- Лей, лей! - ободрял тот.- Поливай, не бойся.
- Чем это тебя, товарищ лейтенант?
- Было дело,- гудел сквозь струи лейтенант, радостно отфыркиваясь.-
Хасан это... Озеро Хасан...
- Не болит?
- Болело б, так не служил бы. Рана ведь неглубокая, по кости только
чиркнуло.
- Вот это дак чиркнуло! - с уважительной опаской таращились на рану
мужики.- Эко боднула костлявая! Чуть бы что - и, считай, лабарет.
- Ничего! - дрякнул лейтенант.- Зато мы ему тоже всыпали. Долго будет
зализывать.
У кого-то в сумке нашлось и полотенце - побежали, принесли долгий
самотканый рушник с красными мережками, и, утираясь им, раскрасневшись от
каляного суровья, лейтенант просиял белозубо:
-- Хороша водица! Спасибо, товарищи.
Мужики польщенно оживились.
- Водица тут редкая, это верно. Из мелов бежит. А ты из каких мест? Где
родина-то?
- С Урала я. Тагильский.
- Так-так... Мать-отец есть? Живы ли?
- Отца давно уже нет. Белоказаки расстреляли. Чего-то там в депо
сделали, их и сцапали, восемь человек. Завели в пустой вагон, там и
постреляли. А вагон потом сожгли... А матушка жива. И две сестренки. Уже б
должна пойти на пенсию, да вот война, теперь не знаю как...
Пока утирался, а потом надевал гимнастерку и застегивал ремни, был он в
эти минуты прост и доступен свежим, умытым лицом с прилипшими ко лбу мокрыми
волосами, и мужики радовались этой обыденности, до той поры таившейся под
строгостью армейской фуражки.
- Товарищ лейтенант, на-ка покури нашего домашнего,- Матюха Лобов
протянул свернутую газетную книжечку. Он уже сводил командирского коня к
ручью, и теперь тот пасся неподалеку на нехоженом склоне.
- Да погоди ты с махоркой,- перебил дедушко Селиван.- Человеку, может,
перекусить охота. А ну, несите-ка, чего у вас там.
- А и верно! - вскинулись мужики.- Что ж это мы...
- Нет, нет,- запротестовал лейтенант и достал свои часы-луковку.- Время
выступать. Предписано сегодня же прибыть на сборный.
- Поешь, поешь, сынок,- настаивал дедушко Селиван.- Тебя как звать-то?
- Александр... Саша.
- Ну дак, вишь, и зван по-нашему. А по-нашему такое правило: хоть ты
генерал будь, а от хлеба-соли не отказывайся. А по-солдатски и того гожей
устав: ешь без уклону, пей без поклону. Я солдатом тоже бывал, дак у нас
так: где кисель, там служивый и сел, а где пирог, там и лег. За спасибо чина
не прибавляют.
- Ну, отец, от тебя, видать, и ротой не отбиться! - засмеялся
лейтенант.
- Была б причина со мной войну затевать,- тоже рассмеялся дедушко
Селиван.- Неси самобрань, робяты! Какое время за хлебом потеряно, то вдвое в
дороге нагонится. И конь, говорится, не ногами бежит, а овсом...
Тем временем Леха Махотин принес свою дорожную торбу, развязал ей хобот
и принялся выкладывать припасы на разостланном рушнике - разломил смугло
обжаренную курицу, высыпал пригоршню пирожков, достал свежих огурчиков,
редиски. Мотнулся к своему припасу и Матюха Лобов и под одобрительный
перегляд мужиков бережно, чтоб не расплескать, выставил на рушник
голубенькую кружицу с белым на боку цветочком, чем и вовсе привел лейтенанта
в смущение.
- Давай, товарищ лейтенант,- сказал он, почтительно отступая в
сторону.- На здоровьице.
- Ну это уж вы зря...- смутился лейтенант.- Честное слово...
- Да чего там! - загомонили новобранцы.- Экое дело выпить перед едой.
Выпей да закуси.
- Ну ладно, раз так.- Лейтенант поднял кружку.- За что выпью, так это
за нашу победу.
- Вот это верно! - дружно одобрили мужики.
- Давай, товарищ лейтенант. Чтоб ему, Гитлеру, пусто было.
- Ни дна ему, ни покрышки.
И всем почему-то сделалось радостно оттого, что их командир выпил
чарку, а теперь, присев на корточки, крепко хрустел ихним, усвятским,
огурцом, тыча им в ворошок соли на листе медвежьего уха.
- Ужли не победим? - ухватился за слово Никола Зяблов, подбивая
лейтенанта на больной разговор.
- Побьем, ребята, побьем,- спокойно сказал тот.
- Дак и я говорю,- подхватил дедушке Селиван.- Не все серому мясоед.
Будет час, заставим и его мордой хрен ковырять.
- Правильно, отец! - захохотал лейтенант.- Это точно!
- Сколько уже замахивались на Россию,- ободренно продолжал Селиван,- а
она и доси стоит. Уже тыщу годов. Эвон какое дерево вымахало за тыщу лет:
шапка валится на верхушку глядеть.
