прилавка. Дочери с тревогой посмотрели на мать.
- Так и знала, что все когда-нибудь откроется, - пролепетала та,
глядя на меня, как жертва на палача. - Зря Надя затеяла глупость.
Увидев, что Вера испугалась, я приободрилась и предложила поговорить
без свидетелей. Через пару минут меня провели внутрь кондитерской и
усадили в маленьком тесном помещении, насквозь пропитанном запахами корицы
и ванилина. Вера с затравленным видом уселась напротив. Я прокашлялась и
попробовала убедительно изобразить строгого инспектора:
- Сейчас следует рассказать только правду. Булочница лихорадочно
закивала головой и расплакалась.
- Давно хотела, да как-то страшно. И потом, ничего уже не исправить,
столько лет прошло. Надя умерла, Кристина тоже. Кому от правды хорошо
будет? Несчастному ребенку? По-моему, лучше все оставить как есть.
Ничего не понимая, я с умным видом закивала головой.
- Органы опеки всегда стоят на страже интересов ребенка, но нам
следует знать правду.
Вера вытащила огромный красный платок и вытерла лицо.
- Ладно, расскажу. Столько лет хранила тайну и мучилась, что плохо
делаю. Наверное, следовало сразу сообщить доктору, но Надя так плакала,
так умоляла, а потом угрожать стала!
. История Веры выглядела совершенно невероятно. Четыре малообеспеченные
женщины рожали бесплатно, то есть тогда, в те далекие годы, все лежали в
больницах якобы бесплатно, а на самом деле совали врачам в карманы халатов
тугие конверты. Но эти четыре женщины не могли платить. Уход за ними был
соответственный. 15 октября их после родов положили в палату и забыли. Все
внимание персонал отдавал платным пациенткам. Больше всех возмущалась
экспансивная Надя: "Ну и дела, даже анальгина не дали. За кошкой и то
лучше ухаживают". В довершение женщинам забыли привезти обед. Часа в
четыре Надя, кряхтя, влезла в халат и пошла наводить порядок. Вернулась
она через полчаса странно притихшая.
- Да, девочки, - сказала она подружкам, - мы здесь товар третьего
сорта.
Выяснилось, что в поисках дежурного врача женщина забрела в палату
для обеспеченных пациентов. Увиденное ошеломило ее. В просторной комнате
находилась всего одна молодая мать. Белье на кровати выглядело
безупречным, не то что старенькие пододеяльники в пятнах на их постелях.
На тумбочке у богачки теснились соки и тарелки с фруктами и конфетами.
Больше всего обозлили Надю роскошная кружевная ночная сорочка и новые
теплые тапочки. В палате работал электронагреватель, и повсюду в вазах
торчали букеты.
- Значит, наши детки мерзнут в холодной комнате, а у этой поганки
топят! - разорялась Надя.
Роза, Вера и Элла попытались успокоить подругу, но та стала плакать и
причитать: "Ну что за жизнь ждет наших несчастных малышей?! Будут лишены
всего. Как несправедливо! Чем моя дочка хуже дочери этой расфуфыренной
мамаши?"
Скандал закончился приходом врача и уколом успокоительного. Ночью
Вера проснулась. В палате было светло, полная луна светила в
незанавешанное окно. Женщина никак не могла снова уснуть. Тяжелые мысли
бродили в голове: как воспитать ребенка, ведь помощи ждать неоткуда.
Мрачные раздумья прервал осторожный шорох.
Надя слезла с кровати, взяла Кристину из колыбельки и босиком
выскользнула в коридор. Пока Вера думала, что бы это значило, подруга с
младенцем на руках вернулась назад.
Утром, когда детей в первый раз стали кормить, Вера заметила, что
Надя не перепеленала Кристину. В ответ на замечание соседки она махнула
рукой: "Вот еще, возиться". У Веры зашевелились какие-то странные
подозрения. Тем более что Кристину как подменили. Первые три дня девочка
орала как резаная, не давая никому спать. Теперь же лежала тихо и сопела
маленьким носиком. В придачу ко всему Надя абсолютно потеряла всякий
интерес к новорожденной. Хотя до этого не спускала дочку с рук.
Все вместе показалось Вере подозрительным. Она улучила момент, когда
они с Надей остались в палате одни, и спросила:
- Куда это ты носила Кристину ночью? Соседка покраснела и испуганно
стала объяснять, что младенец собирался заплакать, и она вынесла ребенка в
коридор, чтобы не будить подруг. Но робкая Вера рассмеялась ей в лицо.
Тогда Надя неожиданно рассказала правду.
Она задумала поменять свою дочку на новорожденную той расфуфыренной
дамы.
- Пусть у моего ребеночка будет все, - твердила сумасбродная Надя, -
пусть живет в шикарном доме, ходит в престижную школу и ест икру.
