красота, которой ты придаешь столько значения, только и жаждет сна и
забвения под надежной защитой сознания? Красота - это тот самый котенок из
коана. Помнишь котенка, прекраснее которого не было на свете? Монахи двух
келий потому и перессорились, что каждому хотелось взять кошечку под опеку
своего сознания, покормить ее и уложить бай-бай. А святой Нансэн был
человек действия. Он рассек котенка пополам и швырнул наземь. Помнишь
Дз"сю, который положил себе на голову сандалию? Итак, что же он хотел этим
сказать? Он-то знал, что красоте надлежит мирно почивать, убаюканной
сознанием. Но штука в том, что не существует личного, индивидуального
сознания. Это - море, поле, одним словом, общее условие существования
человечества. Думаю, что именно это хотел сказать Дз"сю. А ты у нас теперь
выступаешь в роли Нансэна, так, что ли?.. Красота, с которой ты так
носишься, - это химера, мираж, создаваемый той избыточной частью нашей
души, которая отведена сознанию. Тем самым призрачным "способом облегчить
бремя жизни", о котором ты говорил. Можно, пожалуй, сказать, что никакой
красоты не существует. Сказать-то можно, но наше собственное сознание
придает этой химере силу и реальность. Красота не дает сознанию утешения.
Она служит ему любовницей, женой, но только не утешительницей. Однако этот
брачный союз приносит свое дитя. Плод брака эфемерен, словно мыльный
пузырь, и так же бессмыслен. Его принято называть искусством.
сомнения нелепое, что в моем заикании повинно преклонение перед
Прекрасным. - Красота - теперь злейший мой враг!
промелькнувшее на его лице, тут же сменилось обычным выражением
философского довольства. - Скажите, какие метаморфозы. Если ты так запел,
придется мне подкрутить окуляры своего сознания.
лил и лил. Касиваги рассказывал мне о Санномия и морском порте в Кобз, где
я никогда не бывал. Он говорил об огромных судах, уходящих летом в
океанское плавание, и еще о многом другом. Слушая его, я вспоминал
Майдзуру. И впервые мы, двое нищих студентов, в чем-то сошлись: никакое
сознание и никакое деяние, решили мы, не сравнится с наслаждением уплыть
по волнам в неведомые дали.
настоятель вместо наказания меня чем-то поощрял. Через пять дней после
того, как Касиваги приходил за своим долгом, Учитель вызвал меня и вручил
деньги: плату за первый семестр - 3400 иен, 350 иен на трамвай и 550 иен
на книги и канцелярские принадлежности. Деньги за первый семестр
действительно полагалось вносить перед летними каникулами, но после
истории с Касиваги я не думал, что настоятель сочтет нужным идти на этот
расход, а если и уплатит, то не через меня, а почтовым переводом.
настоятель. Было в этих безмолвных благодеяниях Учителя что-то схожее с
его мягкой розовой плотью. Обильное, насквозь фальшивое мясо, доверяющее
тому, что непременно предаст, и предающее то, что взывает о доверии; это
мясо недоступно разложению, оно беззвучно разрастается все шире и шире,
тепленькое и розоватое...
от ужаса, вообразив, будто настоятель обо всем догадался и специально дает
мне денег, чтобы лишить меня только-только обретенной решимости. Я
чувствовал, что, пока у меня есть такая сумма, я не наберусь мужества
сделать последний шаг. Деньги надо было как можно скорее растратить. А это
не такая уж простая задача для человека, никогда не имевшего за душой ни
гроша. Мне нужно было спустить деньги очень быстро и притом еще
каким-нибудь особо предосудительным способом, чтобы Учитель зашелся от
ярости и немедленно прогнал меня из обители.
рассеянно посматривал на пустую столовую. Возле выхода высилась лоснящаяся
от черной копоти колонна, на которой висел свиток с заклинанием: "Оборони
нас, Господи, от пожара".
плененного огня. Я увидел, как некогда веселое и могучее пламя побелело и
сжалось, запертое древним заклинанием. Поверят ли мне, если я скажу, что в
последнее время образ огня вызывал у меня самое настоящее плотское
желание? Впрочем, что ж тут удивительного - все мои жизненные силы были
обращены к пламени. Мое желание придавало огню сил, и, чувствуя, что я
вижу его сквозь черную твердь колонны, он нежно поднимался мне навстречу.
