Я был жалок. Я ненавидел себя. Я ненавидел Згута с его дружескими
советами. Я ненавидел всю эту банду, собравшуюся здесь. Верить или не
верить... В том-то и дело, черт возьми, что я верил. Я не первый год
работаю, я чувствую, когда люди говорят правду. Но ведь люди же, люди! А
если я поверил, то они для меня уже не люди!.. Да я просто не имею права
верить. Это просто самоубийство - верить! Это значит - взять на себя такую
ответственность, на которую я не имею никакого права, которой я не хочу,
не хочу, не хочу... Она раздавит меня, как клопа! Ладно, Хинкуса я, во
всяком случае, поймал. И Мозеса я тоже не выпущу! Пусть будет что будет, а
тайна Второго Национального и тайна золотого броневика раскрыты. Вот
так-то. А если здесь замешана межпланетная политика, так я - простой
полицейский, пусть политикой занимается тот, кому это положено... В
обморок бы сейчас брякнуться, подумал я с тоской. И пусть делают, что
хотят...
Симонэ и хозяин. Хозяин поставил передо мной чашку кофе, а Симонэ взял у
стены стул и уселся напротив меня. Мне показалось, что он сильно осунулся
и даже как-то пожелтел.
процедуры. - Он неприятно оскалился. - Вы его загубите, Глебски, и это
будет скотский поступок. Я знаю вас, правда, всего два дня, но никак не
мог ожидать, что вы окажитесь всего-навсего чучелом с золотыми пуговицами.
Не мог я больше пить кофе. Меня уже тошнило от кофе.
заведении, а вы, Симонэ, просто интеллектуал на отдыхе...
вам захотелось на мундир?
судьба вам бросила кусок. В первый и последний раз в жизни. Звездный час
инспектора Глебски! В ваших руках оказалось действительно важное решение,
а вы ведете себя, как распоследний тупоголовый...
минуту просто подумайте. Оставим в стороне то, что Мозес - обыкновенный
преступник. Вы, я вижу, ни черта не смыслите в законе. Вы, кажется,
воображаете, будто существует один закон для людей и другой закон для
вурдалаков. Но оставим в стороне все это. Пусть они пришельцы. Пусть они
жертвы шантажа. Великий контакт... - Я вяло помахал рукой с люгером. -
Дружба миров и так далее... Вопрос: что они делают у нас на Земле? Мозес
сам признался, что он наблюдатель. За чем он, собственно, наблюдает? Что
им здесь понадобилось?.. Не скальтесь, не скальтесь... Мы здесь с вами
занимаемся фантастикой, а в фантастических романах, насколько я помню,
пришельцы на Земле занимаются шпионажем и готовят вторжение. Как, по
вашему мнению, в такой ситуации должен поступать я, чиновник с золотыми
пуговицами? Должен я исполнить свой долг или нет? А вы сами, Симонэ, как
землянин, что вы думаете о своем долге?
штору. Я оглянулся на него.
небо.
оборачиваясь. - Жду, Петер, жду... Вы бы приказали девочке вернуться в
дом. Там на снегу, она прямо готовая мишень... Меня она не слушает...
сделал несколько глотков. Готовая мишень... Все мы здесь - готовые
мишени... И вдруг я ощутил, как сильные руки взяли меня сзади за локти. Я
открыл глаза и дернулся. Боль в ключице была такой острой, что я едва не
потерял сознание.
карман.
законом жива совесть человеческая.
звякнули. Заранее покрывшись потом в ожидании жуткой боли, я рванулся изо
всех сил. Это ничем не кончилось, и, когда я опомнился, Симонэ уже выходил
из комнаты с чемоданом в руке. Хозяин, все еще придерживая меня за локти,
тревожно говорил ему вслед:
Хозяин озабоченно наклонился надо мной.
арестуете и правильно сделаете, только потерпите немного, не рвитесь...
ведь вам же очень больно, а я вас пока все равно не выпущу...
