Чтение 38–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Сэр Ричард, но я слышал, что Барбаросса лют! Вокруг его замка ветви дубов гнутся под длинными желудями...

— Это не твоя забота, — оборвал я. — Главное — ты успей обеспечить защиту замка. Все запомнил?..

Он покачал головой. На лице проступило странное выражение.

— Могу я спросить?..

— Нет, — отрезал я.

— Я только хотел...

— Нет, — отрезал я еще злее. — Это не твое собачье дело. И ничье. Вот изволилось мне уехать — я и еду. Вожжа под хвост попала. И никому нет дела, понял? У вас своих дел хватает.

Он вздохнул, но взгляд его не отрывался от моего лица.

— Это верно, сэр Ричард, — ответил он. — У нас дел и забот хватает.

— Кстати, — сказал я, — еще один совет... если хочешь, просьба.

Он смотрел угрюмо, в глазах сразу появилась настороженность.

— Если это не во вред леди Беатрисе...

— Не во вред, — заверил я, — совсем не во вред. Понимаешь, я человек не такой уж пушистый и, увы, подозрительный, как... не знаю кто. Хотя тут все гости и друзья, но ты уж проследи, чтобы в северную башню никто из чужих больше не поднимался. Придумай что-нибудь. Это очень важная башня. Сделай так, чтобы в ней всегда были твои люди. И никогда чтоб в нее больше не поднимались посторонние...

Он смотрел внимательно.

— У вас есть какие-то подозрения?

— Саксон, — сказал я с неудовольствием, — я не могу подозревать кого-то из благородных гостей леди Беатрисы, поэтому я подозреваю... всех. Если ты командир гарнизона, то будь им.

— У меня всего восемнадцать человек, — сообщил он угрюмо. — У любого из гостей при себе больше рыцарей, чем у меня простых воинов.

— Не можешь удержать замок, — возразил я, — удержи хотя бы эту башню! Так, на всякий случай. Хуже не будет. Нападет кто или не нападет, а северная башня пусть будет у тебя. Тем более что это проще простого. Люди графа Росчертского уже лазили туда, я сам видел, ничего интересного не нашли... надеюсь, так что больше никого и не пускай. Просто не пускай! Это как спальня, нечего чужим в нее заглядывать.

Он слушал внимательно, сейчас на его лице уже привычное рабочее выражение, а я вдруг с тоской ощутил, что я, вот такой идиотище, в эту минуту оставляю удивительную комнату с пока еще работающим нуль-проходом на южный материк, оставляю дефов, с которыми только-только установил контакт...

Такого идиота еще поискать, этот идиотище грандиознее того, который покинул корабль, уже поднявший паруса. Но это идиотизм только с точки зрения демократа, простого человека, для которого любые вещи всегда выше слова чести, долга, верности, благородства.

А так, если уж начистоту, мало ли я оставил чудесных вещей в своих замках? К тому же это не моя комната, не моя башня, не мой замок. И как бы правильно ни говорил Барбаросса, я не могу принять его дар... теперь вижу, что дар в самом деле щедрый.

Я свистнул, из темноты конюшни выбежал на яркий солнечный свет Зайчик. Черная кожа заблестела, как будто он весь из глыбы драгоценного агата, глаза вспыхнули зловеще багровым огнем и тут же погасли.

Следом выбежал растерянный конюх, но Пес рыкнул, конюх шарахнулся в сторону. Зайчик нетерпеливо перебирал ногами, огромный, сверкающий, мне все время кажется, что покрыт эпоксидной смолой. Я с тяжелым сердцем поднялся в седло, Саксон за всем наблюдал молча, наконец поинтересовался:

— А что я скажу?

— Ей?

Он сказал хмуро:

— Гости мною пока что не командуют.

Я повернул Зайчика в сторону ворот.

— Скажи... Нет, ничего не говори. Что слова? В слова все не вместишь... Открыть ворота!

На башне появились фигуры, кто-то охнул, затем послышался скрип. Тяжелая решетка медленно поползла вверх. Дождавшись, когда поднимется на достаточную высоту, я пригнулся, свистнул Псу и пустил Зайчика вперед. Он сразу пошел в галоп, я пригнулся, так и проскочили под зубьями решетки, а дальше только встречный ветер пытался раздвинуть плотно стиснутые губы и завернуть веки. Я прятал лицо в густой гриве, что вытирала слезы и успокаивающе гладила по лицу.

Ветер ревел и рвал ноздри, я зарылся в пышную конскую гриву, она укрыла меня, как защитным силовым полем, что прогибается под ударами стихии, но держит. Стук копыт перешел в дробь, затем и вовсе слился в тихий шелест, под моей щекой горячее тело, но моя щека еще горячее. Мысли носятся, как тараканы на раскаленной сковороде. Я спорю с нею, спорю с собой, но еще больше выкрикиваю обидные обвинения Барбароссе, что нельзя же вот так, это не по-рыцарски, хотя, наверное, как раз по-королевски: отнять у слабого и отдать сильному, ибо что пользы от слабого?

