не любит, никто не желает другого человека, разве среди здешних страстных
любовников не может найтись пара, способная на это пойти ради того же
самого - чтобы люди прозрели?
нет, но даже если бы они нашлись... - я взглянул ей в глаза, и вдруг
понял, что она просто стесняется, что при всей своей чувственности и даже
некотором опыте, она просто стеснительная девочка, совсем несведущая в
том, куда может завести любовь, в какую даль и мрак, - ...если бы нашлись,
все равно, они все генетически, понимаешь, генетически неспособны ни к
чему, кроме того, что многие из них уже ненавидят, проклинают, но не
представляют другого - только безопасный секс. Они не способны к другому,
они изолированы...
зажглись бешеным любопытством, как всегда, когда речь заходила о
чем-нибудь, касающемся неведомого ей в любви. - Они же беременеют, я
видела на улицах, их беременные мне так нравятся... Как и все...
медицинская служба, социальный сервис - ты идешь на прием, немного
платишь, выбираешь пол, цвет волос, будущие склонности, аппарат включается
на пять минут, и все, рожай, когда придет время! - Она смотрела на меня с
ужасом, я обнял ее, прижал к груди голову, гладил... - И никому из них в
голову не приходит связывать это с любовью, понимаешь?
нас со всех сторон, мерцающие, светящиеся всеми красками экраны, на
которых беззвучно танцевали, играли в лапту и городки, разгадывали
викторины, открывали в пении рты, беседовали, смеялись добрые и веселые
люди, разыгрывались исторические драмы времен Ивана Грозного и Сталина,
Горбачева и Панаева, люди в диковинных костюмах нестрашно стреляли и легко
умирали, красиво агонизируя, диктор читал новости, радостно улыбаясь,
показывали сюжет о только что закончившемся концерте, и мы видели площадь
и толпу, в которой были три часа назад... - Почему это зависит именно от
любви?! Почему, зачем так придумано? И почему именно мы выбраны? Кто так
решил? Ты знаешь? Ты должен знать...
устройстве всегда есть слабое место. Почему его оставляют, даже как бы
специально создают те, кто задумывает и строит что бы то ни было, от
какой-нибудь машины до общественной системы? Ведь они-то заинтересованы в
неразрушимости воздвигнутого... Бог знает. Понимаешь? Я сказал именно то,
что сказал, буквально. Господь знает, почему и зачем он не дает ни единому
человеческому замыслу осуществиться до конца, ни хорошему, ни, к счастью,
дурному, почему все сделанное человеком рано или поздно рушится, идет
прахом. Поэтому, наверное, в их жизни, где есть все, кроме настоящей
страсти, кроме настоящей любви между настоящими мужчиной и женщиной, в
этом их тоскливом Раю есть этот стол, это место для Ада любви,
открывающего истинный Ад истинной жизни... А почему именно мы? Что ж
сказать... Я надеюсь, что мы это заслужили. Я даже уверен в этом. Ведь
выбрали нас.
спину.
уместившись в выемку блестящего черного края.
мои волосы тянет назад, я уже не смогу встать, волосы прилипли.
прическу.
была прикована к месту своими волосами, втянутыми какой-то силой в эти
поры. Как Гулливер.
мои щиколотки, сдвинуться с места было невозможно.
свобода, не делай вид, что ты меня свободно выбрала, нас что-то взяло и
притянуло друг к другу, так же, как и сейчас.
своим лицом ее маленькие ступни, люблю.
что черное изголовье дает ей ту свободу, которая необходима для любви.
тела.
раскачиваться на одном месте взад и вперед, взад и вперед, взад и вперед.
стороны в сторону, улыбка боли и счастья не сходила с ее лица, глаза
смотрели на меня, будто не узнавая, совсем пьяные и прекрасные.
обводя маленькие круги, и внутри этих кругов умещался весь мир - кроме
того, который вместился в меня, и со мною вошел в нее, и сейчас пылал и
тонул одновременно, заливаемый водами, из которых все вышло и в которых
все кончится.
этой общей влаге, двигались, сталкиваясь, языки, это была внятная нам
речь, и она объясняла все.
мельчайшие пупырышки кожи и волоски.
и никак уже не могло продлиться, и кончалось бесконечно долго, кончалось
мгновенно, длилось вечно, кончаясь всегда.
любовь, и весь ее смысл - все понял, наконец.
начался конец.
стонали, и я заплакал.
ее, и мой коврик мягко лежал под моими ногами.
звук, сказала она хрипло, и у нее тут же сел голос. Я не знаю, где, сказал
я, да это неважно, все ясно и так. Она дрожала теперь и от холода, и от
того, что шло к нам со всех экранов, но оторваться от этого и одеться у
нас не было сил - голые, вцепившись друг в друга, мы медленно
поворачивались от стены к стене. Вот мы и замкнули цепь, и теперь все
страна уже минуту смотрит это, сказал я. Я боюсь, все же это кощунство,
сказала она, то, что мы делали, и этот ужас, они несовместимы, и мы
понесем наказание, мы будем наказаны, даже если мы действительно исполнили
миссию, мы будем наказаны. Ты глупая, сказал я, никакое это не кощунство,
это любовь, и недаром она рифмуется только с кровью, а наказание, ты
права, наверное, последует, за любовью оно следует всегда...
несчастные человеческие существа, такие же, живые и страшащиеся смерти,
как те, кто теперь мучился и мучил, умирал и убивал, исчезал и выживал на
окружающих нас экранах, на окружающей нашу прозревшую страну земле...
вам пора и мне тоже.
это, а не охрана, им стало интересно знать, что таки случилось, и они себе
пошли смотреть телевизор, как последние поцы, и входи, кто хочешь, вы
такое видели?
спецрежима на спецобъектах работниками охраны в связи с халатностью,
пьянством и другими причинами", - уточнил Гарик и добавил, - тоже люди,
нет?
ходить. Она шла за мною, в узких черных брюках, тонком свитерочке - почти
незнакомая мне женщина. Я осторожно ступал стертыми и скользкими подошвами
своих старых замшевых башмаков, в кармане вельветовых штанов я нащупал
ключи и пытался сообразить, как эта связка там оказалась - ведь я вышел из
дому, оставив их там и захлопнув дверь. Первым спускался местный юноша, за
ним шел Гарик со своим вновь возникшим "ТТ" в вяло опущенной руке,
последним, непрерывно что-то бормоча и, в то же время, рыская стволом
"штайра" по сторонам, двигался Гриша. "Все же таки аид такого не сделал
бы, - бубнил Гриша, - аид бы не бросил за просто так своя работа, если он