой, присвоенной его
сенаторскому званию, хотя он ни одного раза не заседал в курии, только что
совершил трапезу, с удовольствием поев солдатской похлебки из свинины с
горохом, прибавив к этому кусок колбасы в четыре пальца, несколько вареных
яиц, кусок козьего сыра и лепешку с творогом. Обычно, даже в походе,
легатские повара готовили более изысканные блюда, но в тот вечер легат
должен был удовольствоваться такой скромной едой. На войне не приходится
быть прихотливыми даже военачальникам. Сопровождавшие Цессия Лонга лица, в
том числе и мы с Вергилианом, уже поужинали в соседнем шатре, и теперь нам
ничего не оставалось, как созерцать легата за едой, хотя надо сказать, что
особенного удовольствия это зрелище нам не доставило: легат громко чавкал,
даже рыгал и неопрятно обсасывал пальцы.

После трапезы Цессий Лонг изволил разговаривать с нами, вернее - с
Вергилианом, но и беседа особым интересом не отличалась. Привыкнув уже к
высоким темам антиохийских разговоров, я удивлялся незначительности мыслей
легата. Так, относительно дождя он высказал мнение, что хорошая погода
лучше плохой, а в ответ на жалобу поэта на усталость, заявил, что человек
устает, когда много работает или длительное время находится в пути. А
между тем видно было по всему, что он хорошо знает свое военное дело.

Потом Лонг потребовал эпистолярия. Его не оказалось. Тогда он вызвал
легионного скрибу и стал диктовать письмо для Макретиана с отчетом о
происходящих событиях. Вергилиан хотел удалиться, но хозяин попросил не
покидать его. Мы остались.

Скриба оказался человеком в преклонных летах, с коротко остриженной,
как у простых воинов, седой головой. Легат диктовал скучное донесение о
числе людей и количестве оружия в легионе, о конях и мулах, повозках и
онаграх. Римляне чрезвычайно любят такие отчеты, так как с их помощью
возможно проверять деятельность магистратов в отдаленных провинциях.

Руки у скрибы дрожали, и по всему было видно, что бедняга устал до
крайности и с усилием макает тростник в чернильницу. Лонг пожелал прочесть
написанное и протянул руку за папирусом. Он поморщился, взглянув на
список:

- Как неразборчиво ты пишешь, приятель!

Скриба молчал, с тревогой глядя на легата.

- Позови Бульбия, - приказал Цессий Лонг рабу.

Явился эпистолярий, то есть тот, кто ведал перепиской легата.

- Бульбий, где ты пропадаешь? Я сам должен писать отчет? Взгляни! Как
послать такое в Рим?!

Этот сутуловатый человек, почти горбун, стал оправдываться, что
задержался по делу у префекта лагеря.

- Разве это работа? - негодовал легат и совал Бульбию папирус.

Эпистолярий стал переводить взгляд с папируса на скрибу и обратно.
Писец неожиданно уронил тростник из рук.

- Я стар, и пальцы уже не слушаются меня.

Не знаю, чем бы все это кончилось, но Вергилиан, по мягкости и доброте
своего характера пожалевший старика, попытался найти выход из положения:

- Достопочтенный Цессий, мой друг весьма искусен в каллиграфии и
неоднократно переписывал мои стихи. Если ты пожелаешь, он с удовольствием
напишет твое послание.

И поэт вопросительно посмотрел на меня. Краснея от смущения, я выразил
согласие.

Во взгляде легата можно было прочитать недоумение. Казалось, его
удивляло, что друзья Вергилиана занимаются подобными вещами.

- Оказывается, ты каллиграф? Посмотрим твое искусство.

Лонг стал диктовать другое письмо, предназначенное для того же
Макретиана, но вполне частного содержания. Я старательно писал.

- "По причине неблагоприятной погоды и усталости людей и животных я
остановил орлы..."

Приблизительно так начиналось письмо. Тростник в моей руке проворно
бегал по папирусу. Я старался придать буквам четкий и красивый вид.

- Прибавь: "крайней усталости людей". Теперь дальше. "Настроение в
легионе великолепное. Воины жаждут сразиться с врагом и заслужить твою
лестную похвалу..."

Когда письмо было окончено, легат посмотрел на мою работу. Из-за его
плеча выглядывало длинное лицо Бульбия.

- Изрядно написано, - одобрил легат.

Эпистолярий тотчас рассыпался в похвалах:

- Превосходно! Никогда я еще не видел, достопочтенный легат, столь
искусно написанных букв!

За мокрой парусиной шатра уже стояла ночь. Лагерь готовился ко сну.
Издалека доносились крики, песни, ржание чем-то взволнованной лошади.

Вдруг около шатра послышалась грубая и замысловатая брань.

Легат, все еще лежавший на шкуре, прислушался не без удовольствия.

- Кто это? Собрал в одну клоаку всех богов...

Бульбий тоже приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

- Это центурион Альвуций. Из первой когорты.

Легат больше ничего не сказал и продолжал перебирать листки папируса.

Приподнимая полу шатра над курчавой головой, вошел врач Александр, грек
из Антиохии. В руке он держал плоскую серебряную чашу с каким-то
снадобьем. Легат страдал застарелой болезнью печени и по привычке протянул
руку за лекарством. Но с отвращением понюхал вонючую жидкость.

- Может быть, не принимать? Припадок миновал.

Врач был неумолим:

- Убедительно прошу тебя - прими, и да ниспошлет тебе Эскулап здоровье.

Судя по запаху, в лекарство входили оливковое масло и натертая черная
редька.

У легата Цессия Лонга от юношеских лет остались вкусы простого
поселянина. Например, он любил жирную пищу - гусятину, вареные яйца и
колбасы, но чревоугодие плохо отражалось на его здоровье, и толстяка часто
мучили огненная изжога и боли под ложечкой. Александр взялся излечить
легата от недуга по способу греческого врачевательного искусства.

Вслед за врачом в шатер явился по вызову префект легионной конницы
Аций, родом скиф. Этот коренастый, светловолосый, но уже остриженный под
римлянина воин доложил, что трое из его всадников исчезли вместе с конями
и оружием - вероятно, выпили лишнее и отстали от своей когорты.

Легат произнес брезгливо:

- Это уже не первый случай с твоими людьми. Когда они возвратятся в
ряды, пусть каждый из них получит по двадцати ударов лозой! И чтобы они не
говорили, как это было в прошлый раз, что их околдовала хозяйка таверны и
превратила на некоторое время в козлов.

Аций изобразил на лице страх перед непостижимым.

- А между тем, достопочтенный легат, подобные вещи случаются на свете.

- Какие?

- Превращения. Конечно, воины тогда врали, как непотребные женщины. Но
вот хотя бы наш префект легионных кузнецов...

- Что случилось с префектом? Этого толстопузого глупца тоже превратили
в козла?

- Нет, достопочтенный, его никто не околдовывал. Но он рассказывал мне,
- а Ферапонт богобоязненный человек, и ему вполне можно верить, - как
волшебница превратила одного юношу в таракана.

От изумления легат вытаращил глаза.

- В таракана?

- В самого обыкновенного таракана. Даже удивительно, как его не
раздавили ногой.

Вергилиан не мог удержаться, чтобы не принять участие в таком
заманчивом разговоре, и вспомнил о "Метаморфозах":

- За примером не приходится далеко ходить. Апулей в своей книге
прекрасно описал, как другого юношу превратили в осла. У него тотчас