Но я давал рыцарскую клятву, а там после обязанности защищать королевство и церковь сразу же говорится о защите женщин, о защите слабых. Растоптать слабых и собрать вокруг себя сильных — да, королевство укрепишь, но это однодневная выгода, я уже видел, как по этому принципу возникали сверхмогучие державы Чингисхана, Аттилы, наводившие ужас на Европу. Но где эти королевства сильных?

Ты не прав, Барбаросса, не прав...

Рядом вспыхнул яркий плазменный свет. Шаровая молния размером со скачущего коня медленно приняла его облик, на коне появилась могучая фигура из белого огня.

Вместо лица косматое пламя, но голос прозвучал узнаваемо:

— Страдание, Дик, хоть и саднит, но очищает и возвышает... Если душа болит — она есть...

— Иди ты в свой рай, — огрызнулся я сквозь рев встречного ветра. — Где твои гусли?

— Не сердись...

Я прорычал зло:

— Осточертели чудеса!..

Участливый голос, прорываясь сквозь помехи, произнес негромко:

— Кого удивит чудо — так это безбожника.

— А если я от обезьяны?

— Все равно с Божьей помощью, — строго сказал он и пояснил: — Чудеса не противоречат законам природы. Они противоречат лишь представлениям о законах природы.

— Ух ты, — сказал я, — а я думал, что это сказал Фома Аквинский...

— Если хорошо сказано, какая разница, кто сказал первым?

Я спросил зло:

— А угадай, куда я еду?

Он сказал грустно:

— Зачем угадывать, если могу заглянуть в Книгу Судеб? Да, я знаю... и ты знаешь, что надо было бы ехать к Барбароссе... Но твое будущее таково, что мчишься снова в Тараскон. Там успеешь на корабль, что отплывает на Юг... Путь продлится всего месяц... за это время забудешь о Барбароссе и никогда больше его не увидишь.

Я сказал сварливо:

— Это я и без предсказаний знаю. Ты скажи, с чего я начну на Юге?

— Как только прибудешь, — сказал Тертуллиан, — сразу же...

В небе собрались тучи, грянул гром. Мне показалось, что само небо против того, чтобы Тертуллиан раскрывал тайны Книги Судеб, а огненная фигура сжалась в брызжущий искрами шар, ее затрясло, когда совсем близко ударила молния. Вторая ударила ближе, и Тертуллиан исчез.

Я повернул коня, Пес проскочил было вперед, догнал еле-еле, забежал вперед и подпрыгивал, пытаясь заглянуть мне в глаза.

— Ненавижу предсказания, — прорычал я. — Они меня унижают! Я не марионетка...

Полчаса бешеной скачки, на горизонте показались острые башенки Вексена. Я подумал, что перед встречей с Барбароссой стоило бы перекусить и собраться с мыслями, разговор будет нелегким, справа у дороги начал вырастать массивный постоялый двор.

Мы проскочили под арку ворот, и тут как молния вспыхнула в мозгу, вспомнил, что Всевышний раскрывает будущее очень редко. И когда он так поступает, то только по одной причине: предначертанное должно быть изменено. Я попался на эту удочку и немедленно изменил его, ибо я — христианин, а ни один христианин не верит в предсказания, не руководствуется ими.

— Это нечестно, — проворчал я. — Тертуллиан, ты меня надул...

После долгой паузы из пустоты донесся слабый голос:

— Нет... Но бывают вещи слишком невероятные, чтобы в них верить. Но нет вещей настолько невероятных, чтобы они не могли произойти.

Я огрызнулся:

— Прежде чем читать проповеди — научись чтить заповеди!

— Какие?

— Не солги! — крикнул я. — Тоже мне — святой! Отец церкви! Брехло поганое.

Снова из пустоты раздался непривычно мягкий голос:

— Знаешь, утро вечера мудренее. Не бодрствуй, как ты можешь, поспи. Господь не зря создал сон... Утром человек встает уже другим...

Я сказал замученно:

— А хочу ли я другим?.. Наверное, хочу...

Меня трясло, я чувствовал озноб, будто и в самом какая-то хрень вроде переживаний тряхнула мою слоновью нервную систему с такой силой, что вот-вот сломает.

Я дал золотой хозяину постоялого двора, от ужина отказался, сказал, что устал смертельно и чтоб не будили, пока не проснусь сам.

И сразу же провалился в глубокий и, как и обещал Тертуллиан, блаженный сон. То есть без кошмаров, даже без тоски и страха, только светлый мир и легкий полет, будто это я ангел и парю, парю, парю...

