Чтение 38–й страницы книги ~Питомник~

Руки у нее были в воде. Впрочем, никаких дурных мыслей у Раисы тогда не
возникло. Она только мельком заметила, что раньше хозяйка не забывала
вытащить шнур из розетки. Ну, мало ли, спешила... Да и откуда она могла
знать, что Оленька будет стирать свитер?

Еще через неделю Олега положили в больницу. Хозяйка объяснила Раисе, что
у сына проблемы с желудком. Оленька пропадала у него целыми днями. А
вечерами хозяйка заходила к ней в комнату, закрывала дверь, и оттуда
слышались Олины рыдания. Сама хозяйка говорила так тихо, что Раиса не могла
разобрать ни слова.

Однажды, осторожно приоткрыв дверь, она увидела, что Оля стоит на
подоконнике. Окно распахнуто, десятый этаж. У Раисы так здорово сработала
реакция, что она долго потом удивлялась. Оля стояла к ней спиной, она на
цыпочках, очень быстро, подскочила и обхватила руками ее ноги. К счастью,
подоконник было достаточно широкий.

- Пусти! - закричала Оля, но при этом осторожно развернулась и сползла с
подоконника на пол.

Раиса быстро закрыла окно, села у батареи рядом с девочкой, обняла ее,
стала гладить по голове, повторяя: "Ты что? Ну, ты что?"

- Она меня ненавидит, - спокойно произнесла Ольга, - она меня все равно
убьет. Так уж лучше я сама.

У Раисы по спине побежали мурашки, когда она взглянула в ее сухие горящие
глаза. Впервые она решилась позвонить на работу Василию Ильичу. Он выслушал,
долго молчал и тяжело дышал в трубку, наконец сказал:

- Тебе, Раисочка, пора отдохнуть. Очень много работаешь. Я прямо сегодня
возьму тебе путевку в наш министерский дом отдыха. Оля просто шторы
поправляла, там несколько петелек сорвалось.

- Нет, нет! Беременная, на восьмом месяце, на подоконнике, окно настежь,
- быстро бормотала Раиса в трубку и тут же вспомнила, что действительно
сорвалось несколько петель, и она все хотела поправить, нацепить на крючки,
но Оля говорила: "Не надо, я сама".

- Тебе одну путевку или ты хочешь с мужем поехать? - спросил Василий
Ильич.

- Я бы с дочкой съездила, - машинально ответила Раиса.

Был апрель, она подумала, что и правда очень устала, а за городом сейчас
хорошо.

Когда она вернулась из дома отдыха, Оленьки не было.

- Они расстались, - спокойно объяснила хозяйка, - я с самого начала
знала, что это произойдет, слишком разные люди. Нет, естественно, мы поможем
материально, однако у нее все не так плохо. Есть собственное жилье, старшая
сестра. А материально мы поможем.

Через пару месяцев, в июне, Раиса решилась спросить, кто родился у
Оленьки. - Девочка, - ответила хозяйка.

Раиса думала о том, какие они ужасные, бессердечные люди, но боялась
потерять работу и притворилась забывчивой, слепоглухонемой. Солодкины жили
так, словно никакой Оленьки и никакой девочки, дочери Олега, их родной
внучки, на свете нет и не было. Вскоре скончался от инфаркта Василий Ильич.
Олег болел все чаще и тяжелей, Раиса не сомневалась, что это наказание.
Никогда не будет он здоров и счастлив. Однако смерти она ему не желала,
никому никогда не желала смерти, не дай Бог...

Из-за светлого облака вывалилась огненная луна, склоненное лицо Олега
осветилось дымчатым неверным светом, и Раисе вдруг почудилось, что веки его
дрожат. Она тяжело поднялась на ноги. Собаки на соседних участках уже не
выли, было тихо, только листья шуршали, и в этом шорохе стал мерещиться
Раисе еще какой-то звук, странный, едва уловимый. Она решилась прикоснуться
к Олегу, вспомнила, что даже пульса не пощупала, и, склонившись, отыскала
его руку.

Пульс был. Слабый, отрывистый, но был. А странный звук оказался тихим,
хриплым похрапыванием. Раиса принялась трясти Олега за плечи изо всех сил,
она не понимала, как он мог спать так крепко и так долго. Гремела гроза, лил
дождь, выли собаки, она кричала как резаная, а он все спал. Но жив, слава
Богу, жив, свинья такая!

- Олег! - завопила она изо всех сил, прямо ему в ухо.

- А? Чего? - отозвался он хрипло.

- Ты спишь почти сутки! Напугал меня до смерти! Надо позвонить, "скорую"
вызвать!

- Зачем?

- Это ненормально, так долго спать.

- Нормально.

- Ты знаешь, что Ксюша с ребенком пропала?

- Угу.

- О Господи, что ж вы за люди, в самом деле! Ладно, вставай, пошли в дом.
- Раиса подставила ему плечо, он тяжело навалился, кое-как доплелся с ее
помощью до веранды, там рухнул на кушетку и опять уснул. На этот раз храп
был более громким и здоровым.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Рано утром, просматривая сводку происшествий по городу, Илья Никитич
почти сразу наткнулся на убийство в Калужском переулке. В сводке говорилось,
что Симакову убил ее сожитель Рюриков, находясь в состоянии сильного
алкогольного опьянения.

