расстреляли.
- А говорили, крестьяне убили...
Дедок от возмущения аж поперхнулся:
- Чтоб мы, да своих господ? Слушай, как было!
Дед раскраснелся, то ли от съеденных щей, то ли оттого, что внезапно
получил внимательную слушательницу. Рассказ его оказался обстоятельным и
изобиловал кучей нужных и ненужных деталей.
Корзинкины обитали в Горловке всю жизнь. Во всяком случае, прабабка моего
собеседника вспоминала, как ее мать получила от господ на свадьбу избу и
корову в приданое. Принадлежали им по прежним временам не только Горловка,
но и Сергееве, Костино, Павлове, Марьино да еще штук пятнадцать деревень.
Словом, типичные крепостники, угнетатели трудового крестьянства, как писали
в моих детских учебниках истории.
Но на деле выглядело по-другому. Корзинкины построили для деревенских детей
школу, больницу для своих крестьян, открыли библиотеку и никогда никого не
пороли на конюшне. На Рождество, Пасху и в дни именин хозяев устраивали
праздники для народа с пряниками, самоваром и раздачей подарков.
Приглядывали за бездетными стариками и вдовами...
- Эх, чего вспоминать, - расчувствовался дед, - они были наши родители, а
мы все их дети. Забот не знали, только работай честно, ходи в церковь да
водку не пей.
Пьянство искоренялось безжалостно, алкоголиков запирали в погребе, если не
помогало, доктор лечил любителей горячительного ледяным обертываниями и
какими-то травами, от которых открывались безудержная рвота и понос.
- Мне десять лет исполнилось, - продолжал старик, - когда Марья Антоновна,
барыня; царство ей небесное, позвала мамоньку и велела: "Приведи сына
Прохора в дом".
Мать Прохора служила в горничных и была наперсницей госпожи. Но нрав имела
замкнутый и господских тайн не выдавала.
- Два мальчишки у ей росли, - пояснил Прохор, - Трофим и Николай, погодки.
Вот меня и позвали младшенькому, Коленьке, в лакеи. Он, правда, чуть старше
меня был, но никогда не обижал. Так и росли вместе, он учится с учителем, и
я рядом, он гулять и...
- Погодите, - прервала я деда, - что-то вы путаете, у Николая не было
никаких братьев, один рос...
Прохор усмехнулся и глянул на меня своими яркими глазами.
- Эх, дело давнее, никого уж и в живых-то нет. История у господ вышла,
любовная...
Старые баре Гликерия да Федор родили двенадцать детей, но в живых осталось
только двое - Андрей и Настя. Мальчик чуть постарше. Когда Анастасии
исполнилось шестнадцать, родители к своему ужасу обнаружили, что дочь
беременна. Из посторонних в доме случился только учитель музыки Елизар
Земцов, на него и погрешили, выгнав мужика из дома без жалованья. Но через
несколько месяцев, когда ненужный младенец родился на свет, у Гликерии
зародились ужасные подозрения. У новорожденного оказались темно-голубые
глаза Андрея и огромное родимое пятно между лопатками, точь-в-точь как у
"дяди".
Мать заперлась с дочерью в спальне, потом туда призвали отца. Дворня,
поняв, что происходит чтото необычное, попряталась по кухням и кладовым. Из
комнаты Насти не доносилось ни звука. Потом оттуда вышли господа, у
Гликерии был абсолютно безумный вид и мелко-мелко тряслись руки. Горничным
объявили, что родильница спит и не велела беспокоить.
Перед обедом приказали заложить бричку, сунули туда наспех собранные
вещички и отправили Андрея в Москву, к бабке по материнской линии.
- Нечего ему тут без дела болтаться, - пояснил Федор, - пусть невесту
подыскивает на ярмарке...
К ужину Настя не спустилась, за ней послали горничную. Через пять минут
женщина с криком влетела в столовую. Она обнаружила девушку в петле под
потолком возле печки, в колыбельке лежал задушенный младенец.
Отец и мать старательно изобразили сначала ужас, лотом отчаяние и вызвали
врача. Доктор только развел руками, и несчастных похоронили за оградой
семейного кладбища.
Слуги тихонько шушукались. Марфа, нашедшая Настю, сказала своей ближайшей
подруге, что Гликерия и Федор совершенно не удивились, узнав о кончине
дочери, даже вроде ждали подобного сообщения.
- Позора побоялась, - произнес отец.
- Господь ей судья, - вздохнула мать.
- Они ее сами и порешили, - плакала Марфа.
На следующий день горничной дали денег, подарили дом, корову и всяческую
утварь. Якобы за отличную службу, и отправили женщину жить в село Потапово,
расположенное в ста двадцати километрах от Горловки. Несколько дней пути на
хороших лошадях.
- Неужели родную дочь убили? - вырвалось у меня.
- Запросто, - ответил Прохор, - грех-то какой - от брата родить! Если
случалось такое у господ, так завсегда девчонку или в монастырь определяли,
или к дальним родичам сплавляли, а младенцев душили, или нянька чего в
рожок подсыпет.
- Господи, зачем?
- Кровь берегли, уродства в семье не хотели. Даже если младенец нормальный
получался, то его дети уж точно были бы дурачками.
- А дочь почему выгоняли?
- Ну так сына женить надо, девка начнет козни строить, молодую жену
смущать, не дело! И замуж ее никто не возьмет - подпорченный товар! Одно
остается - либо грехи замаливать, либо в тетушках у дальних родичей
проживать...
- Несправедливо получается, - возмутилась во мне феминистка, - женщина
страдает, а мужчине все с рук сходит. В постель-то она не одна ложилась,
вместе с братом...
- Он - продолжатель рода, - сурово объявил Прохор, - женится, фамилию
сохранит, а девка на сторону уйдет, в мужнину семью.
Андрея Корзинкина продержали несколько лет в Москве, а когда история
подзабылась, вернули в Горловку и женили на Марии Вяземской. Но настоящей
любви в этой семье не было, хотя у молодой спустя девять месяцев после
свадьбы родился сын Трофим. Недели не прошло после родин, как Андрей
загулял с соседкой-помещицей, потом завел роман с другой, третьей, короче,
вел себя как холостой мужчина. А после смерти родителей вообще потерял
всякий стыд и по ночам не приходил домой.
Мария занималась садом, без конца подрезала розы и пыталась вывести новый
сорт. Тихая, абсолютно безответная, постоянно молчавшая. Громкого слова от
нее не слышал никто. Бывало, уйдет летом на целый день в лес и только к
ужину возвращается с букетами... Полной неожиданностью для Андрея стала
вторая беременность жены. Впрочем, он все же иногда заглядывал в
супружескую спальню. Но окончательное изумление испытал муж, увидев
новорожденного. У белокожих, светло-русых и голубоглазых родителей появился
на свет темноволосый, смуглый мальчик с карими очами.
- Весь в прадедушку, - заявила Мария, улыбаясь.
Дворня вновь зашушукалась. Чем старше становился Николай, тем яснее было
видно, что они с Трофимом из разного гнезда. В конце концов различие стало
настолько бросаться в глаза, что младшего отправили учиться в Москву. Между
братьями никогда не существовало близких отношений. Старший частенько бил
Николая и шепотком обзывал "приблудой". Как-то раз словечко услыхала Мария,
и Трофима в первый и последний раз высекли розгами. С тех пор он стал
любезно улыбаться брату и прекратил с ним всяческое общение.