Как хрупки и беззащитны были его руки, ноги, грудь!
храма и направился в квартал Китасинти, более известный под названием
Пятой улицы. Я слышал, что там берут недорого и охотно привечают
послушников из окрестных храмов. От Рокуондзи до Пятой улицы было пешком
минут тридцать-сорок.
На мне были штаны цвета хаки и свитер, на ногах - деревянные сандалии.
обитель, но откуда эта уверенность, что под прежним обличьем будет
скрываться новый человек?
жить, но мои действия напоминали приготовления к смерти. Я направился в
бордель, словно обычный юнец, собирающийся покончить с собой, но прежде
решивший непременно расстаться с невинностью. Ничего, мне можно было не
беспокоиться, визит к проститутке - не более чем своего рода подпись на
заранее заготовленном бланке; даже утратив невинность, я "новым человеком"
Кинкакудзи, как это неоднократно случалось прежде. В сторону мечты, я
больше не надеюсь за счет женщины вступить в контакт с жизнью. Цель моего
существования твердо определена, и все предшествующие действия - лишь
мрачная и жестокая формальность.
клиентам, не испытывая к ним любви. Им наплевать: будь ты старик, бродяга,
раскрасавец или кривой - да хоть прокаженный, если это у тебя на роже не
написано. Большинство мужчин такое равноправие устраивает в самый раз, и
первую свою женщину они покупают за деньги. Только мне эта демократия не
подходила. Чтобы меня принимали так же, как здорового и нормального, - да
ни за что на свете, думал я, нипочем не унижусь до такого..."
Касиваги. Пусть я заикаюсь, но, в конце концов, мое уродство не выходит за
рамки обычной непривлекательности. Тут же мной овладело новое идиотское
опасение: а вдруг, глядя в мое некрасивое лицо, женщина инстинктивно
различит на нем печать прирожденного преступника? Я даже остановился.
Голова шла кругом от беспорядочных мыслей, и мне уже самому было
непонятно: то ли я собираюсь лишиться невинности, чтобы недрогнувшей рукой
спалить Золотой Храм, то ли я решился на поджог, желая расстаться с
проклятой невинностью. Вдруг, безо всякой связи, в ушах у меня прозвучал
красивый буддийский оборот "тэмпо-каннан" - "напасти, грозящие миру", и я
продолжил свой путь, бессмысленно бормоча в такт шагам: "тэмпо-каннан,
тэмпо-каннан"...
оказался на тихой, темной улочке. Через равные промежутки на домах горели
белые бумажные фонари.
что где-то на этой улице, прячась от всех, живет чудом спасшаяся Уико. Эта
фантазия придавала мне мужества.
пору детства. Так отчего бы, думал я, мне не повстречать вновь тех людей,
которых я знал на заре жизни.
днем меня все сильнее одолевало предчувствие несчастья, временами
мерещилось, что завтра я умру, и я начинал молиться, умоляя смерть
пощадить меня до той поры, пока я не сделаю свое дело. Я вовсе не был
болен. Просто день ото дня ноша ответственности и разом смешавшихся
параметров моего существования давили мне на плечи все сильнее.
малость испугала меня не на шутку. Мне вспомнилось, как умер поэт, уколов
палец о шип розы. Обычному человеку подобная смерть не грозит. Но я теперь
стал личностью выдающейся и драгоценной, поэтому любая мелочь могла
оказаться для меня роковой. К счастью, ранка не загноилась, и сегодня,
даже нажимая на нее, я уже почти не чувствовал боли.
гигиенические предосторожности. Накануне я специально сходил в дальнюю
аптеку, где никто меня не знал, и приобрел пачку неких резиновых изделий.
Присыпанная каким-то порошком тонкая пленка имела цвет мрачный и
болезненный. Вечером я решил опробовать свое приобретение. В моей келье,
где на стене висел календарь Киотоского туристического агентства и
нарисованная красным карандашом карикатура на Будду, где лежала раскрытая
книга с дзэнскими сутрами, а на измочаленных татами валялись грязные
носки, мне явился новый символ - гладкий и серый, он напоминал зловещее
изваяние Будды, лишенное носа и глаз. Зрелище было отвратительным, я
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай