Чтение 38–й страницы книги ~Вид на битву с высоты~

без ответа слова фельдъегеря.

- Что значит ответ? - закричал командир фельдъегерей. - Ответ - убить и
сдать врагу беспомощное тело? А что, если наш товарищ был еще жив? Вы знаете,
что они там с ним сделали? Или вы первый день на фронте? Ваш Шундарай хуже
ублюдка, хуже моджахеда. Он предатель, и я требую казни первого разряда.

"Господи, не сделал ли я хуже?" - испугался Коршун. Но вслух произнес:

- Фельдъегерь сказал Шундараю, что мы все, все люди Шундарая, хотим
перебежать к ублюдкам. Он так сказал.

- Он так сказал, - подтвердил Золотуха.

- И это слышали все, кто был в штабной яме, - сказал Коршун.

Фельдъегерский офицер начал было возмущаться, но штабной чин велел всем
офицерам отойти в сторону. Они отошли и стали спорить приглушенными голосами,
почти шепотом.

- Спасибо, ребята, - сказал Шундарай.

- Молчать, - рявкнул палач. Но так, без злости, для порядка, он понимал,
что творится, и будь его воля - отпустил бы Шундарая.

Вернулись офицеры.

Чин из штаба сказал:

- Посоветовавшись, военный трибунал решил, что Шундарай совершил тяжкое и
непростительное преступление, за что заслуживает смерти. Но мы хотим верить его
младшим командирам, которые пришли защитить его. И чтобы не быть в ответе перед
блуждающей в отчаянии от бесконечных мрачных перерождений душой и телом
Шундарая Мункуева, мы решили дать его душе шанс возвратиться к людям. Поэтому
трибунал приговаривает Шундарая Мункуева к казни третьей степени.

Коршун чуть не закричал от радости.

Шундарай, как только до него дошло, что же случилось, сказал палачу
срывающимся голосом:

- Слезы мне вытри.

Тот достал из кармана тряпку и вытер Шундараю лицо.

- Разнюнился, - сказал он.

- Ты же понимаешь!

- Казнь, - произнес граф Шейн, - приводится в исполнение немедленно.

Золотуха толкнул Коршуна в бок кулаком - тоже выражал радость.

Фельдъегерский офицер смотрел мрачно. Это было заметно лишь по наклону
головы и по тому, как глаза совсем спрятались в глубине маски - черные дырки,
никакого блеска.

- Последнее слово! - воскликнул Шундарай, когда палач сводил его с помоста
под веревкой, чтобы отвести к колоде, на которой рубили головы и четвертовали.
- Последнее слово!

- Мы слушаем тебя, - сказал граф Шейн.

- Пускай это сделает мой комвзвода Коршун. Ведь в приговоре не сказано,
кто будет меня казнить, правда?

- Ну и хитрец! - вырвалось у адъютанта полка.

- Ни в коем случае! - вмешался фельдъегерь. Все смотрели на графа Шейна,
он был председателем трибунала.

- Раз в приговоре не указано, кто исполнит приговор, то мы не возражаем,
чтобы это сделал любой из присутствующих.

Коршун вдруг испугался.

Он все понял, он угадал и оценил последнюю хитрость Шундарая - ведь
погибнуть от руки воина вовсе не позорно. Хоть, конечно, это не бой, когда душа
улетает в высшие сферы, а поле казни, но рука палача и рука воина - две разные
руки. И через два или три существования его душа войдет в тело воина или иного
достойного человека. А там недалеко и до вознесения.

- Может, ты? - спросил Коршун Золотуху.

- Нет, - твердо сказал Шундарай. - Я тебя просил, Коршун. У тебя рука
вернее. Ты не дрогнешь. Золотуха переживает, погляди на него, он же
промахнуться может, он меня с одного удара не обезглавит. Прошу тебя. Я видел,
как ты рубить умеешь.

Коршун не стал больше спорить.

Он подошел к колоде.

Колода некогда была частью ствола многовекового дерева, в два обхвата. Ее
вкопали в землю и много раз использовали, отчего весь ее торец был изрублен
так, что стал похож на шкуру ежа. Щепки были бурыми, бурым пропиталось дерево
далеко вглубь - столько человеческой крови вылилось на колоду.

- Только ты осторожнее, - сказал Шундарай. - По затылку не попади, не
изуродуй меня.

- Я постараюсь, - сказал Коршун. - Но и ты не являйся ко мне, не преследуй
меня, так как я убиваю тебя по твоей же воле.

- Я постараюсь, - сказал Шундарай. - Но ты же знаешь - обещает тебе живой,
а приходит мертвый. Я давно мертвым не был, однако.

Он криво усмехнулся, становясь на колени. Ему было неудобно, потому что
руки были связаны сзади.

- Развяжите мне руки, - попросил он палача.

Палач посмотрел на офицеров.

Возникла долгая пауза. Всем было не по себе. А вдруг он, славный и умелый
воин, вырвет в последний момент топор у Коршуна?

- Я руки под себя спрячу, - сказал Шундарай.

