и ежели я могу быть для вас чем-либо полезен, располагайте мною, я к вашим
услугам.
сухой учтивый поклон старого щеголя, помолодевшего в парижской атмосфере. Он
воротился в гостиницу и там застал самого Штауба, явившегося не столько"
ради примерки заказанного ему платья, сколько ради того,, чтобы выведать у
хозяйки "Гайар-Буа" о состоянии финансов безвестного заказчика. Люсьен
прибыл на почтовых,, г-жа де Баржетон прошлый четверг привезла его из
Водевиля в карете. Сведения были благоприятны. Штауб величал Люсьена
"графом" и хвалился своим талантом придать должное освещение обворожительным
формам молодого человека.
на прогулку в Тюильри; не пройдет и двух недель, как он женится на богатой
англичанке.
прелесть собственного обличил, отраженного в зеркале, все эти безделицы чуть
развеяли грусть Люсьена. Он невольно подумал, что Париж - столица случая, и
на мгновение поверил в случай. Разве у него не было тома стихов и в рукописи
блестящего романа "Лучник Карла IX"? Он возложил надежды на свою счастливую
звезду. Штауб обещал завтра же принести сюртук и остальные принадлежности
наряда. Поутру сапожник, бельевшик и портной предстали все со счетами в
руках. Люсьен, не искушенный в искусстве отваживать кредиторов, Люсьен, еще
скованный провинциальными обычаями, с ними рассчитался, но в кармане у него
осталось не более трехсот-шестидесяти франков из двух тысяч, что он привез с
собою в Париж, а прожил он там всего лишь неделю! Однако ж он разоделся и
пошел прогуляться по террасе Фельянов. Там он получил воздаяние. Он так
отлично был одет, так мил, так прекрасен, что на него заглядывалось немало
женщин, и две или три, плененные его красотой, обернулись ему вслед. Люсьен
изучал поступь и жесты молодых людей и прошел курс изящных манер, не
переставая думать о трехстах шестидесяти франках. Вечером, один в комнате,
он вздумал разрешить задачу своего пребывания в •гостинице "Гайар-Буа", где
из бережливости заказывал теперь к завтраку самые простые кушанья. Он
спросил счет, как бы намереваясь съехать с квартиры; оказалось, он задолжал
сто франков. На другой день он помчался в Латинский квартал, он знал о его
дешевизне со слов Давида. После долгих поисков он, наконец, набрел в улице
Клюни на жалкую гостиницу, где и снял комнату, доступную его карману.
Поспешно расплатившись с хозяйкой "Гайар-Буа", он в тот же день переселился
в улицу Клюни. Переселение обошлось лишь в стоимость фиакра.
Баржетон и, связав их в пачку, положил на стол; но прежде чем написать ей,
он задумался о событиях этой роковой недели. Ему и на ум не приводило, что
он первый опрометчиво отрекся от своей любви, не подозревая, какою станет
его Луиза в Париже; он не видел своих ошибок, он видел лишь свое горестное
положение; он обвинял г-жу де Баржетон: вместо того чтобы просветить, она
его погубила! Ярость его обуяла, гордость заговорила, и в припадке гнева он
написал такое письмо:
робким ребенком, исполненным благородных надежд, именуемых в более зрелом
возрасте мечтаниями, и которая совратила это дитя чарами кокетства,
изысканностью ума, отличнейшим подобием материнской любви? Ни обещаниями,
самыми обольстительными, ни воздушными замками, от которых охватывает
восторг, она ничем не пренебрегает; она его увозит, она им завладевает, она
попеременно то бранит его за недоверие, то осыпает лестью; когда же он
покидает семью и бросается ей вслед, она приводит его к безбрежному морю,
улыбкою манит ступить в утлый челн и отталкивает от берега, отдав его,
одинокого, беспомощного, на волю стихий, а сама, стоя на скале, заливается
смехом и посылает ему пожелания успехов. Эта женщина - Вы; ребенок - я. В
руках этого младенца находится залог памяти, способный разоблачить
преступность Вашей благосклонности и милость Вашего небрежения. Вам довелось
бы покраснеть, столкнувшись с ребенком, борющимся с волнами, ежели бы Вы
вспомнили, •что прижимали его к своей груди. Когда Вам придется прочесть это
письмо, Ваш дар будет Вам возвращен. Вы вольны все забыть. Вслед волшебным
мечтам, указанным мне Вашим перстом в небесах, я созерцаю убогую
действительность в грязи Парижа. В то время как Вы, блистательная и
обожаемая, будете парить в высотах мира, к подножию которого Вы меня
привели, я буду дрожать от стужи на нищенском чердаке, куда Вы загнали меня.
Но, может быть, среди пиршеств и утех Вас охватят угрызения совести, Вы,
может быть, вспомните о ребенке, которого Вы столкнули в пропасть. Пусть Вас
не тревожит совесть, сударыня! Из глубины своего несчастья последним своим
взглядом этот ребенок дарует Вам единственное, что у него "сталось:
прощение. Да, сударыня, благодаря Вам у него не осталось ничего. Ничего! Но
разве мир не создан из ничего? Гений обязан подражать богу: я начал с того,
что позаимствовал его милосердие, не зная, обрету ли его могущество. Но Вам
придется трепетать, ежели я уклонюсь от правого пути: ведь Вы были бы
соучастницей моих заблуждений. Увы! Мне Вас жаль, Вы не приобщитесь к славе,
к которой я устремлюсь по пути труда".
