Чтение 38–й страницы книги ~72 метра~

Зам прыгнул в катер и уплыл, помогая руками.

Через несколько минут взъерошенный оркестр на юте уже пытался сыграть
монгольский гимн на память. Выходило плохо, что-то среднее между вальсом
"Амурские волны" и "На сопках Маньчжурии". На корабле тем временем
поднялась кутерьма. Мыли, драили, прятали грязь и сверху красили,
красили, красили. Старпом был везде. Он ходил, нагибался, нюхал воздух,
обещал всем все оборвать, выгребал мусор крючком из труднодоступных мест
и тыкал носом

Зам вернулся с лозунгами и гимном. Всю ночь оркестр разучивал его.
Утром корабль сиял. За одну ночь сделали то, что не могли сделать за
месяц.

На подъем флага построились в белых форменках. Офицеры - в кортиках
Вошедший на палубу командир не узнал свою палубу.

- Товарищ командир, - доложил старпом, маскируя торжество
равнодушием, - корабль к встрече маршала Чойбалсана готов.

Старпом застыл с таким видом, будто он через день встречает
какого-нибудь Чойбалсана. Командир, с поднятой кверху рукой, секунд
десять изучал довольное лицо старпома.

- Старпом, какой к такой-то матери Чойбалсан? Вы что, совсем уже, что
ли? Распустить всех, и по распорядку дня.

В эту минуту на корабль прибыли два представителя из политуправления
для оказания помощи по встрече маршала Чойбалсана. У командира вмиг
отпали все сомнения. Он бросился в катер и умчался к командующему.

- Товарищ командующий, - ворвался он к начальству, - ну что я всегда
последним узнаю? Сейчас ко мне прибывает Чойбалсан со своей сворой, а я
вообще как белый лист бумаги. Эти... из политуправления уже
прискакали... Что же это такое, товарищ командующий?

- Не волнуйся сейчас разберемся... Какой Чойбалсан? - подскочил в
кресле командующий.

Через пять минут белый катер командующего, задрав нос, уже мчался на
всех парах к крейсеру. По дороге он обогнал шлепающую пьяным галсом в
том же направлении портовую шаланду.

Старпом увидел подлетающий катер и оглянулся вокруг с плакатным
лицом. Вот едут, наступил его час.

"Все время я, - застонал он про себя, - вот где этот недоносок? Кто
сейчас этого члена монгольского встречать будет? Опять я?"

- Играй, - махнул он "козлам", и "козлы" задудели. Вместо
"захождения" они сыграли подходящему катеру командующего гимн Монголии.

- Что это? - спросил командующий у командира крейсера.

- А.. Чойбалсан уже на борту... видимо, - обреченно ответил тот.

Винтом по трапу, и командующий на палубе.

- Где Чойбалсан?

Шагнувший к нему дрожащий от нетерпения старпом едва сдержался, чтобы
не сказать что-нибудь монгольское.

Недоумение еще висело над палубой, когда из-за борта послышалось
тоном, равняющим испанского гранда с портовой сукой:

- Эй, на крейсере, принимай "Чойбалсана".

И на помытое тело крейсера полетели куски потной баранины. Шаланда
встала под разгрузку.

ЧУДОВИЩЕ

В мичмане Саахове было шестьдесят килограмм живого веса при росте от
пола один метр тридцать четыре сантиметра.

Были люди в экипаже, которые мечтали его или убить, или сдать живьем
в кунсткамеру Петра Первого.

Своими малюсенькими руками он мог совершить на лодке любую доступную
человечеству аварию. К работе он допускался только под наблюдением. Без
наблюдения что-нибудь происходило.

С начала межпоходового ремонта он брал в руки гнутую трубу и ходил с
нею везде и всюду до конца ремонта.

Так он был безопасен.

- Где сейчас чудовище?

- В первом. Там редуктор ВВД травит.

- Он что, там один, что ли?

- Да..

- С ума все посходили. Он же сейчас убьется или пол-лодки разнесет.

- Да что он, совсем дурной?..

Чудовище отловили в тот момент, когда оно, прикусив язык, с
вожделением откручивало предохранительный клапан редуктора высокого
давления - редуктора ВВД осторожное, как на минном поле, миллиметр за
миллиметром оно крутило, останавливалось, прислушивалось ухом и опять
крутило, внимательно наблюдая за всем этим своими малюсенькими,
остренькими человеческими глазенками,

С той стороны его караулило четыреста килограмм.

- ПАРАЗИТИНА!!!

