Чтение 38–й страницы книги ~Форпост~

несмотря на скудный свет, сразу заметил, что у Ендрека изорван зипун,
растрепаны вихры и подбит глаз.

Словно невзначай, он оглядел запыхавшегося мальчишку с одного и с
другого боку, додумал до конца свою думу, вытряхнул пепел из трубки и,
сплюнув, сказал:

- Кажись, паренек, кто-то тебе по морде съездил?.. И, пожалуй, разика
три...

- Я ему больше надавал, - хмуро ответил Ендрек.

Мать в эту минуту выходила в сени и не слышала их разговора. Отец же не
торопился с допросом, потому что протыкал проволокой забитый чубук. Продув
его хорошенько, он снова начал:

- Кто ж это тебя так угостил?

- Да этот прохвост Герман, - буркнул Ендрек, поводя лопатками, как
будто его что-то кусало.

- Тот, что у Хаммера живет? - спросил отец.

- Он самый.

- А ты что делал у Хаммера, тебе ведь не велено было туда ходить?

- Да так, в окошко к учителю заглянул, - ответил сильно покрасневший
парень и поспешно прибавил: - А это чертово семя выскочил из кухни и давай
орать: "Ты что, говорит, подглядываешь в окна, ворюга?" - "Что я у тебя
украл?" - спрашиваю. "Покамест, говорит, ничего, а наверняка украдешь". И
как гаркнет: "Пошел вон отсюда, не то как дам тебе в зубы!" А я говорю:
"Попробуй!" А он: "Ну вот, и попробовал". Я ему: "А ну, попробуй еще!" А он:
"Вот тебе еще..."

- Прыткий шваб! - проворчал Слимак. - А ты ему ничего?

- А что мне было делать? - вскинулся Ендрек. - Взял полено и легонечко
двинул его по башке... Разика два, ну... может, и три. А этот подлец в
момент повалился наземь и пустил краску. Я хотел было еще ему подсыпать,
чтобы не представлялся, но тут выскочили из хаты эти, как их там... Фриц -
тот даже ружье схватил; ну, я и задал деру.

- И не догнали тебя?

- Ну да! Так они догнали, когда я улепетывал, словно заяц.

- Наказание с этим мальчишкой, - проговорила мать, выслушав его
рассказ. - Дождется он, что швабы его исколотят.

- А что они ему сделают, - ответил отец. - На ноги он попроворнее их;
ну, и удерет, коли понадобится.

Он набил трубку и снова принялся раздумывать о ворах, засовах и
щеколдах.

Однако назавтра, ровно в полдень, к хутору подошли Фриц Хаммер, его
брат Вильгельм и батрак Герман; у батрака вся голова была обмотана тряпкой и
только чуть-чуть виднелся один глаз. Все трое остановились у ворот, а Фриц
закричал, подзывая Овчажа:

- Эй, ты!.. Скажи хозяину, чтобы вышел.

Слимак слышал крик и выскочил из хаты, подпоясывая на ходу рубашку.

- Чего вам? - спросил он.

- Идем в суд жаловаться на твоего разбойника, - сердито ответил Фриц. -
Вот погляди, как он изувечил Германа... А это свидетельство от фельдшера,
что раны опасные, - сказал он, показывая мужику лист бумаги. - Посидит он
теперь в тюрьме, ваш Ендрек.

- На дочку учителя вздумал заглядываться... Пусть-ка теперь из-за
решетки поглядит... - невнятно бубнил Герман сквозь повязку, закрывавшую всю
его физиономию.

Слимак слегка встревожился.

- Постыдились бы, - сказал он, - из-за таких пустяков ходить в суд.
Герман тоже ведь дал ему раза два по морде, а мы в суд не идем.

- Ну да! Дал я ему, в самый раз... - бубнил Герман. - А где у него
синяки? Где кровь?.. Где свидетельство фельдшера?..

- Хороши! - говорил Слимак. - Когда мы вашего борова спасли, никто из
вас не сказал уряднику, что это мы. А чуть парнишка побаловался, стукнул
Германа палкой, вы уже в суд бежите...

- Видно, у вас одна цена что борову, что человеку, - отрезал Фриц. - А
у нас не разрешается увечить людей... Вот посидит в тюрьме, так отучится
разбойничать, хамская морда!..

И все трое отправились в волость.

После этого случая Слимак забыл о ворах, засовах и щеколдах и стал
раздумывать о том, что сделает суд с его Ендреком. Нередко он звал Овчажа и
с ним советовался.

- Знаешь, Мацек, - говорил он, - я так смекаю, что ежели в суде
поставят нашего мальца, стало быть Ендрека, против этого верзилы Германа,
может, нашему ничего не будет?

- А как же, ничего и не будет, - поддакивал батрак.

- А все-таки, - продолжал Слимак, - любопытно бы знать, какое могут
дать наказание за побои?

- Головы не снимут, - отвечал Овчаж, - да и ничего такого ему не
сделают. Помнится, когда Шимон Кравчик избил до крови Вуйтика, так Шимона на
две недели посадили в каталажку. А когда Потоцкая, Анджеева баба, изувечила
горшком Маколонгвянку, ей только велели заплатить штраф.