- Развяжите его, - распорядился граф Шейн.

- Ну как знаете. - Палач был недоволен, но не стал ввязываться в спор. Он
развязал руки Шундараю, и тот с трудом перенес их вперед и стал разминать
пальцы.

- Давай, давай, не задерживай! - приказал граф Шейн. - И так на тебя
больше времени потеряли, чем на десять других.

- На то я и Шундарай, - ответил тот. Палач стоял с топором наготове. Топор
был узкий в топорище и широкий, как веер, в лезвии. Шундарай посмотрел вокруг.

- Воняет здесь, - сказал он.

Коршуну показалось, что он совсем не похож на человека, готового
погибнуть.

- Клади голову, - сказал палач.

- Положу, только я хочу видеть, что это сделает Коршун.

- Тебе обещали! - раздраженно крикнул фельдъегерь, Шундарай стоял на
коленях, но не наклонялся, а смотрел, как палач передаст топор Коршуну.

А когда Коршун неловко взялся за длинное топорище, такое теплое и чуть
влажное от ладоней палача, и постарался получше ухватиться, чтобы не
промахнуться и не мучить товарища, Шундарай вдруг выпрямился и помчался,
пригибаясь, виляя между ямами, в сторону старой заброшенной крепости.

Все как завороженные смотрели вслед ему.

И прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем граф Шейн закричал
охранникам:

- Стреляйте, мать вашу! Да стреляйте же!

Палач почему-то стал вырывать у Коршуна топор, но тот испугался, что палач
сейчас отрубит ему голову, раз уж приговоренный сбежал, и не отдавал топор,

Охранники стали совать в ножны мечи, которые держали в руках, - ну кто мог
подумать, что им придется стрелять? Потом снимали с ремней луки, доставали
стрелы из колчанов - к этому времени Шундарай уже выскочил из котловины и
скрылся за ее краем.

Охранники бежали следом, палач с помощником тоже бежали.
Офицер-фельдъегерь кричал на Коршуна:

- Ты у меня, ты у меня... это ты все устроил!

- Нет, я ничего не устраивал, - сказал Коршун.

- Тогда поймай и приведи! - кричал фельдъегерь.

- Вряд ли в этом есть смысл, - сказал граф Шейн. - Пока они его догонят...
нет, надо делать не так. Мы с вами виноваты, мы с вами и займемся этим. А
мальчишек отпустите в часть. Вы меня слышите, адъютант полка? Отведите
сержантов в полк!

Тот услышал. Он уже пришел в себя.

- Пошли! - прикрикнул он. - Пошли, чего уставились! Они пошли втроем прочь
от места казни.

- А хорошо, что он убежал, - сказал Золотуха. - А то бы он тебя
преследовал. По ночам бы приходил. Потом бы задушил. Ты же знаешь - так бывает.

Коршун знал, что Золотуха прав. И подумал, что главнее не то, что комроты
убежал, а то, что он не будет к нему являться по ночам.

Путь до передовой недолог. Сначала они рассуждали о том, куда убежит
Шундарай. К врагам, к ублюдкам, он не переметнется - не такой человек. В
развалинах ему долго не отсидеться - наверняка туда сейчас уже послали
охранников. Значит, попытается укрыться в городе.

- У него в городе есть родственники? - спрашивал полковой адъютант.

- Нет, - отвечал Коршун.

Что же он, изверг, что ли? Как только он у них появится, то и сам в засаду
попадет, и всех родственников подведет под петлю.

Адъютант согласился. И больше обсуждать бегство Шундарая не стали - на
фронте подолгу не обсуждают смерть или бой, потому что завтра придут новая
смерть и новый бой. Зато Золотуха стал подбивать товарищей.

- Давайте сходим в город, пока время еще есть, фельдъегерь говорил, что до
боевого времени можно выспаться. Пошли, - говорил Золотуха, - девочек найдем -
так давно девочек не было, я даже и не помню, когда девочки были.

Но адъютант наорал на комвзвода.

- Ты понимаешь, что тебя в городе заграбастает патруль, а все твои
товарищи на передовой готовятся отразить атаку злейшего врага. Тебе что, не
жалко своей шкуры, так пожалей шкуру командира полка - его сегодня чуть не
сняли из-за этой сволочи Шундарая. Если еще и ты в самоволку уйдешь - ведь не
солдатик необстрелянный, а боевой ветеран, что же за дисциплина в нашем полку,
когда командиры - убийцы и дезертиры?

- Нет, - отвечал Золотуха, - ты меня в дезертиры не записывай. Я хотел
только в город заглянуть - и тут же обратно. Пешком.

Коршун шел рядом, он не вмешивался в ленивый спор, так как понимал, что ни
в какой город Золотуха не убежит, да и адъютант об этом знает, а ругается так,
для порядка. Но его тревожило другое - вот уже третье или даже четвертое боевое
время бои идут в такой близости от города, что даже такой дурак, как Золотуха,
понимает, что туда пешком можно сбегать. А от низины казней до передовой за