Так никто из людей еще не орал. Старшина команды дал ему грандиозную
затрещину и тут же влет, как по футбольному мячу, стукнул ногой по заду.

Любому другому затрещина такой величины оторвала бы голову, а удар по
заду оторвал бы зад.

-Убить меня хочешь?! - орал старшина - Зарезать?! В тюрьму посадить?!
Мозги захотел на переборку?! Ну, ладно тебя, дурака, убьет, черт с ним,
но я-то за что страдаю?!

Через минуту старшина уже сделал редуктор и успокоился.

- Слушай, Серега, - сказал он, - лучше б тебя убило. Я вот так
подумал, честное слово, ну сдал бы я эту несчастную десятку на
погребение и успокоился навсегда. Сидел бы дома и знал, что все на свете
хорошо: лодка не утонула, ты в гробу.

Серега в этот момент сокрушался В этом он был большой мастер, большой
специалист. Вешал голову и сокрушался. Лучше него никто не сокрушался.

Но иногда... иногда в нем, как болезнь, просыпалась первобытная жажда
труда, и тогда он удирал от всех, он исчезал из поля зрения и приходил в
свой отсек. Он ходил по пустому отсеку хозяином, человеком, властелином
металла; он ходил по отсеку и подходил к работе; он подходил к работе,
как скрипач к скрипке перед извлечением из нее божественных звуков; он
брался за работу, делал ее и... взрывался.

Однажды взорвался компрессор: блок осушки веером разнесло в мелочь;
на палубе выгородки на каждом квадратном сантиметре лежал маленький
рваный осколок.

Блок осушки рванул у Сереги в руках, но на нем не было ни единой
царапины: Серега был целенький, как в свой первый день.

Лодку встряхнуло. Из центрального и из других отсеков в первый бежали
все кто мог.

- Где чудовище? - спрашивали на бегу.

- В первом! - отвечали и молотили сильнее.

Навстречу им через переборку, как слоненок из слона, вылезал Серега.
Он встал наконец и затрясся курдючным задом.

Когда Серега отошел от потрясения, он рассказал, как это все
произошло в его ловких ручонках При этом он пользовался только тремя
словами - "я", "оно" и "вот".

- Я - вот, - говорил он, и глаза его вылезали из орбит от пережитого,
- а оно - вот! Я - вот! А оно - вот!!! В конце концов его продали на
берег. Ходили продавать всем экипажем. Сначала предлагали всем подряд за
бутылку спирта, но из-за такой маленькой посуды его никто не брал. В
конце концов сговорились за ведро. А потом еще добавили.

Чудовище, покорно сменив хозяев, вздохнуло и, обмякшее, осталось на
берегу.

А все остальные вздохнули и ушли в автономку.

ПОРОСЯТА

Свинья Машка с образцового подсобного хозяйства, предназначенная в
конце концов для улучшения стола личного состава, бе-лесо взирала на
вылезших из "газика" людей.

Через всю спину у Машки шла надпись: "Северный флот". Надпись была
нанесена несмываемой зеленой краской. Надпись осталась после очередного
переназначения Машки: в свое время Машку пометили, она должна была
добавить в дыхание прибывшей комиссии Северного флота запах
перевариваемых отбивных и помочь ей, комиссии, правильно оценить
сложившуюся кругом ситуацию.

Но в случившемся ажиотаже, среди мата и судорожных приготовлений,
тогда все перепутали, отловили другую свинью, и Машка отпраздновала свое
совершеннолетие, а когда пришло время доложить: "Северный флот"
опоросился", - присутствующим не нужно было объяснять, где искать эти
сладкие попочки.

Солнце весело играло на вершине навозного холма. Машка втянула воздух
и хрюкнула навстречу очередной комиссии. Этот волшебный звук в переводе
со свинячьего означал "становись", и рядом с Машкой мгновенно
обозначились двенадцать нетерпеливых поросячьих хвостиков.

В один момент Машка оказалась на земле, и поросята, завизжав и на
ходу перестроившись в две шеренги, бросились к ее соскам.

После небольшой трехсекундной давки, которую можно было бы сравнить
только с вбрасыванием в общественный транспорт, обе шеренги упрямо
трудились.

Перед начпо и комбригом, прибывшими обозреть образцовое подсобное
хозяйство, открылась широкая мирная сосательная картина.

Комбриг улыбнулся. Начпо улыбнулся вслед за комбригом. Улыбка
начальства передалась по эстафете и украсила полусогнутый личный состав
подсобного хозяйства.

- Хороши! - сказал комбриг и ткнул пальцем. - Этого.