тщательно обрубленные жерди - когда стена низка, такие жердины сойдут и за
лесенку...
подтаявших сугробах, и воевода отметил мельком, что само по себе сие
странно: не воюют так степные, не отрываются настолько от основных
отрядов... и что-то еще неладное было в молчаливом наступлении поганых...
привычным уже за время осады, и это тоже удивило, но не тишина была
главным несообразием, нет, нечто иное: у татар не было в руках оружия, и
щитами они тоже не прикрывались, хотя стена была уже близка и стрелы
вот-вот брызнут с нее...
миновали цель и ушли в снег, но большинство не подвело: острые наконечники
вошли в шеи, в груди, в животы наступающих, пробив стеганые тегиляи
[тегиляй - стеганый панцирь из многослойной ткани (тюркск.)], но поганые и
не думали падать, они шли так же неторопливо, и оперения русских стрел
трепетали в такт шагу неуязвимых ворогов...
выпустили они стрелы, способные, попав в глаз, повалить и медведя; они
теперь и целились в глаза, и попадали, но - без толку... и не было смысла
протирать очи - их уже протерли, когда не упал первый едва ли не насквозь
пробитый татарин...
ратников, и он нашел об(r)яснение необ(r)яснимому; разумеется, колдовство! так
что же?.. на то и поп во граде, чтоб нечисть пугать...
год назад; детская игра - то ли дело с рогатиной на косолапого сходить. Но
теперь он сам должен был стрелять - и убить, чтобы робость оставила
ратников... ему и самому было страшно сейчас, потому что впервые за
прошедшие дни движения татар не были дивно замедленными, словно силы,
хранящие город, иссякли или ушли, наскучив баловством... но ратникам знать
воеводские страхи не положено уставом.
многослойного лука (др.-рус.)].
молчаливый ряд, он послал стрелу дальше, туда, где уже растягивалась
вторая цепь степняков; эти держали в руках мечи и несли осадные жерди - по
двое на каждую, и они пока что были слишком далеко для прицела, но
потому-то он и выбрал дальнюю цель, что попасть - означало победить страх,
а промах извиняла удаленность врага...
руками и запрокинулся в снег. Стена взревела. Смущенно ухмыляясь, воевода
наложил другую стрелу. Вот ведь вроде и стар, а коли нужно, так можем
еще...
обращая внимания на впившееся в лоб жало, высокий татарин шел прямо и
ровно, неуклонно приближаясь к стене вместе с такими же, как сам,
многократно убитыми, вовсе уже похожими на ежей...
нет!
Борис Микулич: в груди ратника торчит, чуть вздрагивая, черная нерусская
стрела.
приплясывающих коньков, движутся они вслед за пешими - теми, кто падает,
когда убит, - и, останавливаясь, выпускают стрелы из громадных луков. А на
стене уже - с десяток подбитых, не только Платон; лежат навзничь, отбросив
в стороны руки, и не хрипят даже...
знать донесенное Платоном, оно и лучше, что достала бедолагу стрела - не
напугал бы сверх меры воев.
подбодряя своих.
ряд - не людская забота, пусть молитвенник сражается; иное дело - те, что
во втором!.. они умирают, как положено людям, их можно остановить... и
ратники выцеливают именно их, но осторожно, пригибаясь тут же за низкое
заборольце, чтоб не попасть невзначай на глаза конным степняцким
стрелкам...
черная туча; она разрастается на глазах - медленно, но неизбежно, и в
недрах ее изредка сверкают, разрубая наплывы тьмы, кривые багряно-белые
молнии; мелко вздрогнула стена, словно сама земля дернулась от боли, но
такое было вовсе невозможно, и Борис Микулич даже не подумал о том, скорее
уж ноги с пьяной ночи подкосились...
врагов, ведь нужен же, нужен! люди ждут! и себя тоже клял, что подпоил
черноризого... храпит ныне в дальнем сарае без просыпу... ну где ж ты,
монах?
завопили бабы, взвыли псы - так не бывало раньше, при отбитых приступах;
тогда было спокойствие, уверенность была, что победим, а теперь нет
уверенности - ничего нет, только страх...
надрывается воевода. - Стреляй подальше, молись покруче!
шепчут обрывки молитв, что запомнились, а кто и не помнит, все равно
шепчет, обращаясь к Господу своими словами, немудреными, зато от сердца, -
Он услышит!
не помогло им здесь ведовство немытых волхвов. Остановились, уткнувшись в
обледенелый вал, и заскребли пальцами, пытаясь взобраться, но куда было
им, неуклюжим?! - а сверху, дымясь, потекла горячая смола, и они
вспыхивали словно факелы, но не метались, вопя, а так и горели, царапая
стены... они дошли, но не более того, а шедших за ними уже можно было
убивать!
каждым мгновением; он нес на себе пожирающую синеву тучу и помогал
татарве, подхватывая гудящие стрелы...
близко, и опасно стало показаться из-за заборол; реже гудели тетивы
русских луков, и не стало возможности прицелиться наверняка. А за спиною
потянуло паленым; изредка проносились несомые ветром дымные хвосты и
втыкались в крыши, разбрасывая по дереву хлопья оранжевого огня. Теперь
этот огонь не угасал, как прежде, а вспыхивал ярко и голодно, мгновенно
вгрызаясь во все, чего касался, и даже снег, плотно укрывший скаты, не мог
погасить его.
татарва, прикрытая медленными конными стрелками, и броситься вперед,
приподняться, оттолкнуть жердь - означало немедленно встретить смерть,
свистящую в воздухе; татарва потеряла многих, едва ли не сотню, но не
менее ста было уже и убитых гражан, а остальные метались по стене,
пригнувшись, и степные люди уже вскакивали на заборола, занося сабли...
подхватив бревно, оставшееся от сожженного в прошлый приступ порока [порок
- стенобитная машина, таран (др.-рус.)], ударили в ворота - и некому уже
было поднести новый котел со смолой... и Борис Микулич отчего-то вспомнил
про княжью казну, сохранить которую клялся, но эта мыслишка проскочила и
сгинула - самым главным сейчас была стена и раскосые рожи, вырастающие над
заборолом. Вот - прямо напротив воеводы вскочил на стену степняк! Звонко
столкнулась сабля с воеводским мечом, отскочила, а снова ударить татарину
не пришлось: острие прочертило красную полосу по тулупу, и вражина рухнул
назад, но на смену ему появился новый, и, убив этого и еще одного, Борис
Микулич понял - все, конец! стену не удержать, и город уже пал, хотя
сколько-то еще и будет сражаться...
хлестал город колючей снежной крупой, взвихряя ползущую тучу, и в ее
черном нутре плясали зарева, сливаясь с отблесками занявшихся пожаров.
Поганые уже заполонили стену, они бились храбро, и было их больше, чем
городовых; трещали под ударами ворота, вопили перепуганные женки, голосила
ребятня, ржанье почуявших дым коней и захлебывающееся собачье тявканье
сжимали голову ременной петлей, и оставалось одно: отдать стену и всласть
нарезаться напоследок с погаными в проулках, нож на нож, в надежде лишь на
Господа, коли захочет помочь...
стены в сугроб один, за ним другой... начиналось бегство, которое никак