дистрофия, еще там... Считают, что она не выживет. Так что у вас за дело?
менялось в этом военном мире.
вроде и не чувствовали, что они страдают.
историю.
лично. Дело не столь серьезное, но срочное. Поэтому побеспокоил их в
праздник.
усмехнулась женщина. - Простите, я чая не предложила.
дело? Он с бойцами до сих пор не водился. Да и в приятели по разным причинам
не годится. Странно ведь.
улыбнулся, хотя терпение его лопалось. Настырная попалась старуха. - Не
водился, а теперь стал водиться, разве плохо?
произнесла хозяйка вставая.
кровати, ладонью разгладила складки.
стажем. С товарищем Воровским работала, всякого пережила. Так вот у меня
интуиция. Шурик в последнее время ведет себя странно. Незнакомые ребята,
подростки, теперь вы... Где-то пропадает, чем-то занимается. Все помимо
меня. Теперь положа руку на сердце скажите, права я или не права, что
беспокоюсь и хочу разобраться, что происходит в моем доме?
открывать. Разволнуется, сляжет с сердцем. Кому от этого польза? - Правы, но
ваше беспокойство ко мне никакого отношения не имеет.
говорить. Истинная подпольщица. Он опять повторил, что вопрос этот личный,
объяснить его трудно.
себя. Она рассматривала свои руки, сложенные на переднике. Задала странный
вопрос; - Вы на фронт... его не повезете?
Не собираетесь с собой увезти?
хозяйку, пытаясь сообразить, шутит ли она, или говорит серьезно. Но если
серьезно, то вовсе уж непонятно. Может, это ее "пунктик" на старости лет?
табурет, начала рассказывать издалека про своего сына, человека научного,
который работал до войны по флотации руд, то есть по их обогащению. Строил
заводы, ездил по стране, но своей семьи так и не сложил. А тут, в году
тридцать седьмом, привезли испанских детей. Мальчика десяти лет они
усыновили. Звали мальчика Арманд, но они именовали Шуриком. Мальчик
способный, кончает девятый класс...
Шурика, да условия не те. Вот мы с ним тут и воюем, что называется. Я-то в
военизированной охране на заводе Ухтомского служу, мне уследить за парнем
невозможно. А он горячий, понимаете, эмоциональный, может наделать глупостей
каких... Поэтому и спросила, вы уж извиняйте глупую старуху...
объяснять, что недалеко от озера, оно зовется Белое, есть торфоразработки,
бараки торфушек, три длинных таких дома. В одном из них живет приятель
Шурика, испанец Арана. Года на два старше их сына, да там, если спросить,
все знают.
"Возможно, съезжу", не хотел больше волновать старуху. Своим появлением он
уже внес немалую смуту в ее беспокойную жизнь.
о Шурике, говорила о том, как испанцы часто встречаются, как поют прекрасно
свои песни; "Колумбиану" не слыхали? А теперь приятель Шурика Арана решил
жениться на русской девушке, а ухаживали они, между прочим, вдвоем...
что-то зацепил, и за шумом хозяйка вряд ли смогла разобрать странность
вопроса.
ссориться. Оба вспыхучие, фы-рр! Как сера! Но драться, нет, не дрались, не
слыхала такого... Наоборот, Шурик тут подарок все искал, удочки раздобыл
какие-то. Мне не показал, увязал, повез. По-своему назвал их как-то. Арма,
что ли, я точно не запомнила. Говорю ему, передай поздравления своему Аране
и невесту поцелуй. А удочки твои ни к чему им, лучше бы мешок картошки свез,
проку-то больше... А он молчком да молчком. С тем и укатил.
на ходу Андрей.
Флаги на довоенных длинных древках были как лоскутки совсем: экономили
материю.
оставленные девочкой. Стало больно. Ах, Мариночка, Мариночка, свечечка моя
на ветру! Снаряд тяжелый не тронул, блокада не взяла, бомба на Ладоге
миновала...
пригласила: "Приходите завтра. Завтра ведь праздник и у военных тоже? А я
вам куклу покажу, Катьку..."Надо бы зайти, но сердце не выдержит,
разорвется, когда он увидит куклу Катьку, которая тоже перенесла блокаду,
даже не пискнула ни разу, и убитые глаза родителей.
Мариночка, дай добраться до фронта, свернем мы фашистам шею, сотрем с лица
земли как проказу окаянную.
пароход, а на нем дети. Медленно, осторожно выходят они на берег, а
навстречу бегут русские женщины. Хватают, принимают на руки, целуют... А в
зале плакали. Боже мой, чужая беда, а своя уже стояла на пороге. Вот и
оказалось, что нет чужой беды, а есть одна общая и с ней нужно сообща
бороться.
стоял и едва не сломался. Но увидел вокруг чужое страдание, чужую боль,
чужие смерти и понял, что не о своем ему печься, а о чужом, оно и есть
главная его беда.
для личной мести искал он свое оружие, не для защиты абстрактной
родины-матери, а конкретно для помощи каждому, кого он встретил и принял,
чью боль ощутил как свою.
и одно это лишало Андрея возможности видеть в нем врага, хотя бы личного.
Такой поворот усложнял, но и упрощал их будущие отношения.
- 27 -
птицами. В своем кокетливом беретике, вишневом пальто издали она казалась
старше своих одиннадцати лет.
появлению солдата. - Васи, по-моему, здесь нет.
крышей второго этажа шла обыкновенная птичья толкотня, воробьи хлопотали