- Насчет дерева это ты, отец, хорошо сказал,- кивнул лейтенант.- Нам бы
еще немного заматереть, каких пяток лет, тогда ни один топор не был бы
страшен.
- Это б хорошо,- поскреб под картузом Никола.- Да сучья, слышно, уже
летят...
- Ничего! - сказал лейтенант.- О сучья ведь тоже топор тупится.
Покамест до главного ствола дело дойдет, и рубить будет нечем Нам, товарищи,
главный ствол уберечь, а сучья потом снова отрастут. А за те, что порублены,
он еще поплатится. Мы из них ему крестов наделаем.
- Что и говорить, к главному-то стволу его никак не след допускать,-
сказал Никола.- Уж коли само дерево падет - конец и всем его веткам.
- За тем и идем,- баснул Афоня-кузнец, лежавший особняком под кустом
конского щавеля.
- Выбьем, выбьем у него топор, товарищ лейтенант,- покряхтывая, подал
голос Матюха. Кривясь от цигарки, дымившей под рассеченной губой, он взялся
перематывать ослабленные на онуче завязки.- Не все-то одним нам в ус да в
рыло, будет ему и мимо. Брехня! Ежли скопом навалимся, все одно передушим.
Нам бы только техникой помочь, а мы сдюжаем. Я их, падлу, не пулей, дак
зубами буду грызть. Я им покажу деколон.
- В каких частях служил? - поинтересовался лейтенант.
- В разных. Три года пехота да три еще кое-где... На спецподготовке,-
засмеялся Матюха.- Между прочим, тоже на Урале. Только на Северном. Выходит,
вроде как земляки с тобой.
- Понятно.
- Так что топором и я обучен махать,- уточнил Матюха и, встав, потопал
лаптями, попробовал, ладно ли обмотался.
Поблагодарив за еду, лейтенант достал пачку "Беломора", протянул ее в
круг. Мужики, смущаясь, бережно разобрали угощенье.
- Дак а ты нашего тади дерни,- предложил Лобов.- Знаешь, как в сельпе
мохорка называется?
- Ну-ка, ну-ка?
- Смычка! Ты нам "беломору", а мы тебе нашей рубленки. Вот и
посмыкуемся.
-- С удовольствием, землячок! - засмеялся лейтенант.
18
Вскоре объявили построение. Матюха изловил и подал посвежевшего коня
лейтенанту, и тот, оглядев из седла замерший строй, скомандовал к маршу.
За ручьем начиналась чужая, не усвятская пажить рядами разбегались и
прыгали через узкое руслице на ту сторону, за первые пределы отчей земли,
своей малой родины, иные при этом норовили макнуть напоследок руку, потом,
опять сомкнувшись, одолели зеленый склон и, выйдя на дорогу, подравняли шаг.
Касьян с дедушкой Селиваном, напоив лошадей, тронулись в объезд на
жиденькую жердяную гатку.
Дорога потянулась на долгий пологий волок, сливавшийся где-то впереди с
дрожливым маревом. По обе стороны топленым разоватым молоком пенилась на
ветру зацветшая гречиха, и все оживились, войдя в нее, пахуче-пряную,
гудевшую пчелой, неожиданно сменившую однообразие хлебов. За гречихой
начались подсолнухи, уже вымахавшие в человеческий рост и местами тоже
зацветшие, и было светло и как-то празднично идти среди этих ярких золотых
цветов, терпко пахнувших лубом, повернутых, как один, к полуденному солнцу.
И вообще, отдохнув и малость пообвыкнув в строевом ходу, шли легко, без
изначального скованного напряжения, уже не вздрагивая от окрика лейтенанта,
который в низко насунутой фуражке, подстегнутой под подбородком ремешком от
встречного ветра, еще недавно казался в своем седле чем-то вроде
ниспосланного рока, глухого ко всему и неумолимого в своей власти. Теперь
все знали, что зовут его Сашкой, что, как и у всех у них, есть и у него
где-то мать, что сам он, в сущности, неплохой компанейский малый и что в его
полевой сумке вместе со списками новобранцев лежит пара Лехиных пирожков с
капустой, которые уговорили взять на тот случай, если захочется пожевать в
седле. Помнилось и о том, что под его гимнастеркой на левой лопатке сизым
рубцом запеклась не очень давнишняя пулевая рана, и в строю поговаривали,
что нехудо бы с ним, уже понюхавшим пороху, идти не до одного только
призывного, а и дальше. Чтобы так вот всех, как есть, не разлучая,
определили б в одну часть, а он остался бы при них командиром. И когда
лейтенант время от времени поворачивался в седле, опершись рукой о круп
лошади, оглядывал колонну и зычно, со звонцой кричал "подтяни-и-ись!", все
уже понимали, что покрикивал он не от какой-то машинной заведенности и
недоброй воли, а оттого, что, стало быть, кто-то там и на самом деле
замешкался и поотстал, закуривая или отбежав до ветру.
И лишь однажды, когда взошли на самый гребешок и дальше дорога должна
была покатиться долу, лейтенант рассерчал не на шутку, потому что строй
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Маккарти Кормак
Орлов Алекс
Контровский Владимир