Чтение 38–й страницы книги ~Операция "Испаньола"~

Однако не у всякого есть к этому предрасположенность, и еще меньше людей,
которые смогут чего-то достичь на этом пути.

- Но каков метод управления "небесным резцом"?

- Вы меня неправильно поняли. Я не собираюсь управлять "небесным резцом". Я
собираюсь изменить бороздки на своей внутренней пластинке так, чтобы
изменилась мелодия нашей жизни.

Мой дед захохотал. Картина, нарисованная Штайнером, показалось ему
настолько нелепой, что он долго не мог успокоиться.

- Ну так может, вы это... - юмористически предложил он, - попросите у
мироздания лишнюю пайку? А то живот подвело.

Штайнер не обиделся, а улыбнулся в ответ.

- Это незначительная цель. Она не стоит того, чтобы вмешиваться в
"творчество неба". Я думаю о будущем своей родины.

- Реванш? - подозрительно осведомился мой дед.

Он знал, что среди немецких военнопленных, собранных здесь, довольно сильны
реваншистские настроения. Большинство из этих "фрицев" попали в плен в
самом начале войны, не видели Сталинграда и развалин Берлина, а потому
втихую продолжали лелеять мечты о "мировом господстве".

- Возможно, реванш, - сказал Штайнер, но, предугадав бурную реакцию
собеседника, сразу же оговорился: - Но не военный. Хватит войн. Пора
учиться просто жить.

Мой дед не упустил случая позлорадствовать:

- Хорошо, что древние китайцы ошибались и никаких "сверхчеловеков" не
бывает. Иначе вы действительно весь мир на уши поставили бы.

Штайнер ничего ему тогда не ответил.

В пятьдесят шестом году мой дед был освобожден и полностью реабилитирован.
Ему восстановили звание и награды, и даже разрешили вернуться в Ленинград.
Хауптман Феликс Штайнер, с которым они провели еще много занимательных
бесед, вернулся на родину гораздо раньше и с тех пор никак не давал о себе
знать - трудно это было сделать из-за "железного занавеса", разделившего
Европу. А может, и не хотел он этого, не усматривая в гексаграмме своей
жизни необходимости новой встречи с "великим человеком".

Восстановиться на кафедре Политехнического института в качестве
студента-аэродинамика мой дед не сумел. С одной стороны, давало себя знать
прошлое поражение в правах, с другой - староват он был для того, чтобы
сидеть за партой. Отец его, и мой прадед, к тому времени уже умер, но
кое-кто из новой профессуры был ему обязан, и по их рекомендации моего деда
приняли на кафедру аэродинамики в качестве механика. А там он женился,
появились дети, и жизнь пошла по накатанной колее.

На двадцатипятилетие Великой Победы безымянный журналист "Огонька",
просматривая старые подшивки газет военно-патриотической направленности в
поисках интересного материала, который можно было бы представить читателям
в связи со знаменательной датой, наткнулся в декабрьском номере "Красной
Звезды" за сорок первый год на странную фотографию: офицер Люфтваффе при
полных регалиях, но без погон собственноручно передает советскому летчику
пистолет "вальтер". Журналиста заинтриговал этот эпизод военной истории, и
он решил сделать статью о подвиге лейтенанта Громова. И началось! Моего
деда вытащили из забвения, спокойный ритм его жизни был нарушен, у него
брали интервью, его показывали по телевидению. Слава моего деда в какой-то
момент достигла такого размаха, что на него обратил внимание сам Леонид
Ильич.

- Кто это? - спросил Леонид Ильич в своей неподражаемой манере.

- Это, Леонид Ильич, ветеран Великой Отечественной войны, - ответил
секретарь-референт. - Сбил двадцать четыре самолета немецко-фашистских
захватчиков.

- Ну? - изумился Леонид Ильич, который не сбил ни одного. - Герой! А какие
у него есть правительственные награды?

