переместились в пыльный мир, и водитель затормозил в испуге, и тогда Глеб
поскорее вернул всех обратно, это заняло секунд пять, но на перекрестке
уже все поменялось, и лишь чудом две машины не врезались в их такси,
начался скандал, таксист не мог ничего сказать, сидел пришибленный, потом
повернулся к пассажирам и развел руками: все, парни, больше не ездок я,
глюки начались... Они оставили его, расстроенного, и пошли пешком -
оставалось немного.
восемьдесят. Гле-еб!..
другое.
Вот здесь, - он провел рукой перед лицом. - Я ничего не вижу. Не понимаю.
Но я очень боюсь, что скоро начну понимать. И тогда будет плохо.
ныне беглеца и изменника, беспокоили другие проблемы. Он чувствовал, что
попал в песчаную яму. Допуская в принципе, но не очень веря в то, что их
вычислят в Хабаровске - ну, очень трудно представить, что предатель,
похитивший четверть миллиона долларов и заполучивший в свое распоряжение
лучшего мире пенетратора, отправится не в Америку, не на Гавайи с их
черным песком - ах, какие ясные представления о рае у советского человека!
- а рванет в диаметрально противоположном направлении и выскочит на свет
Божий в Хабаровске, занюханном и мерзком. Зачем нашему человеку Хабаровск,
когда у него такие башли в кармане и пропуск через все границы мира?
Именно так и рассудило начальство, и еще долго взрыв базы под
Владивостоком приписывался Гоше Паламарчуку, то ли впавшему в
умопомрачение, то ли выразившему так свое несогласие с генеральной линией.
Туров выдвинул версию, что Паламарчук и Величко действовали в сговоре,
синхронно, но Величко кинул Гошу и удрал с деньгами - в Америку, ежу
понятно, - после чего Гоше оставалось только самосожжение... Но в
дальнейшем, расследуя дело, Туров столкнулся с явными несообразностями, а
когда обнаружил неподалеку от трупа Гошиного напарника две гильзы от
метчисоновского карабина - понял, что все происходило совсем не так... Но
это было много позже. Нет, главным образом Алика беспокоило другое: шел
сезон ловли "гонцов", собирателей и перевозчиков "ханки", и на всех
возможных путях вывоза стояли заставы: трясли багаж, проверяли документы.
Сеть была, конечно, реденькая, но как раз в реденькую-то по закону
подлости - и можно было влететь. А бросать просто так полпуда долларов и
добрый пуд золотых монет и меррилендских ассигнаций почему-то не хотелось.
Зря, что ли, таскали на себе такую тяжесть?..)
Четверо бредунов были убиты, двое - обезоружены и связаны. Вильямс лично
осмотрел номера отеля и служебные помещения. На шестом этаже четыре
маленьких номера были оборудованы под тюремные камеры. Все они были пусты.
Дин нащупал проход в Старый мир, но Вильямс не разрешил туда заглядывать.
Если верить карте сопряжений, по ту сторону должен быть океан. Проход же в
Эркейд Дин не нашел, да и некогда было искать...
пленных, Вильямс достал из подсумка большую серебряную флягу, отвинтил
колпачок и высыпал на истлевший ковер в холле кучку тонкого белого, очень
легкого порошка. Потом сложил несколько спичек шалашиком на краю этой
кучки, зажег еще одну, поднес желтый огонек к крошечному костерку. Пламя
занялось сразу. В первый момент оно было обычное, желтоватое, с дымком.
Потом, коснувшись порошка, преобразилось. Цвет его стал молочно-белый, оно
вытянулось и перестало вздрагивать. Было видно, как обращается в ничто
толстый ковер и пол под ним. Вильямс тяжело встал и побрел к выходу. Через
полчаса от этого здания не останется даже пепла...
подошел к ней. - Пытались обработать его по-своему, но какой-то их же
человек освободил его, похитил - и ушел с ним. А Светти они не поймали.
теперь?
Эзра, Хантер, держите их на мушке и стреляйте без предупреждения.
права так обращаться...
нажал спуск. Тот рухнул, судорожно подтянул ноги и замер. - Вопросы будут?
- повернулся полковник ко второму.
Светлану раздели и вытолкали в слишком светлую голую комнату без окон. У
одной стены находилась деревянная скамья, вдоль другой шла труба с
кранами, и под кранами на железных стойках стояли мрачные тазы. Мойся,
равнодушно сказала одна из серых великанш и кивнула на сверток:
истонченное, но еще целое полотенце, прядь мочала и комок черного мыла.
Голову мой как следует, завшивела, небось, в лагере... а то острижем по
ошибке, у нас это быстро...
радостью, с неожиданной для себя радостью - она была уверена, что уже
никогда не испытает в неволе этого чувства. А мыло восхитительно пахло
табаком и дегтем - как в детстве, как в лагерях - но не тех, для
интернированных, а военных, солдатских, честных. Летние маневры...
поорудийно!.. и - вскачь по дикой траве, по ковылям, что коню по брюхо...
и боцман Завитулько со своими историями о том, чего просто не могло быть
на этом свете... Наконец, понукаемая, она растерлась полотенцем, надела
колючую, будто из мешковины, рубаху, войлочные боты и белую косынку -
просто сложенный по диагонали кусок редкой белой ткани, не подрубленный по
краям.
простыни, плоскую комковатую подушку и тощий, в разводах матрац.
одиночку посылают, ага - напасешься на всех одиночек, как же... вот,
заходи.
освещенного и пустого. Видна лишь череда дверных ниш да несколько скамеек
у стены.
мог только через зарешеченное окошечко над дверью. И стены, и потолок были
глухими. Напротив двери стоял стол, рядом - табурет. Койка была длинная и
узкая, как доска. Под койкой белело ведро.
какая-нибудь. Значит, слушай меня, повторять не буду: подъем в пять
тридцать, завтрак в семь, второй завтрак в двенадцать, обед в семь, отбой
в девять. Днем спать запрещено, на койке можно только сидеть. Посуду
получишь завтра. Ясно все?
шиллингу свечка и спички три шиллинга.
насрать, а вас нахо-одят... Вот тебе спички, свечи потом принесу. На
первое время - к столешнице снизу огарочек прилеплен. Так что живи и в ус
не дуй.
одна. Слышно было только, как шумит, прокачиваясь, кровь в ушах.
пахнущие какой-то обеззараживающей дрянью простыни, заворачиваясь,
укрываясь от всего на свете колючим тонким одеялом, погружаясь в логово
снов, она так и не испытала ничего, кроме странного, как бы чужого,
облегчения...
Корнев Павел
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Зыков Виталий
Прозоров Александр