остановился шагах в пяти от шеренги (ему казалось, что на площади все
стихло и все смотрят на него - и полицейские, и фермеры) и, стараясь
говорить внушительно, произнес:
газеты, а ты меня здесь подожди. Потом пойдем ко мне и обо всем как
следует поговорим.
Почему? Мы - тихо, благородно...
щегольской форме, с расстегнутой кобурой слева на поясе шагнул им
навстречу и холодно осведомился:
отпихивая дядю Юру, чтобы не обнимался. - Я должен встретиться с
господином политическим консультантом.
К его удивлению, дядя Юра стоял теперь спокойно, пошмыгивал носом и то и
дело поправлял ремень своего пулемета, хотя никакой надобности в этом не
было. Глаза его, вроде бы и не пьяные совсем, неторопливо шарили по
шеренге.
Хотя должен вам сказать... - Он не кончил и обратился к дяде Юре: - А вы?
представитель... э-э... части фермеров.
Без какой-то бумажки паршивой я, значит, уже и не человек?
воинственно взбрыкивая и пошатываясь, подпирал теперь тыл. По освещенному
пространству вяло, словно бы нехотя, подтягивались еще какие-то люди. -
Господа, господа, не скапливаться! - нервно сказал капитан. - Да проходите
же, сударь! - зло прикрикнул он на Андрея. - Господа, назад! Скапливаться
запрещено!..
дядя Юра, - то уже мне, значит, ни проходу ни проезду...
Андрей сразу же очутился за спинами шеренги. Шеренга быстро сомкнулась,
заслоняя от него фермеров, столпившихся перед капитаном, и он, не
дожидаясь дальнейшего развития событий, быстро зашагал к сумрачному, слабо
освещенному порталу. За спиной гудели:
сыпались новые полицейские. Эти были вооружены винтовками с примкнутыми
штыками. Сдавленный голос скомандовал: "Баллоны приготовить!" Андрей дошел
до верха лестницы и оглянулся. Освещенное пространство было теперь усеяно
людьми. Фермеры, кто медленно, а кто и бегом, двигались к большой черной
куче образовавшегося толковища.
медью - и вошел в вестибюль. Здесь тоже было полутемно, и стоял резкий
явственный запах казармы. В роскошных креслах, на диванах и прямо на полу
спали вповалку полицейские, укрывшись шинелями. На слабо освещенной
галерее, тянувшейся под потолком вдоль трех стен вестибюля, маячили
какие-то фигуры. Андрей не разобрал, было ли у них оружие.
располагался отдел прессы, и двинулся по широкому коридору. Его вдруг
охватило сомнение. Что-то слишком тихо было сегодня в этом огромном
здании. Обычно здесь толклась масса народу, стрекотали пишущие машинки,
гремели телефонные звонки, гул стоял от разговоров и начальственных
окриков, а сейчас ничего этого не было. Некоторые кабинеты были распахнуты
настежь, там стояла тьма, да и в самом коридоре горела только каждая
четвертая лампа.
заперт, а в кабинете заместителя сидели два каких-то незнакомых человека в
одинаковых серых пальто, застегнутых до подбородка, в одинаковых котелках,
надвинутых на глаза.
господина политконсультанта или его заместителя?
да и голос тоже. И почему-то стало неприятно и странно оттого, что этот
человек находится здесь. Нечего ему здесь было делать... Андрей насупился
и, стараясь говорить отрывисто и решительно, объяснил, кто он и что ему
нужно.
стоите там в дверях?
время маячило только это гладко выбритое скопческое лицо. Где же я его
видел? Неприятная какая-то личность... и опасная... Зря я сюда зашел,
только время теряю.
тихо. Высокие окна затянуты были тяжелыми портьерами, и шум снаружи едва
доносился сюда. Маленький человек в котелке вдруг легко вскочил и подошел
к Андрею вплотную. Серые глазки его, почти без ресниц, мигали, а от
верхней пуговицы пальто подскочил к самому подбородку и снова ушел вниз
могучий хрящеватый кадык.
наконец узнал его и в обессиливающем томлении, теряя ощущение ног под
собою, понял, что узнан сам.
человек присел, и Андрей ощутил жестокую боль в животе, словно у него
лопнули внутренности, и сквозь тошную муть в глазах увидел вдруг
навощенный пол... Бежать, бежать... Целый фейерверк вспыхнул у него в
мозгу, и над ним закачался, медленно поворачиваясь, далекий темный
потолок, испещренный трещинами... из наваливающейся душной тьмы
выскакивали раскаленные добела пики и втыкались в ребра... убьет... убьет
же!.. Голова вдруг распухла и, обдирая уши, полезла в какую-то узкую
вонючую щель, а громовой голос неторопливо говорил: "Спокойнее, Копчик,
спокойнее, не все сразу..." Андрей закричал изо всех сил, теплая густая
каша наполнила его рот, он захлебнулся, и его вырвало.
распахнуто, тянуло сырым холодным воздухом, и слышался какой-то отдаленный
рев. Андрей с трудом поднялся на четвереньки и пополз вдоль стены. К
двери. Прочь отсюда...
изнеможении, затем попробовал подняться на ноги. Плохо мне, подумал он.
Ох, как мне плохо. Он сел и ощупал лицо. Лицо было влажное и липкое, и тут
он обнаружил, что смотрит только одним глазом. Болели ребра, трудно было
дышать. Болели челюсти, и ужасной, невыносимой болью сводило низ живота.
Сволочь, Копчик. Изуродовал меня... Андрей заплакал. Он сидел на полу в
пустом коридоре, прислонившись спиной к золоченым завитушкам, и плакал.
Ничего не мог с собой сделать. Плача, он с трудом задрал полу плаща и
полез рукой под брючный ремень. Болело ужасно, но не там, а выше. Весь
живот болел. Трусы были мокрые.
остановился над ним. Какой-то полицейский - красный, распаренный, без
фуражки, с растерянными глазами. Постоял несколько секунд словно бы в
нерешительности и вдруг опрометью бросился бежать дальше, а из глубины
коридора уже бежал второй, на ходу сдирая с себя китель.
многоголосый гомон. Тогда он с усилием поднялся и, придерживаясь за стену,
поплелся на этот гомон, все еще всхлипывая, со страхом ощупывая лицо и то
и дело останавливаясь, чтобы постоять, согнувшись и держась за живот.
Внизу в огромном вестибюле ворочалась густая человеческая каша. Совершенно
непонятно было, что там делается. Прожекторные лампы, установленные вдоль
галереи, озаряли холодным слепящим светом это месиво, в котором мелькали
разномастные бороды, форменные фуражки, золотые шнуры витых полицейских
аксельбантов, примкнутые штыки, растопыренные пятерни, бледные лысины, и
от всего этого поднимался к потолку теплый влажный смрад.
руками по перилам, кое-как, задом, боком, стал спускаться, сам не понимая,
зачем он это делает. Несколько раз он останавливался, чтобы отдышаться и
постонать, открывал глаза, глядел вниз, ему снова становилось невмоготу от
этого зрелища, он опять зажмуривался и опять принимался перебирать руками
по перилам. Уже внизу руки его ослабели окончательно, он сорвался и
прокатился по последним ступенькам до мраморной лестничной площадки,
украшенной гигантскими бронзовыми плевательницами. Сквозь муть и гомон он
услышал вдруг надсадный хриплый рев: "Гляди, да это же Андрюха!.. Ребята,