Слимак призадумался и, помолчав, сказал:

- Это правильно. У нас тоже, бывало, подерутся люди, но никого за это
не сажали. Я только того боюсь, что немец-то, пожалуй, подороже мужика.

- С чего же это нехристь будет дороже?

- Нет, как там ни говори... Ты вспомни, как их сам урядник обхаживает.
С Гжибом и то он так не разговаривает, как с Хаммером.

- Это правильно, но и урядник тоже - посмотрит по сторонам, да с глазу
на глаз и скажет, что немец - мразь.

- У немцев-то свой царь, - заметил Слимак.

- Ну, ихний царь против нашего ничего не стоит. Я наверняка знаю: когда
я лежал в больнице, был там один солдат, так он всегда говорил: "Куды
ему!.."

Последнее замечание несколько успокоило Слимака. Тем не менее он не
переставал размышлять о наказании, которому мог подвергнуться Ендрек, и в
ближайшее воскресенье вместе с женой и сыном отправился в костел, чтобы
узнать мнение людей, более сведущих в судебных делах.

Дома остался один Овчаж - нянчить сиротку и присматривать за горшками в
печке.

Было уже за полдень, когда во дворе яростно залаял Бурек; он хрипел и
бесновался так, словно его кто-то дразнил. Овчаж выглянул в окно и увидел
возле хаты незнакомого человека, одетого по-городскому. На нем был длинный
заячий полушубок, из-под надвинутого на брови рыжего башлыка почти не видно
было лица.

Батрак вышел в сени.

- Чего вам?

- Сделайте милость, хозяин, - ответил незнакомец, - выручите из беды.
Тут, неподалеку от вашей хаты, у нас сломались сани, а ночью у меня утащили
из кузова топор, так что самому мне нечем чинить.

Овчаж с недоверием посмотрел на него.

- А вы откуда, издалека? - спросил он.

- Шесть миль отсюда. Едем с женой к родным еще за четыре мили. Ежели
выручите, доброй водкой вас угощу да колбасой.

Упоминание о водке несколько ослабило подозрительность Мацека. Он
покачал головой, еще немного помешкал, но в конце концов, ради спасения
ближнего, оставил сиротку в хате и, прихватив топор, пошел за проезжим.

Действительно, неподалеку стояли сани, запряженные в одну лошадь, а в
санях сидела, съежившись, какая-то баба, закутанная еще плотнее, чем ее муж.
Увидев Овчажа, баба плаксиво забормотала, благословляя его, а проезжий
поступил гораздо учтивее и сразу выпил с Мацеком из большой бутыли.

Батрак для приличия отнекивался, однако, приложившись к бутыли, потянул
так, что слеза прошибла, а затем принялся чинить сани. Работы оказалось
немного, всего-то на полчаса, но проезжие не знали, как и благодарить его.
Баба дала Овчажу кусок колбасы и четыре баранки, а муж ее,
расчувствовавшись, сказал:

- Немало я ездил по свету, но такого славного мужика, как ты, брат, еще
не встречал! За это я дам тебе кое-что на память. Нет ли у тебя, братец,
бутылки?

- В хате, пожалуй, найдется, - ответил Мацек дрогнувшим от радости
голосом, чувствуя, что ему оставят водки.

Проезжий согнал бабу с сиденья и достал черную бутылку из толстого
стекла.

- Пойдем, - сказал он батраку. - Подари мне, сделай одолжение,
несколько гвоздей на случай, если опять сломаются сани, а я тебе за твою
помощь дам такого зелья, что куда до него водке!.. Тут тебе вместе и водка и
лекарство.

Они быстро зашагали к хате, и незнакомец продолжал:

- Голова ли, живот ли у тебя заболит, ты сейчас же опрокинь рюмку этого
питья. Сон ли пропадет, горе ли у тебя какое, лихорадка ли трясет, глотни
только моего снадобья, и вся хворь, как пар, из тебя выйдет. Но ты смотри
береги его, - говорил проезжий, - не давай кому попало: это тебе не сивуха.
Еще мой дед-покойник выучился его настаивать у монахов в Радечнице. Даже от
дурного глаза помогает, все равно как святая вода.

Незаметно они дошли до хутора. Мацек отправился в хату за гвоздями и
бутылкой, а незнакомец остался во дворе, небрежно оглядывая дворовые
постройки и отгоняя Бурека, который бросался на него, как бешеный. В другое
время ярость пса заставила бы Овчажа призадуматься, но сейчас он не мог
заподозрить гостя, который за пустячную работу дал ему водки и колбасы да
посулил чудодейственного питья. Поэтому батрак вынес из хаты пузатую бутылку
и, ухмыляясь, подал ее проезжему, а тот, не скупясь, отлил ему своего зелья,
снова напомнив, чтобы он не потчевал кого попало, да и сам бы пил только в
особых случаях.

Наконец они распрощались. Незнакомец побежал к саням, а Овчаж заткнул
бутылку тряпицей и спрятал в конюшне под кормушкой. Его так и разбирала