Вопрос был важный, потому что, как мы знаем, Леонид Ильич был неравнодушен
к правительственным наградам. Секретарь-референт навел справки и к ужасу
своему выяснил, что у товарища ветерана наград кот наплакал: орден Красного
Знамени да пара медалек - а ведь Леонид Ильич назвал его "героем". Глава
государства не мог ошибаться, поэтому не прошло и недели, как моему деду
было присвоено звание Героя Советского Союза и на грудь ему в торжественной
обстановке нацепили звезду. В "Огоньке" ликующе писали: "Награда нашла
Героя".

На кафедре по поводу награждения скромного механика столь высоким званием
был устроен целый банкет. Заведующий кафедрой произнес прочувствованную
речь, в которой многословно и со слезой обвинял себя и других ведущих
профессоров института в том, что они забыли, какой человек у них тут
работает, что это же сын столпа отечественной аэродинамики, что это же
боевой летчик, что это же Герой, и так далее, и тому подобное. Про то, что
часть своей жизни мой дед провел за колючей проволокой сталинского
концлагеря, заведующий кафедрой деликатно умолчал.

Впрочем, разорялся заведующий чисто для галочки. Никаких шагов по улучшению
благосостояния моего деда руководство кафедры не предприняло. Пошумели и
успокоились, даже зарплату не повысили.

Да и сам дед не очень настаивал. Внезапная слава тяготила его. Он был
вполне доволен своим статусом, счастлив в семейной жизни и, когда волна
чествований схлынула, спокойно ушел в тень. Он, конечно, выступал с
краткими речами перед учениками 191-й школы, в которой учились его дети, а
затем - внуки, на День Победы и 1-го сентября, но делал это только по
личной просьбе завуча школы.

С восемьдесят третьего по восемьдесят пятый кафедра занималась проектом,
получившим в народе название "Наш ответ Рейгану". В рамках этого проекта
разрабатывалась новая экономичная газотурбинная установка ГТН-25,
предназначенная для перекачки природного газа к потребителю в Европу. Она
должна была заменить дорогие американские установки, на покупку которых
денег у советского правительства уже не было.

Три года прошли в трудах праведных. В ходе работ выяснилось, что ГТН-25
никуда не годится, а потому надо установку перепроектировать. Но взыграла
номенклатурная гордость, кого-то подмазали, кого-то умаслили, кого-то
попросили закрыть глаза, кому-то приказали заткнуться, и "Наш ответ" пошел
в серийное производство, а все исполнители получили совершенно
фантастические по тем временам премиальные.

Не обидели и механиков. Моему деду заведующий кафедрой самолично выписал
две тысячи рублей, и тот, недолго думая и добавив к премиальным тысячу,
заначенную на сберегательной книжке, купил себе "Запорожец".

Машину он получил, как и полагается Герою Советского Союза, без очереди и
очень был доволен своей покупкой. Как же, и у нас, оказывается, механик
научной лаборатории может приезжать на работу не на пошлом трамвае, а на
собственном автомобиле!

Большинство советских автолюбителей по приобретении машины очень быстро
попадали в унизительную зависимость от хамоватого автосервиса.

Не таков был мой дед. Свой "Запорожец" он чинил собственными руками, сам
перебирал движок, сам красил и мыл. А когда вышел на пенсию, то любил,
забыв обо всем, покататься по пригороду и дальше, на людей посмотреть и
себя показать.

Перестройку, реформы и развал Советского Союза мой дед воспринял без
энтузиазма, свойственного молодежи, но довольно спокойно. К "новым"
коммунистам он не примкнул, так как относился к этим людям с нескрываемой
неприязнью. Он начал задумываться, только когда цены на бензин и запчасти
для любимого "Запорожца" выросли до такой степени, что на них не стало
хватать его более чем скромной пенсии. А когда на улицах, по которым дед
разъезжал теперь всђ реже и реже, стали появляться роскошные "иномарки" с
наглыми молодыми людьми за рулем, дед наконец осознал, что мир изменился. И
изменения эти ему категорически не понравились. Он видел, как стремительно
нищает население; как бабушки (его сверстницы - когда-то молодые и гордые)
дерутся из-за пустых бутылок; как обесценивается талант и мастерство, а
идеалом поколения становится толстый бумажник; как закрываются заводы и
ликвидируются институты; как ветеранские сборища обхаживают ребята в черной
и до боли знакомой униформе...