- Что ты наделала, - прошептала в ужасе Вера, - как могла! А если
мать заметит подмену?
- Так не заметила же, - возразила Надя, - целые сутки прошли.
- Нельзя идти против божьей воли, - увещевала Вера, - верни девочку
матери и возьми свою дочь обратно.
- Иногда господу следует подсказать оригинальное решение, - возразила
подруга-богохульница.
Вера пригрозила, что сообщит доктору. И тут Надя разъярилась.
- Ладно, - прошипела она, - иди ябедничай. Во-первых, скажу, что это
ты все придумала, а во-вторых, задушу твоего Сережу. Не хочешь, чтобы у
моей доченьки была счастливая судьба, так и твоему сынку жизни не будет.
Перепуганная Вера всю ночь дежурила, а утром досрочно попросилась
домой. Потом она еще несколько раз встречалась с Надей дома у Розы, с
которой подружилась. Встречи были тягостны для обеих, и Вера перестала
ходить в гости.
- А как фамилия той несчастной, у которой Надя подменила ребенка?
- Понятия не имею. Никогда ее не видела. Знаю только, что ее палата
была первой по коридору.
- Где вы рожали?
Вера быстро назвала адрес клиники. Хорошая больница, только находится
на самом краю Москвы.
Я ехала домой в глубокой задумчивости. Ай да Надя! Теперь понятно,
почему она не любила Кристину. Девочка - не родная дочь. Интересно, с кем
женщина поменялась? Поеду завтра в клинику и попробую узнать правду.
Должны же остаться в архиве какие-нибудь документы.
В воскресенье Маня вяло поковырялась в тарелке с клубникой и
отставила ее в сторону.
- До чего же ребенок разбаловался, в феврале клубнику не ест, -
ехидно заметила Марта Игоревна.
Ее голову плотно обхватывала повязка, вдова жаловалась на мигрень.
Болячка посещала ее примерно раз в неделю. Сценарий всегда выглядел
одинаково. Утром она спускалась в столовую, украшенная перехватывающей лоб
повязкой. После двух-трех чашек кофе и пары тостов с вареньем Марта
Игоревна заявляла, что безумная головная боль сведет ее с ума, и удалялась
в спальню. Через пять минут туда поднималась Кока, призванная матерью
делать ей массаж воротниковой зоны и выслушивать стенания. До обеда вдова
находилась в кровати, требуя попеременно то горячий чай с коньяком, то
шоколад, то новые дамские романы. Дочь безропотно выполняла капризы. После
шести страдалица спускалась в гостиную и принималась охать на диване,
посылая всех по очереди за аспирином, панадолом и одеколоном. Ноги ей
требовалось укутать пледом, под спину положить подушки, а главное,
следовало слушать ее бесконечные рассказы о гастролях и поездках.
Несчастный, призванный вдовой выслушивать воспоминания, не мог ни на
минуту расслабиться. "Слушай меня, - грозно приговаривала вдова, - смотри
на меня". Аркадий прозвал эту сцену "допрос в КГБ".
Но сегодня плавное течение мигрени нарушила Маня. Увидев, что сестра
отказывается от завтрака, Кеша встревожился:
- Заболела?
- Очень голова болит, - расплакалась Маня, - никаких сил нет.
Марта Игоревна возмущенно фыркнула:
- У детей не может болеть голова! Тема поднял голову от тарелки и
сочувственно вздохнул:
- Болит очень, причем в правом виске, да? Удивленная Маруся кивнула.
Тема отложил вилку.
- Скажи, Манюня, а на что похожа боль? Машка пожала плечами. Тема
продолжал настаивать:
- Подумай как следует. Боль бывает такая разная. Иногда грызет, как
тигр, порой холодная, скользкая, вроде змеи. Может гореть пожаром или
кататься шаром с зеркальной поверхностью, кубом с маленькими гранями.
Маруська поморщилась, потом сказала:
- У меня в голове справа лежит еж, свернутый клубком, и все время
перекатывается с места на место.
- Чудесненько, - расплылся в улыбке мужчина, - сейчас совсем его
выкатим, гляди сюда.
Он вытянул вперед правую руку, поднял ее до уровня глаз девочки и
начал делать пальцами вращательные движения. Похоже было, что Тема
открывает невидимую бутылку.
- Ой, ой, - заверещала Манька, - страшно больно.
- Подожди минутку, - проговорил прозаик и сжал руку в кулак. - Вот,
твоя боль здесь, сейчас открою окно и выброшу ее наружу.
Он встал, отворил створку оконной рамы и потряс за окном рукой.
- Ну как?
- Не болит, - сказала ошеломленная Маня, - совсем, совсем, голова как
новая.