шахматами в своих ходах. Все-таки как источник богатства Ляховского, так и
размеры этого богатства оставались для обывателей уездного городка и всей
губернии неразрешимой загадкой.
всевозможных рассказов, и нужно сознаться, что большею частью они были
справедливы. Только, как часто бывает в таких случаях, люди из-за этой
скупости и странностей не желают видеть того, что их создало. Наживать для
того, чтобы еще наживать, - сделалось той скорлупой, которая с каждым годом
все толще и толще нарастала на нем и медленно хоронила под своей оболочкой
живого человека.
русской болезнью - запоем. Все системы лечения, все знаменитости
медицинского мира в России и за границей - все было бессильно против этой
страшной болезни. Самым страшным для Ляховского было то, что она передала
свои недостатки детям. Ляховский в увлечении своими делами поздно обратил
внимание на воспитание сына и получил смертельный удар: Давид на глазах отца
был погибшим человеком, кутилой и мотом, которому он поклялся не оставить в
наследство ни одной копейки из своих богатств. Давид был тем же матушкиным
сынком, как и Виктор Васильич; эти молодые люди весело шли по одной дорожке,
и у обоих одинаково было парализовано самое дорогое качество в каждом
человеке - воля, характер. Они не были ни злыми, ни глупыми, ни подлецами,
но всякую минуту могли быть тем, и другим, и третьим в силу именно своей
бесхарактерности.
сказалось ее мужское воспитание, и она по своим привычкам походила больше на
молодого человека. Женского общества она не выносила, и исключение,
сделанное для Нади, скоро потеряло всякое значение. Дела по приваловской
опеке расстроили хорошие отношения между Ляховским и Бахаревым. Последний не
любил высказываться дурно о людях вообще, а о Ляховском не мог этого сделать
пред дочерью, потому что он строго отличал свои деловые отношения с
Ляховским от всех других; но Надя с женским инстинктом отгадала
действительный строй отцовских мыслей и незаметным образом отдалилась от
общества Ляховского. Правда, по наружному виду это трудно было отгадать, но
оно чувствовалось во всем, и Ляховский искренне жалел об этом невыгодном для
него обстоятельстве. Мы уже видели, что в нем были и Лепешкин, и Виктор
Васильич, и еще много других лиц, на которых Ляховскому приходилось смотреть
сквозь пальцы. Правда, для всех было ясно, как день, что из Зоси
вырабатывалась прозаическая натура, недоступная увлечениям. Поэтому
исключительно мужское общество не смущало ни доктора, ни Ляховского.
нервов, - не без самодовольства говорил Ляховский. - Она скорее походит на
жокея, чем на светскую барышню... Для нее же лучше. Женщина такой же
человек, как и мужчина, а тепличное воспитание делало из женщин нервных
кукол. Не правда ли, доктор?
другой тон.
головой. - Кровь великое дело. А в Зосе много дурной крови... Да, в ней
много дурной крови! Но ведь в этом не мы с вами виноваты. Я вижу, что ей во
многом еще недостает характера, силы воли, и она делается несправедливой и
злой именно в силу этого недостатка. Но научите меня, что еще для нее я могу
сделать? Отправить за границу, в Америку, - но ведь она не поймет и десятой
доли того, что увидит, а всякое полузнание хуже всякого незнания. Как отец,
я не могу отнестись беспристрастно, как желал бы к ней отнестись, и, может
быть, преувеличиваю ее недостатки. Не помню где, но, кажется, в каком-то
пустейшем французском романе я вычитал мысль, что нет ничего труднее, как
установить правильные отношения между отцом и взрослой дочерью. А здесь
затруднение усложняется тем, что у бедной Зоси нет матери... Нет, гораздо
хуже, чем нет! Да, доктор... Но войдите в мое положение и скажите, не
сделали бы вы то же самое, что я сделал?
XVI
другим человеком, когда вопрос заходил о деньгах. В конце каждого месяца в
его кабинете с небольшими вариациями происходили такие сцены. В двери
кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно останавливается у порога; он
нерешительно начинает что-то искать своей монументальной рукой на том месте,
где его толстая голова срослась с широчайшими плечами. Узкие глаза смотрят в
угол, ноги делают беспокойные движения, как у слона, прикованного к полу
железной цепью.
Ляховский. - Что же, по-твоему, я сам, что ли, делаю их?
а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь... а?
"Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в
конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно..." Ведь так думаешь...
а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
проползает конвульсивное движение, заменяющее улыбку, и маленькие черные
глаза, как у крота, совсем скроются под опухшими красными веками.
начинает Илья, переминаясь с ноги на ногу, - так уж лучше совсем рассчитайте
меня... Меня давно Панафидины сманивают к себе... и пять рублей прибавки.
Твой купец напьется водки где-нибудь на похоронах, ты повезешь его, а он
тебя по затылку... Вот тебе и прибавка! А ты посмотри на себя-то, на рожу-то
свою - ведь лопнуть хочет от жиру, а он - "к Панафидиным... пять рублей
прибавки"! Ну, скажи, на чьих ты хлебах отъелся, как боров?
в затылке. - Ежели кому господь здоровья посылает... Другая лошадь бывает,
Игнатий Львович, - травишь-травишь в нее овес, а она только сохнет с
корму-то. А барин думает, что кучер овес ворует... Позвольте насчет
жалованья, Игнатий Львович.
Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей... Да ведь столько денег чиновник
не получает, чи-новник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь...
вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на
фуражке, он должен содержать мать-старушку... А ты что? Ну, посмотри на себя
в зеркало: мужик, и больше ничего... Надел порты да пояс - и дело с
концом... Двадцать пять рублей... О-о-о!
он в три дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех ног сделает за
восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка... какая это лошадь есть, Игнатий
Львович? Одно слово - разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими
ладит тебя прямо за загривок схватить... Однова пятилась да пятилась, да
совсем меня в угол и запятила. Думаю, как брызнет задней ногой, тут тебе,
Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов...
дне которого лежит несколько смятых кредиток. - На, грабь меня, снимай
последнюю рубашку.
подходит к столу и еще осторожнее запускает свою лапищу в ящик.
Мне что, я рад служить хорошим господам. Намедни кучер приходил от
Панафидиных и все сманивал меня... И прибавка и насчет водки... Покорно вас
благодарю.
отказать, потому что другого такого Ильи в целой губернии не сыщешь, - ездил
он мастерски и умел во всем потрафить барышне.
остановиться на Альфонсе Богданыче и Пальке. Альфонс Богданыч, безродный
полячок, взятый Ляховским с улицы, кажется, совсем не имел фамилии, да об
этом едва ли кто-нибудь и думал. Все привыкли к тому, что Альфонс Богданыч
должен был все знать, все предупредить, все угадать, всем угодить и все
вынести на своей спине, - к чему еще тут фамилия? Никто, кажется, не подумал
даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро
взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько
раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю
прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою
ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы
сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не
разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс
Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть
разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что
попало к нему под руку Одним словом, Альфонс Богданыч играл в доме ту же
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Семенова Мария
Свержин Владимир
Корнев Павел