об этом аресте, тут же весь Кременчуг объявил забастовку, два часа не
работали заводы, пока меня не привезли из тюрьмы и не отдали рабочим! Я
желаю всем депутатам пройти такое испытание! Не голодом, конечно! А вот
такой проверкой -- народный ты депутат или не народный!..
на своем председательствующем месте, всей своей застенчивой фигурой
напоминая, что это яркое выступление не имеет никакого отношения к их
повестке дня -- изменению конституции.
по делу:
задача -- создать свою политическую платформу. Первое наше требование должно
быть: ликвидировать в конституции пункт о лидирующей роли партии в нашем
обществе. Второе: изменить закон о выборах на прямые выборы. Третье -- о
печати. Чтобы у нас, оппозиции, был свой орган печати...
Дальнего Востока и долго рассказывал, что на Дальнем Востоке погибло 130
лососевых рек, что на Амуре построили свинарники и превратили лососевые реки
в "производителей" свинины...
-- той самой Елабуги, в которой повесилась от нищеты и голода великая
русская поэтесса Марина Цветаева.
во главе с застенчивым Поповым. Под эти пылкие речи -- Боже, что тут
говорили о Лигачеве! Чуть не в каждом выступлении из него делали отбивную
котлету! Под эти пылкие речи я вспомнил заседание сената в американском
конгрессе, вспомнил, как там говорят: "Сенатор Рокфеллер, вы использовали
минуту шестнадцать секунд, будете продолжать? Или: "Сенатор Кеннеди, у вас
восемь секунд для ответа...".
железнодорожники Азербайджана и русские строители в Эстонии, где каждый день
льется кровь то в Узбекистане, то на Кавказе, где Москву по ночам накачивают
войсками, где со дня на день ожидается массовая бойня между бандами
московских рэкетиров, где евреи получают письма о том, что ровно через две
недели их будут резать, где люди открыто стоят на улицах с плакатами "Долой
КГБ!"-- здесь полное ощущение, что антикоммунистическая революция уже
состоялась, власть КПСС свергнута. И -- речи, речи, речи, упоение свободой
слова:
вопроса. Потому что опять предлагается интенсивное вложение средств в
государственную экономику... -- гремело с трибуны.
первый русский парламент, который по приказу Ленина был нагло распущен 5
января 1918 года матросом Железняковым. Матрос подошел тогда к председателю
Собрания и сказал: "Караул устал. Ваше Собрание закрывается!". И так оно и
закрылось тогда навсегда и возродилось теперь вот здесь, в Доме кино. Но
надолго ли? Очередной Железняков -- из тех, которых привезли сегодня ночью в
Москву на армейских платформах, -- может войти сюда в любую минуту и сказать
застенчивому Попову: "Караул устал!". И что они будут делать тогда -- эти
393 самых левых и таких красноречивых народных депутата?
ступеньки, бежит наверх какой-то парень, его взгляд прикован к моей персоне.
Так, подумал я, сейчас меня будут брать. Я сунул блокнот в карман, вспомнил
нью-йоркского раввина Стерна, которому гэбисты поломали пальцы, и мысленно
произнес: "Барух. Ата.. Адонай... Элохэйну..." К сожалению, дальше я не знаю
в этой молитве ни слова, к тому же этот парень запыхавшись, уже остановился
передо мной и почти выкрикнул:
стилистики.
Боге, мысленно возопил к Шестому американскому флоту.
Нешер, я корреспондент "Голоса Америки". Две недели назад мы открыли в
Москве свой постоянный корпункт, но телефона у меня еще нет, вот мой
адрес...
флот мог отменить боевую тревогу. Несколько лет назад, в период успеха
"Гэбэшных псов" и "Кремлевских лис", журналисты "Голоса Америки" брали у
меня интервью чуть не каждые два-три месяца, вот откуда меня знает этот
Андре.