хватки все-таки не ожидал. Я откинулся на спинку стула и перестал
сопротивляться. Меня мутило, тупое безразличие овладело мною. И где-то на
самом донышке души слабо тлело чувство облегчения - ситуация больше не
зависела от меня, ответственность взяли на себя другие. По-видимому, я
снова потерял сознание, потому что оказался вдруг на полу, а хозяин стоял
рядом со мной на коленях и смачивал мне лоб мокрой ледяной тряпкой. Едва я
открыл глаза, он поднес к моим губам горлышко бутылки. Он был очень
бледен.
тянуло холодом, слышались возбужденные голоса, потом что-то грохнуло,
затрещало. Хозяин болезненно сморщился.
косяк разворотили...
встречи!..
дрогнули от какого-то жуткого клекота и свиста. И стало тихо. Я поднялся
на ноги и пошел к двери. Хозяин суетился рядом, широкое лицо его было
белое и рыхлое, как вата, по лбу стекал пот. Он беззвучно шевелил губами -
наверное, молился.
бормотал: "Давайте выйдем, Петер, вам надо подышать свежим воздухом..." Я
оттолкнул его и двинулся к лестнице. Мимоходом я с глубоким злорадством
отметил, что входная дверь снесена начисто. На лестнице, на первых же
ступеньках, мне стало дурно, и я вцепился в перила. Хозяин попытался
поддержать меня, но я снова отпихнул его здоровым плечом и сказал:
"Убирайтесь к черту, слышите?.." Он исчез. Я медленно пополз по
ступенькам, цепляясь за перила, миновал Брюн, испуганно прижавшуюся к
стене, поднялся на второй этаж и побрел в свой номер. Дверь номера Олафа
была распахнута настежь, там было пусто, резкий аптечный запах расползался
по коридору. Добраться бы до дивана, думал я. Только бы добраться до
дивана и лечь... И тут я услышал крик.
поздно!..
вдруг я услышал ровное далекое гудение. Тогда я повернулся и, спотыкаясь,
побежал к чердачной лестнице.
солнечного блеска, а потом различил две голубоватые, совершенно прямые
лыжни. Они уходили на север, наискосок от отеля, и там, где они кончались,
я увидел четкие, словно нарисованные на белом, фигурки беглецов. У меня
отличное зрение, я хорошо видел их, и это было самое дикое и нелепое
зрелище, какое я помню.
мышкой, а на плечах ее грузно восседал сам старый Мозес. Правее и чуть
отставая, ровным финским шагом несся Олаф с Луарвиком на спине. Билась по
ветру широкая юбка госпожи Мозес, вился пустой рукав Луарвика, и старый
Мозес, не останавливаясь ни на секунду, страшно и яростно работал
многохвостой плетью. Они мчались быстро, сверхъестественно быстро, а
сбоку, им наперерез, сверкая на солнце лопастями и стеклами кабины,
заходил вертолет.
словно бы неторопливо, снижался, прошел над беглецами, обогнал их,
вернулся, спускаясь все ниже, а они продолжали стремительно мчаться по
долине, будто ничего не видя и не слыша, и тогда в это могучее монотонное
гудение ворвался новый звук, злобный отрывистый треск, и беглецы
заметались, а потом Олаф упал и остался лежать неподвижно, а потом кубарем
покатился по снегу Мозес, а Симонэ рвал на мне воротник и рыдал мне в ухо:
"Видишь? Видишь? Видишь?.." А потом вертолет повис над неподвижными телами
и медленно опустился, скрыв от нас и тех, кто лежал неподвижно, и тех, кто
еще пытался ползти... Снег закрутился вихрем от его винтов, сверкающая
белая туча горбом встала на фоне сизых отвесных скал. Снова послышался
злобный треск пулемета, и Алек сел на корточки, закрыв глаза ладонями, а
Симонэ все рыдал, все кричал мне: "Добился! Добился своего, дубина,
убийца!.."