- Множественные ножевые ранения... - пробурчал себе под нос Бородин, -
интересно, сколько именно.

Он тут же вспомнил, с каким раздражением повторял бомж Рюрик "дура баба",
вздохнул, отправился наливать воду в электрический чайник.

Взглянув в зеркало над раковиной, он пробормотал:

- Опять, что ли, роковая страсть? Бомж приревновал подружку? Или все
произошло по старой банальнейшей поговорке - от любви до ненависти один шаг?
Надоела бомжу его баба, до истерики надоела, вот он и устроил кровавый
спектакль. А может, приятели истерзали насмешками мол, нас на бабу променял.
У алкоголиков бывает чрезвычайно болезненное самолюбие.

- И за борт ее бросает, в набежавшую волну - пропел он приятным тенором,
выключил воду и отправился назад, в кабинет, продолжая бормотать,

"Однако, если учесть, что "раскрасавица княжна" Симка с разноцветными
фингалами была единственной моей свидетельницей, то версия роковой страсти
покажется не такой уж убедительной. Восемнадцать ранений. Реки крови.
Ритуал, спектакль, шоу. В убийстве Лилии Коломеец тоже был элемент
костюмированного представления. Маска черта. Да нет, это полнейшая ерунда.
Симка не видела его лица. К тому же он должен понимать, что показания она
уже дала. Стоп. А почему, собственно, он должен это понимать? И почему
обязательно в маске? А если Симка вообще выдумала черта с красными рожками?"

Это последнее соображение вызвало у Ильи Никитича приступ злорадного
смеха. Он смеялся над собой, вспоминая, как долго разглядывал маски в
магазине "Хеллоуин", как, сидя в кафе с Евгенией Михайловной, ни с того ни с
сего напялил на себя эластичного "черта".

- Во-первых, могла выдумать, - пробормотал он, вернувшись к себе в
кабинет с полным чайником, - во-вторых, ей могло это просто померещиться.
Когда человек так много пьет, ему иногда мерещится всякая нечисть. Но есть
еще третий вариант, самый интересный. Допустим, она все-таки видела его
лицо, но потом от страха сочинила сказку про черта...

Бородин машинально поднял трубку и набрал служебный номер Солодкина.
Бесполезно. В редакции к телефону не подходили. Взглянув на часы, он
обнаружил, что всего лишь девять утра. Вероятно, рабочий день для
сотрудников "Блюма" еще не начался. Он позвонил Солодкину домой, долго
слушал протяжные гудки и хотел уже положить трубку, когда раздалось звонкое,
раздраженное:

- Да! Слушаю! - совсем близко захлебывался плачем младенец.

- Доброе утро, могу я поговорить с Олегом Васильевичем?

- Он на даче! - крикнули в ответ. - Машуня, перестань, Господи, ну что же
это такое! Извините...

- Ксения Михайловна? - быстро спросил Бородин, опасаясь, что она бросит
трубку.

- Да, это я. Но только я не могу сейчас говорить, у меня ребенок плачет.

- Я слышу. Когда вам можно перезвонить?

- Вам нужен Олег, запишите его сотовый, - она назвала номер и бросила
трубку. Бородин успел записать, тут же набрал, но услышал механический
голос: "Абонент временно недоступен".

- Недоступен, недоступен, - сердито пробормотал Бородин, - ну что,
послать оперативника на дачу? Или ехать самому? А может, сначала повидаться
с юной женой? Кстати, любопытно, почему он на даче, а она с ребенком в
Москве в такую жару?

Он заварил чай, машинально, без обычной тщательности и опять взялся за
телефон. На этот раз ему ответили сразу.

* * *

Начальник отделения смотрел на младшего лейтенанта Телечкина круглыми
выпуклыми глазами и мучительно долго молчал. Коля заставил себя выдержать
этот взгляд. Он был уверен в своей правоте и отступать не собирался.

- Ну куда ты лезешь? - устало произнес начальник. - Ты хоть слышишь себя
со стороны? Бомжиха Симка плясала на площади перед метро, и ты заметил, что
за ней наблюдает какой-то пацан со свастикой, а потом этот пацан попался
тебе по дороге к дому бомжихи, и ты, бдительный страж порядка, сделал вывод,
будто на нашем участке появился маньяк-серийник?

- Во-первых, не пацан вовсе. Взрослый мужик, лет тридцати пяти-сорока.

- Хорошо. Какая разница?

- Большая. Зачем он оделся как юный фашист, панк, металлист? Либо он
псих, либо это была маскировка. Ведь известно, что Симакова видела черта, то
есть человека в маске черта. Правильно?

- А если ее заглючило, на хрен? - вкрадчиво произнес начальник и прищурил
один глаз. - Мы что, будем всех, кто одет странно, не по возрасту,
подозревать?

- Да не только в одежде дело! Как вы не понимаете, Иван Романович, он
следил за нами. Он пошел сначала за бомжихой, потом за мной, - упрямо