мужество, вытравлено из поколения в поколение. И все же они мужчины.
Женщины рожают от них. Страшно даже подумать об этом. Наверное, они
хорошие, добрые. Но ведь они только полулюди. Серо-черные половинки
человеческого существа. Пока они добрые. Но и доброта половинчата. А что,
если та, мертвая половина проснется! Нет, об этом лучше не думать. Конни
панически боялась индустриальных рабочих. Они ей казались такими
странными. Их жизнь, навечно прикованная к шахте, была начисто лишена
красоты, интуиции, гармонии.
таким отцом. И все-таки Меллорс - другое дело. Сорок лет - немалый срок.
За этот срок можно преобразиться, как бы глубоко ни въелся уголь в тело и
душу твоих дедов и прадедов.
концов? Иссякнет под землей уголь, и они сами собой исчезнут? Эти тысячи
гномов взялись ниоткуда, когда шахты призвали их. Может, они какое-то
кошмарное порождение угля? Существа иного мира, частицы горючей угольной
пыли, так же как литейщики - частицы руды. Люди и не люди, плоть от плоти
угля, руды, кремнезема. Фауна, рожденная углеродом, железом, кремнием. И
возможно, они обладают их странной нечеловеческой красотой: антрацитовым
блеском угля, синеватой твердостью стали, чистейшей прозрачностью стекла.
Порождения минералов, фантастические, искореженные. Дети подземных
кладовых. Уголь, железо, кремнезем для них все равно, что вода для рыб,
трухлявое дерево для личинок.
голову в песок - поболтать с Клиффордом. Угольный и сталелитейный Мидленд
нагнал на нее такого страху, что ее била лихорадка.
она Клиффорду.
Уинтера?
складом характера, угощала чаем, точно священнодействовала.
чувствует сэр Клиффорд?" Веришь ли, она превозносит тебя до небес.
Заткнула за пояс даже сестру Кейвел!
разверзлись. Я пригласила ее к нам, сказала, если она будет в Тивершолле,
пусть непременно навестит тебя.
хоть немного признателен ей за это. В ее глазах Святой Георгий - ничто по
сравнению с тобой.
хорошенькой. И почему это мужчины не женятся на женщинах, которые их
обожают?
правда может нагрянуть к нам?
мечтать о таком счастье".
забыть о твоем приглашении. А как у нее чай?
для женщин, таких, как мисс Бентли, ты - Roman de la rose ["Роман о розе"
(фр.) - средневековый роман (XIII в.) Гильома де Лерриса и Жана де Мена,
отличающийся светским мировоззрением, пытливостью мысли,
энциклопедичностью].
каждый вечер молятся за тебя. Как хочешь, но это прекрасно!
волочиться всюду, как бы далеко ни уехать.
собралась в Венецию. Ты ведь едешь туда не для того, чтобы завести любовь
au grand serieux? [очень серьезную (фр.)]
тебя. В Венеции я могла бы завести разве что любовь au tres petit serieux
[не очень серьезную (фр.)].
сидела под дверью и тихонько поскуливала.
словами она спокойно отворила дверь. Клиффорд сидел в постели,
прикроватный столик с машинкой был сдвинут в сторону; в ногах кровати
стоял навытяжку егерь. Флосси в один миг проскочила в комнату. Легким
движением головы и глаз Меллорс послал ее вон, и Флосси тотчас
повиновалась.
Взглянув на егеря, она поздоровалась и с ним. Меллорс ответил вполголоса,
почти не глядя на нее. Но у Конни подкосились ноги, так подействовало на
нее его присутствие.
и долго смотрела, как он уходил по аллее - легко, изящно и как бы
крадучись. Его отличало природное достоинство, гордость и какая-то
необъяснимая хрупкость. Прислуга! Прислуга Клиффорда!
помогала ей. Эти две женщины, повинуясь неведомой силе, управляющей
симпатиями и антипатиями, питали друг к другу душевную приязнь. Подвязав к
колышкам высокую гвоздику, они принялись за рассаду. Обе любили возиться с
землей. Конни с нежностью расправляла тоненькие корешки и, осторожно
погрузив крошечное растение в мягкую почву, придавливала ее пальцами. Этим
весенним утром она почувствовала в своем чреве легкую приятную дрожь, как
будто и ее нутра коснулся живительный солнечный луч.
цветок и опуская его в ямку.
рассаду на отдельные ростки. - Его принесли домой... Да, уже двадцать три
года назад.
года назад"!
стороной ладони откинула со лба волосы.
с кем и дружбу водил. С норовом был. Не любил кланяться. Это его и
сгубило. Не очень он и берегся. Шахта во всем виновата. Ему никак нельзя
было там работать. Отец отвел его в шахту - он еще был мальчишкой. А уж
как перевалит за двадцать, уйти трудновато. Куда уйдешь-то?
припомню. Только, бывало, сморщится. Он ничего не боялся, как-то не думал
о плохом. Знаете, как весело шли на войну первые новобранцы? И сразу все
полегли там. Вот и он был такой же. А вообще-то он парень был с головой.
Только не берегся. Я ему сколько говорила: "Никого не жалеешь, ни себя, ни
других". А он жалел. Помню, как он сидел рядом со мной - я тогда
первенького рожала. Молчит и такими глазами смотрит, точно это не он, а
сама судьба на меня глаза вытаращила. Тяжело мне пришлось, и я же еще его
и успокаивала. "Ничего, - говорю, - все обойдется". А он как зыркнет на
меня и улыбнется, так-то странно... И все молчал. Только потом, думаю, ему
уже никогда не было со мной хорошо... ночью, в постели. Я ему, бывало,
говорю: "Да что это с тобой!" Даже сержусь, а он молчит... Не хотел, что
ли, или не мог. Боялся, вдруг буду опять рожать. Я на его мать сердилась -
зачем пустила его ко мне. Нельзя было пускать. Мужчине что вошло в ум, то
и засело. Хоть караул кричи.
такое. Это-то и отравляло ему удовольствие. Я ему говорю, раз я не боюсь,
так тебе-то чего бояться. А он мне - неладно все это.
чувствительны, где не надо. И я думаю, хотя он сам и не сознавал, он эту
шахту ненавидел, ненавидел, и все. Когда он лежал в гробу, у него было
такое лицо... Как будто он наконец-то освободился. Парень он был видный,
красивый. У меня сердце так и разрывалось. Лежит такой спокойный, такой
светлый, как будто рад, что умер. Он разбил мне сердце. А виновата во всем
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Лондон Джек
Орлов Алекс
Флинт Эрик
Сертаков Виталий