знаменитого хинского алхимика Саафа бен-Саафа, прибывшего в Кабир около
месяца назад.
средство, способное выкурить проклятого Гасана из его Орлиного гнезда, и
что средство это в состоянии остановить любого внешнего врага.
угодно.
явившихся со стороны северных, считавшихся непроходимыми, отрогов
Сафед-Кух, и люди эти называли себя посольством Великой Шулмы.
(проклятье, еще не так давно никакой охраны не понадобилось бы!) и
отправили в столицу.
сообщил эмиру, что посольство пропало. Проснувшиеся одним не слишком
прекрасным утром охранники и проводники обнаружили ничем не объяснимое
отсутствие послов, их лошадей и имущества.
зал Посвящения шумно ворвался шут Друдл, на шее которого восседал сияющий
мальчишка - Абу-т-Тайиб Абу-Салим, сын Абд-аль-Аттахии, Пыльного Плаща.
восторженно вторил ему. - А вот и мы, великий эмир, вот и мы, великие
послы Великой Шулмы! Вот и мы, послы Шулмы, где степь, шулмусы да холмы...
иго-го-го!..
и шута, и мальчишку - и те знали это, нередко пользуясь правами, что
давала им любовь сурового эмира.
лежал ятаган его отца.
только дети. - Скучал без меня? Не скучай - я быстро расту! Я скоро
вырасту большой-пребольшой - и буду размахивать тобой, как перышком!
Честное слово! Ты только немножко подожди!..
Мы ведь забыли сказать светлейшему эмиру, что пришли сюда не одни... Как
ты считаешь, герой, надо сказать об этом светлейшему эмиру?
дверной проем...
годы и заботы, отягощавшие память Дауда Абу-Салима.
лоулезец? Из того прошлого, когда день был ясен, а из никому не ведомой
Шулмы не приходили в Кабир странные послы и дурные вести? Ты из прошлого,
Фальгрим?
эспадон в плиты пола и сложив руки на его рукояти.
из Шулмы уже не приходят дурные вести, зато ездят послы! И одного из них
великий эмир видит перед собой!
эмира Дауда. - Кричу: это мы, послы Шулмы - а никто не верит! Даже
светлейшие умы...
дома семьи Абу-Салим, согласно старой традиции, назывался - векиль.
решавшегося ни постучать, ни войти - этого человека мама звала Ниязиком,
соседи - уважаемым Ниязом ибн-Джалалом, слуги - досточтимым векилем
Ниязом, а в списках городского кади он значился, как Нияз ибн-Джалал
ан-Кабири.
вспотевшую бритую макушку, опустил чалму на место, зачем-то тронул рукоять
короткого прямого кинжала за поясом - и с тоской посмотрел на закрытую
дверь, откуда доносился веселый шум и взрывы хохота.
слишком жаркое местечко!" - подумал досточтимый векиль Нияз.
добрых двух десятков незнакомцев, настаивающих на аудиенции великого эмира
- как раз в тот момент, когда великий эмир уединился в зале Посвящения,
что предупреждало всякого: "Не тронь рассерженного льва!"
мудрости и собравшись послать за эмирскими гулямами в случае безобразий -
поскольку часть гостей была весьма разбойного вида - но, обернувшись,
векиль Нияз сперва увидел, как трое привратников ткнулись носами в
решетку, зачем-то уставившись на двоих гостей в странных халатах со
множеством побрякушек (один из этой парочки был безоружен, а второй держал
в руках копье-чыду явно хакасской работы), а потом...
- и толпа пришельцев хлынула в имение.
дойдя до двоюродного дедушки - узнал ехавшего впереди великана с огромным
эспадоном на плече; узнал, хотя видел его в последний раз не то пять, не
то шесть лет тому назад.
это?! Что ж вы сразу-то не объявили - кто мол, да что...
с кривым мечом-махайрой на боку; и когда лошадь смуглого оскалила зубы в
подозрительной усмешке, векиль вздохнул с некоторым облегчением: на
скалящейся лошади восседал не кто иной, как Диомед Кименец, уехавший из
Кабира примерно в то же время, что и Фальгрим Беловолосый, лорд
Лоулезский.
пострадавшем ухе невидимые кузнецы ударили молотами по невидимым
наковальням. - Ах, какие господа к нам заехали сюда! Как у Друдла-дурака
стала мокрая щека - слезы катятся, как будто в глаз насыпали песка!..
перебрались из одного уха векиля Нияза в другое. - Старый мерзавец!
Живой!.. Клянусь замками Лоула - живой!..
ухмыляющегося шута и, как ребенка, подбросил Друдла в воздух, даже не
заметив, что у шута на плечах сидит пятилетний мальчишка, донельзя
осчастливленный таким поворотом дел.
всех перекричать, остальные гости переговаривались между собой, слуги и
привратники не отставали - и шум поднялся совершенно невообразимый.
за руку и потащил в дом.
Абу-Салим, эмир Кабирский, помолодевший лет на двадцать, и приказал
немедленно впустить всех (к счастью, наиболее разбойные личности отъехали
в сторону, и один из них тихо попросил накормить их в павильоне для слуг)
и накрывать праздничный дастархан, да не где-нибудь, а прямо в зале
Посвящения, и на полу, как пировали предки, и вина побольше, озера вина,
реки вина, моря и океаны вина!..
человеком, каким и прожил до девяноста трех лет, после чего молча умер в
окружении рыдающих родственников...
Посвящения и не может решиться.
приложил к образовавшейся щели ухо.
досточтимого Нияза к желаемому результату.
сделается! Асмохат-та у нас молодцом! За пять лет - шесть детей от двух
жен!.. Вот я ж и говорю - молодцом! Правда, иногда говорит мне: "Ты
знаешь, Фальгрим, лучше б я ее тогда убил!" Как это - кого? Жену свою
вторую... Восьмирукую. Мы еще волновались, как сейчас помню - воплощение
Мо свою же внучку за себя берет! Ужас! Кровосмешение! Дети-то какие
пойдут?! Чин нас успокоила - и как в священный водоем глядела... Хорошие
дети! Отличные дети! Среднего Фальгримом назвали...
вырастет! Ничего, говорит, пусть растет...
править? Ай, бедный-бедный эмир!..
растут - их поливать надо, удобрять, уму-разуму учить... Эй, Диомед, вы
когда назад поедете, свистните - мне собраться - только подпоясаться!