достоинства, которым часто злоупотребляют поэты двадцати одного года от
роду, Люсьен мысленно перенесся в круг своей семьи: ему пригрезились
красивые комнаты, обставленные для него Давидом, который пожертвовал ради
этого своими сбережениями, видение скромных, мирных мещанских радостей,
которые он вкушал, предстало перед ним; тени его матери, его сестры, Давида
витали вкруг него, он вновь увидел их глаза, полные слез в минуты
расставания, и сам заплакал, ибо он был одинок в Париже, без друзей, без
покровителей. Несколько дней спустя Люсьен писал своей сестре: "Моя милая
Ева, сестры обладают горестным преимуществом познать больше печали, нежели
радости, приобщаясь к жизни братьев, посвятивших себя искусству, и я
опасаюсь стать для тебя бременем. Разве я не употребил во зло вашу
привязанность ко мне? Память прошлого, исполненного семейных радостей,
поддерживала меня в одиночестве моего настоящего. С быстротою орла, летящего
в свое гнездо, преодолевал я пространство, стремясь
обманы парижского света! Не трещал ли фитиль вашей свечи? Не выпадал ли
уголь из вашего очага? Не ощущали ли вы звона в ушах? Не говорила ли мать:
"Люсьен о нас думает?" Не отвечал ли Давид: "Он борется с людьми и
обстоятельствами?" Ева, я пишу это письмо только для тебя одной. Одной тебе
осмелюсь я поверить все доброе и недоброе, что со мною может случиться,
краснея и за то и за другое, ибо здесь добро встречается как редкость, меж
тем как редкостью должно было бы быть зло. Ты из немногих слов поймешь
многое: госпожа де Баржетон устыдилась меня, отреклась от меня, выгнала,
отвергла на девятый день по приезде. Встретившись со мною, она отвернулась,
а я, ради того чтобы сопутствовать ей в свете, куда она пожелала меня
ввести, истратил тысячу семьсот шестьдесят франков из двух тысяч,
привезенных мною из Ангулема и с таким трудом добытых вами! "На что
истратил?" - скажешь ты. Моя милая сестра, Париж - необычайная пропасть:
здесь можно пообедать за восемнадцать су, но в порядочной ресторации самый
простой обед стоит пятьдесят франков; здесь есть жилеты и панталоны ценою в
четыре франка и даже в сорок су, но модные портные не сошьют их вам дешевле
ста франков. В Париже, ради того чтобы перебраться через лужу во время
дождя, платят одно су. Здесь самая короткая поездка в карете стоит тридцать
два су. Я жил в роскошном квартале, но нынче переехал в гостиницу "Клюни", в
улице Клюни, одной из самых жалких и самых мрачных улиц Парижа, затерявшейся
меж трех церквей и старинных зданий Сорбонны. Я занимаю комнату в пятом
этаже и, хотя она достаточно запущена и неопрятна, плачу за нее пятнадцать
франков в месяц. Мой завтрак состоит из хлебца в два су и кружки молока за
одно су. Но я отлично обедаю за двадцать два су в ресторации некоего
Фликото, на площади той же Сорбонны. До наступления зимы мои издержки не
превысят шестидесяти франков в месяц, я на это надеюсь по крайней мере.
Итак, двухсот сорока франков достанет на четыре месяца. За это время я без
сомнения продам "Лучника Карла IX" и "Маргаритки". Поэтому не тревожьтесь за
меня. Пусть настоящее мрачно, пусто, убого,- будущее радужно, пышно и
блистательно. Большинство великих людей претерпевало превратности судьбы,
удручающие и меня, но невзгодам меня не сломить. Плавт, великий комический
поэт, был работником на мельнице, Макиавелли писал "Государя" по вечерам,
пробыв целый день среди мастеровых. Великий Сервантес, потерявший руку в
битве при Лепанто, причастный к победе этого славного дня, прозванный
писаками своего времени "убогим, одноруким стариком", обречен был, по вине
издателей, ожидать десять лет выхода второй части своего вдохновенного
"Дон-Кихота". Ныне не те времена. Печали и нищета - удел лишь безвестных
талантов; но, достигнув славы, писатели становятся богатыми, и я буду
богат". Впрочем, моя жизнь заполнена трудом, половину дня я| провожу в
библиотеке Сент-Женевьев: там я приобретаю! необходимые познания, без
которых я бы недалеко ушел".! Итак, теперь я почти счастлив. В несколько
дней я весело приноровился к своему положению. С самого утра отдаюсь любимой
работе; на жизнь у меня денег достанет; я много размышляю; учусь, я не вижу,
что могло бы причинить мне боль теперь, когда я отрекся от света, где мое
самолюбие страдало ежеминутно. Знаменитые люди любой эпохи должны жить в
одиночестве. Не подобны ли они птицам в лесу? Они поют, они чаруют природу,
никем не зримые. Так и я поступлю, ежели мне доведется осуществить мои
честолюбивые замыслы. Я не сожалею о госпоже де Баржетон. Женщина, которая
могла так поступить, не заслуживает воспоминания. Я не сожалею о том, что
покинул Ангулем. Эта женщина была права, заманив меня в Париж и там
предоставив собственным силам. Здесь мир писателей, мыслителей, поэтов.
Только здесь взращивают славу, и мне известно, какие дает она ныне чудесные
всходы. Только здесь, в музеях и частных собраниях, писатели могут найти
живые творения гениев, воспламеняющие и подстрекающие воображение. Только
здесь обширные, всегда открытые библиотеки предлагают уму пищу и знания.
Наконец, в Париже в самом воздухе и в любом пустяке таится мысль,
увековеченная в литературных творениях. Из разговоров в кафе, в театре
почерпнешь более, нежели в провинции за десять лет. Поистине здесь все
Ильин Андрей
Контровский Владимир
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Прозоров Александр