посмотрели вниз. Там, у левого бокового входа, стоял Борис Ельцин. К ему
ринулись журналисты и телеоператоры. Андре тут ж вскочил и помчался туда. Я
взглянул на часы. Было ровно 11.30 утра -- Ельцин опоздал на заседание на
два с половиной часа. На ходу отвечая на какие-то вопросы, он сел в пятом
ряду, посидел минуту и вышел из зала. За ним опять ринулись журналисты.
Поколебавшись и мало надеясь на успех, я тоже пошел из зала.
журналистов и говорил какой-то женщине:
без согласования с ЦК и с Политбюро...
что Борис Ельцин -- человек опасный, что шторм народной популярности
выбросил его на сцену русского политического театра просто в пику партийной
элите, и теперь он умело плывет на ветрах этой популярности, но,
партаппаратчик по закваске, он, если придет к власти, станет новым русским
диктатором. Ведущие американских информационных телепрограмм показывали его
по TV почти каждую неделю, но с каким-то почти очевидным пренебрежением и
усмешкой и постоянно давали понять своим зрителям, что Горбачев -- это
великий руководитель, а Ельцин -- так себе, кукольный театр.
Сразу бросилось в глаза, что он приобретает западный лоск. Исчезла кастовая
партийно-кремлевская полнота, которая была заметна еще два года назад в
телеинтервью Дайане Сойер. Нет живота. Черный костюм отличного покроя сидит
тютелька в тютельку на высокой фигуре. Белая импортная рубашка. Галстук
повязан идеально.
потеряв советскую сутулость.
газету, даже не ставя об этом в известность ЦК КПСС, -- диктовал он женщине.
-- И нужно это сделать. А найти бумагу, типографию -- это не проблема...
Digest. Какова ваша позиция в отношении четырех островов, которые Япония
просит вернуть ей?
поверх голов окружающих его журналистов, и вдруг его полные губы улыбнулись
улыбкой простого русского хитровата. Он озадаченно почесал затылок:
какие-то советские телерепортеры во главе с Залкиндом и с телекамерами на
плечах. -- Когда я смогу получить ваш ответ? Меня устроит любое время и
любое место.
шевельнулись в улыбке: он понял, что я хочу сорвать интервью.
он, уже окруженный телевизионщиками.
я попробовал сосредоточиться на ней, поймать, что же меня зацепило в этом
Ельцине? И -- поймал, вспомнил: губы! Эти полные, как лангусты, губы, эта
его улыбочка маленького хитрована на крупном лице! Одна эта улыбочка -- уже
целое интервью. Мистер Горбачев, будьте внимательны! -- подумал я и оказался
пророком: через десять месяцев Ельцин стал президентом России.
кино он еще не знал о своем будущем и при многочисленных свидетелях и своей
секретарше дал мне свой телефон и пообещал интервью. Я не собирался упускать
такую удачу.
мужчина кавказской внешности и русская женщина лет 35-ти поставили в центре
вестибюля длинный раздвижной стол и стали раскладывать на нем кипы каких-то
листовок и фотографий. Я отправился в буфет, съел поразительно дешевый (16
копеек) бутерброд с сыром и огурцом, запил стаканом ужасного абрикосового
сока (18 копеек) и собрался вернуться в зал, когда увидел, что за соседним
столиком расположился с таким же бутербродом и соком тот самый мужик с
усами, который стоял в зале рядом с Мариной Князевой. Сорокалетний,
круглолицый, в сером костюме и галстуке, он с расстояния трех метров
откровенно рассматривал меня синими глазами -- не то изучая, не то хотел
заговорить. Гэбэшник или бывший знакомый, которого я не узнаю?-- подумал я,
Но решить этот вопрос мне не удалось, потому что за спиной этого синеглазого
мужика вдруг возник высокий, стройный и совершенно седой кинорежиссер N,
когда-то знаменитый в СССР так, как Кирх Дуглас был в то же, время знаменит
в Америке. Во всяком случае, первым кинопотрясением моего детства был фильм,
в котором этот N. играл главную детскую роль. А когда я учился во ВГИКе, он
уже был признанным киноклассиком и преподавал у нас режиссуру.