Тертуллиан прав, мелькнула мысль. Я лежал с закрытыми глазами, медленно выныривая из целебного сна, освеженный, счастливый и дико голодный.

Поднял веки, тут же на меня обрушилось горячее тело Пса. Он топтался по мне, как подкованный носорог, вылизывал лицо, взвизгивал с таким счастьем, будто не видел меня с месяц.

На лавке напротив сутулый мужик вытаращил на меня глаза.

— Господи, ты живой?

— А почему нет? — спросил я настороженно. Он замахал руками.

— Да ты чего, не помнишь? Да куда тебе помнить! Ты ж как лег, так и заснул на неделю!.. Да, ровно неделю проспал...

Рассерженный и недоумевающий, я спустился в нижний зал, очень плотно пообедал, расплатился за Пса и Зайчика: их продолжали кормить, несмотря на мой загадочный сон. Думаю, не из доброты, не очень теперь верю людям, побаивались, что мои петы начнут добывать еду сами.

Хозяин, с которым я расплатился щедро, совал припасы на дорогу, но я указал на высокие крыши далекого Вексена.

— Мне уже близко. Да и нужно ли наедаться, если там меня ждет виселица?

Он ахнул.

— Так вы и есть Ричард Длинные Руки?

— А что, — спросил я невесело, — и сюда обо мне слава докатилась?

— Господи! — воскликнул он. — Сэр, вот ваши деньги! Я счастлив, что вы у меня останавливались! Всем буду рассказывать!

Я не ответил, Зайчик сделал мощный прыжок, ветер заревел в ушах. Навстречу с пугающей скоростью ринулась высокая крепостная стена.

Зайчик сбавил бег, но пронесся через распахнутые ворота так, что стражники не успели повернуть за ним головы. Сбавляя бег, ворвались на просторную площадь перед королевским дворцом.

В самом центре мрачно высится виселица. Легкий ветерок раскачивает петлю. Пурпурная ковровая дорожка кажется залитой кровью. Напротив еще один помост — с креслами для короля и знати.

Я остановил коня перед мраморными ступенями. Ворота в дворец распахнуты, из них выходят и выходят пышно одетые вельможи, собираются группками.

В двух шагах от меня двое повернулись в мою сторону. У одного поблескивает драгоценными камешками золотая корона на седых волосах, у другого кудри падают на плечи свободно. Я узнал Барбароссу, уже набравшего вес и мускулы, а второй, Уильям Маршалл, напротив, заметно похудел.

Оба уставились как на выходца с того света. Барбаросса медленно разлепил губы:

— А где... пленница?

— Она не пленница, — ответил я. — Она хозяйка своих земель и своего замка. Здравствуйте, Ваше Величество. Здравствуйте, сэр Уильям.

Барбаросса спросил мертвым голосом:

— Ты хоть понял, что наделал?

— Виселицу на дрова еще не растащили, — ответил я мрачно. — А мне сейчас легче умереть, чем жить.

— Дурак, — проговорил он с тоской. — Какой дурак... Разве ты не слышал, что если не привезешь, я... сниму корону?

Я сказал так же безжизненно:

— Сейчас я не только о Родине, но и о себе не могу. Мне слишком хреново, Ваше Величество, чтобы замечать какие-то королевства, империи, Галактику...

Он прошептал:

— То-то мои противники возликуют! Сегодня же начнется драка за трон.

Уильям Маршалл сказал негромко:

— Вы говорили, Ваше Величество, что сэру Ричарду всегда все удается... гм... временами мне казалось, что и вам удаются ваши замыслы.

Барбаросса, бледный, как смерть, медленно снял, корону. Уильям Маршал со скорбным лицом протянул к ней руки, однако Барбаросса смотрел в сторону ворот, где раздались встревоженные, даже испуганные крики. Потом донесся звучный голос Стефана. Из-под каменной арки выметнулся на взмыленной лошади всадник. Конь шатался, хрипел, ронял пену, а едва выбежал на середину площади, рухнул.

Всадник свалился на землю, но успел выдернуть ноги из стремян. Руки разъезжались по отполированным булыжникам, старался подняться и не мог, обессиленный долгой скачкой. К нему подбежали двое воинов, подхватили под руки. Один нечаянно задел локтем кожаный шлем всадника, тот слетел, и водопад роскошных золотых волос хлынул по плечам и спине.

Барбаросса ахнул, я ощутил мощный электрический удар. Леди Беатриса никогда не выглядела такой изнуренной, измученной и одновременно прекрасной. Она нашла в себе силы выпрямиться, в изумительных фиалковых глазах сверкнула нечеловеческая гордость.

Мы все услышали ее хриплый измученный голос:

— Вы не обязаны казнить своего дурака-вассала. Он выполнил ваш приказ. Я полностью в вашей власти.