разочарованно удалялся. Теперь оба видели вдали крохотную избушку. Из
трубы пытался выбраться крохотный дымок, его сразу срывало ветром,
разметывало в клочья. В двух окошках был слабый свет. А на самом краю
пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На ней и
полыхал багровый огонь, видимый издалека.
от общего людского жилья, и этот огонь -- сигнал. Ховрах угрюмо шел
впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер.
сумасшедшая.
потемках вверх тормашками в пропасть.
с неудовольствием:
выдавали. Уговорилась с другим! Тайком построили тут избушку, тут
встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог ускользнуть
от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за другого, они
уговорились бежать. Она собрала свои платья и драгоценности, пришла,
разожгла для него этот огонь... Тогда тоже была такая же темная ночь,
буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека.
осторожно:
на следующую ночь она снова разожгла. И на следующую... И так отныне
делает каждую ночь.
видел этот огонь. А мне уже за сорок.
свисали сосульки, сейчас промороженные, только сквозь щели в ставнях
пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое,
чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал.
грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом, не следует выпускать теплый
дух жилья. За дверью в сенях стояла со светильником в руке маленькая
сгорбленная женщина. Мрака поразили глаза, сперва вспыхнувшие безумной
надеждой, затем в них мелькнуло отчаяние, разочарование, боль, и лишь
спустя несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала
тихо:
наши шкуры.
во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в
комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого
дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения,
временности, словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет
дальше.
немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к
сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда
кажется внезапной.
надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова
становились испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать
каждый камень, прежде чем поставить на него ногу...
ладони. Мрак сбросил полушубок, сел на лавку. Женщина перевела взгляд с
Ховраха на него, и Мрак понял, что ее интересует только он.
молча. Взгляд ее был устремлен в окошко. Там было видно только бушующий
ливень, но она все смотрела и смотрела. Даже в ее напряженной спине было
столько ожидания и отчаяния, что у Мрака запершило в горле.
глиняных стенок переливался сухой жар, размораживал застывшую кровь в
ладонях.
ну пусть через неделю это воронье, гордо именуемое себя Орлами, Волками и
прочим зверьем, слетится в Куяву как на дохлую корову! Но на этот раз уже
не уберется. А нам лучше иметь одного дурня на троне, чем ватагу зверья.
Лучше тебя нет ведуньи на всем белом свете! Так говорят, и я верю. Ты и
сейчас еще красавица, а в молодости была... ого!.. Да ты и сейчас еще
молодая и красивая...
долине?
быстро... Лишь только скинул бы веревку.
губах.
опасаться не только царя, но еще больше -- Горного Волка.
лучше не сталкиваться. Он побеждает всех.
Наконец тихим голосом, похожим на легкое дуновение ветра, произнесла:
невыносимым. Но Мрак увидел как к отчаянию добавилась еще и горечь.
Мертвым как вьюга голосом сказала медленно:
тому, сам Маржель забрел в одинокое жилище его матери. Он бродил по землям
и народам, воспевал подвиги, смерть в бою, голодал и мерз как все
смертные. И когда бедная женщина накормила и напоила, выставив на стол
все, что было в доме, к тому же зарезала для гостя единственную в
хозяйстве курицу, Маржель растрогался и спросил, что бы она больше всего
хотела узнать.
что в долине, где граница между Артанией и Славией. Мать робко спросила,
что сын делает, и Маржель ответил, что бьется один с тремя противниками.
Мать в ужасе воскликнула, не скажет ли гость, сколько ее любимому сыну
осталось жить такой жизни... И Маржель, посмотрев в огонь, увидел, что
соратники Горного Волка уже пали, он окружен врагами, а сзади
подкрадываются с длинными копьями... И он честно ответил матери, что ее
сыну отпущено столько же времени, как вон той догорающей головне в очаге.
волосы? Порвала одежды в знак скорби? Бросилась в ноги Перуну? То бишь,
Маржелю?
выгребла из россыпи углей догорающую головешку.
человеческого мяса, когда руки матери выгребали из раскаленных углей, где
плавится даже металл, крохотный кусочек дерева.
Только ее любовь! Да, я знаю, слово богов нерушимо. Даже другие боги не
могут его изменить или нарушить. Так что Горный Волк может за себя не
страшиться?
своей неуязвимостью, но приписывает своему воинскому умению. Которое,
правда, в самом деле велико.
женщине, сказать: отдай ту головешку, я спалю ее вместе с твоим сыном!