Чтение 38–й страницы книги ~Вино Асканы~

и загородившим мне дорогу. Как только он увидел меня, тут же поднялся и
двинулся ко мне со страшным рыком..."

Человек почему-то оглянулся на диван, перевернул несколько страниц и
вновь обнаружил следы красного карандаша.

"В нагретой ванне у Птицы вылезли все перья и жидкость растворила их,
став от этого голубой, а Птица вышла голой, как новорожденный младенец.
Затем мы продолжали нагревать ванну, пока вся жидкость из нее не
испарилась, а на дне не остался голубой камень..."

Человек отложил книгу, посмотрел на название. "Химическая свадьба
Христиана Розенкрейца в году 1459". Придвинул другую, тоже раскрытую, с
полями, испещренными непонятными карандашными пометками.

"Дракон и тигр - это свинец и ртуть, свинец и ртуть - это вода и
огонь, вода и огонь - это девица и отрок..." "Если в промежутке имею пятно
мелькнувшего света, ощущаемого в поле киновари - это на дне воды
сокровенная жемчужина, внутри земли желтый росток, в это время один ян
приходит снова, как будто красное солнце начинает подниматься, освещает
бирюзовое море, как туман и как дым, как скрытое и как явное - тогда
свинец-огонь рождается!"

Человек, нахмурившись, перебрал стопку журналов - между ними лежали
отдельные вырезки, потертые на сгибах.

"Простой здравый смысл принуждает нас взять для изготовления нашего
философского камня ртуть и серу..." "Солнце, луна, агат суть камни. Но
наши камни мертвы под землей. Сами по себе они не действуют..."

Он попытался разобрать мелкий почерк на бумажных обрывках.

"Сны, приходящие к нам воротами из кости слоновой,

Лживы, несбыточны, верить никто из людей им не должен".

Внизу было написано: "Гом. Одиссея". А рядом, в столбик, шла еще одна
цитата:

"Белые створы других изукрашены костью слоновой,

Маны, однако, из них только лживые сны высылают".

И чуть ниже: "Верг. Энеида".

На отдельном листке крупными печатными буквами было трижды написано
одно и то же: "Чаша Медеи. Чаша Медеи. Чаша Медеи". Под этим словами был
изображен сосуд, похожий на древнегреческую амфору. Сбоку, наискосок,
размещалось несколько фраз: "Тезей появился в Афинах и Медея разгадала его
тайну. Уговорила мужа отравить Тезея. Получила согласие. Приготовила в
своей чаше отраву". В нижней части листка вновь было написано: "Чаша
Медеи" - и нарисована карандашом обыкновенная чайная чашка.

Человек опять оглянулся на диван. Там, на полу, возле диванной ножки,
стояла чайная чашка без ручки с остатками какой-то жидкости на дне.

Губы лежащего на простыне мужчины шевельнулись, и фигуры в белых
халатах замерли, прекратили свои манипуляции.

- Завтра... будем... в Искалоре, Рения... - прошептал он. - Отец...
обрадуется...

Шепот стих. Глаза лежащего так и не открылись.

- Ну что, есть надежда?

Человек, который ожидал в коридоре, шагнул навстречу врачу, вышедшему
из стеклянных дверей, до самого верха закрашенных белой краской.

Врач, не отвечая, достал сигарету, закурил и бросил спичку в угол.

- Что с ним? Он... будет жить?

Врач молча курил.

День был теплым и безветренным, и дремали, распростершись под
солнцем, луга с высокой зеленой травой. Кони вынесли седоков на плоскую
вершину холма, у подножия которого блестела нитка ручья. Грон приставил
ладонь ко лбу, рассматривая возникшую вдали светлую стену, плавающую в
легкой дымке. Стена окаймляла горизонт, нависая над далекими лесами.

- Снежные Горы, - сказал вольный боец и повернулся к девушке. -
Видишь, Снежные Горы. Осталось совсем немного.

Они, пришпорив коней, помчались вниз по склону, по единственной
дороге, ведущей из этих пространств к пещере, тоннелем пронизывающей толщу
гор. Мир был переполнен солнцем, мир дышал им в лица теплым ветром скачки,
мир расстилался лугами и вздымался горами, мир жил, пульсировал яркими
красками дней и темными красками ночей, его освещали солнце и звезды, и
бродили в вышине облака, и проливались дожди... Небо накрывало его синей
чашей, но было не властно над ним. Мир жил...

Кони несли Грона и Рению навстречу новым событиям, и все ближе был
Искалор.

Другой мир, мир вне времени и пространства

- это мир вашей собственной души.

Герман Гессе