Чтение 38–й страницы книги ~Понедельник начинается в субботу~

исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они не
понимают, почему это нас так трогает. "Возьмем, скажем, меня, - предложил
Корнеев. - Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?"

Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот
Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все -
про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и бросил
его в корзину для мусора; и про то, как вчера этого пера в корзине не
оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мертвый
попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус
попугая узнал, пожалел и сжег в упомянутой выше электрической печи, а
пепел зачем-то выбросил в форточку.

Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа
заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно
видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению,
в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже казалась
разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и на лицах их
читался протест. Корнеев решительно сказал:

- Врете. Причем неумело.

- Это все-таки не тот попугай, - сказал вежливый Эдик. - Вы,
наверное, ошиблись.

- Да тот, - сказал я. - Зеленый, с колечком.

- Фотон? - спросил Володя Почкин прокурорским голосом.

- Фотон. Янус его Фотончиком называл.

- А цифры? - спросил Володя.

- И цифры.

- Цифры те же? - спросил Корнеев грозно.

- По-моему, те же, - ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа.

- А точнее? - потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. -
Повтори, какие тут цифры?

- Девятнадцать... - сказал я. - Э-э... Ноль два, что ли? Шестьдесят
три.

Корнеев заглянул под ладонь.

- Врешь, - сказал он. - Ты? - обратился он к Роману.

- Не помню, - сказал Роман спокойно. - Кажется не ноль три, а ноль
пять.

- Нет, - сказал я. - Все-таки ноль шесть. Я помню, там такая
закорючка была.

- Закорючка, - сказал Почкин презрительно. - Ше холмсы! Нэ
пинкертоны! Закон причинности им надоел...

Корнеев засунул руки в карманы.

- Это другое дело, - сказал он. - Я даже не настаиваю на том, что вы
врете. Просто вы перепутали. Попугаи все зеленые, многие из них
окольцованы, эта пара была из серии "Фотон". А память у вас дырявая. Как у
всех стихоплетов и редакторов стенгазет.

- Дырявая? - осведомился Роман.

- Как терка.

- Как терка... - повторил Роман, странно усмехаясь.

- Как старая терка, - пояснил Корнеев. - Ржавая. Как сеть.
Крупноячеистая.

Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного
кармана записную книжку и перелистал страницы.

- Итак, - сказал он, - крупноячеистая и ржавая. Посмотрим...
Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - прочитал он.

Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.

- Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - упавшим голосом прочитал на
кольце Корнеев. Это было очень эффектно. Стеллочка немедленно завизжала от
удовольствия.

- Подумаешь, - сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. - У меня
однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу
получать автомобиль. А потом оказалось...

- Почему это ты записал номер? - сказал Корнеев, прищуриваясь на
Романа. - Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у
тебя и номер твоих часиков записан?

- Блестяще! - сказал Почкин. - Витька, ты молодец. Ты попал в самую
точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко!

- Идиоты! - сказал Роман. - Что я вам - Выбегалло?

Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши.

- Иди к дьяволу! - сказал Роман. - Саша, ты только полюбуйся на них!

- Ребята, - сказал я укоризненно, - да кто же так шутит? За кого вы
нас принимаете?

- А что остается делать? - сказал Корнеев. - Кто-то врет. Либо вы,
либо все законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное меняется.

Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и стал думать. Саня Дрозд
спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди испуганными
глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то формулы. Первым
заговорил Эдик.

- Если даже никакие законы не нарушаются, - рассудительно сказал он,
- все равно остается странным неожиданное появление большого количества
попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность среди них.
Но я не очень удивлен, потому что не забываю, что имею дело с Янусом
Полуэктовичем. Вам не кажется, что Янус Полуэктович сам по себе
прелюбопытнейшая личность?

- Кажется, - сказал я.

- И мне тоже кажется, - сказал Эдик. - Чем он, собственно,
занимается, Роман?

- Смотря какой Янус. У-Янус занимается связью с параллельными
пространствами.

- Гм, - сказал Эдик. - Это нам вряд ли поможет.

- К сожалению, - сказал Роман. - Я вот тоже все время думаю, как
связать попугаев с Янусом, и ничего не могу придумать.

- Но ведь он странный человек? - спросил Эдик.

- Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один. Мы к этому
так привыкли, что не думаем об этом...

- Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы слишком
уважаем его. А ведь наверняка каждый из нас замечал за ним хоть одну
какую-нибудь странность.

- Странность номер один, - сказал я. - Любовь к умирающим попугаям.

- Пусть так, - сказал Эдик. - Еще?

- Сплетники, - сказал Дрозд с достоинством. - Вот я однажды просил у
него в долг.

- Да? - сказал Эдик.

- И он мне дал, - сказал Дрозд. - А я забыл, сколько он мне дал. И
теперь не знаю, что делать.

Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал:

- Известно ли вам, например, что каждый раз, когда мне приходилось
работать с ним по ночам, ровно в полночь он куда-то уходил и через пять
минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он так
или иначе старается узнать у меня, чем мы тут с ним занимались до его
ухода?

- Истинно так, - сказал Роман. - Я это знаю отлично. Я уже давно
заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об этом
своем дефекте прекрасно осведомлен. Он несколько раз извинялся и говорил,
что это у него рефлекторное, связанное с последствиями сильной контузии.

- Память у него никуда не годится, - сказал Володя Почкин. Он смял
листок с вычислениями и швырнул его под стол. - Он все время пристает,
виделся ты с ним вчера или не виделся.

- И о чем беседовали, если виделся, - добавил я.

- Память, память, - пробормотал Корнеев нетерпеливо. - При чем здесь
память... Не в этом дело. Что там у него с параллельными пространствами?..

- Сначала надо собрать факты, - сказал Эдик.

- Попугаи, попугаи, попугаи, - продолжал Витька. - Неужели это
все-таки дубли?

- Нет, - сказал Володя Почкин. - Я просчитал. Это по всем категориям
не дубль.

- Каждую полночь, - сказал Роман, - он идет вот в эту свою
лабораторию и буквально на несколько минут запирается там. Один раз он
вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь...

- И что? - спросила Стеллочка замирающим голосом.

- Ничего. Сел в кресло, посидел немножко и вернулся обратно. И сразу
спросил, не беседовал ли я с ним о чем-нибудь важном.

- Я пошел, - сказал Корнеев, поднимаясь.

- И я, - сказал Эдик. - У нас сейчас семинар.

- И я, - сказал Володя Почкин.

- Нет, - сказал Роман. - Ты сиди и печатай. Назначаю тебя главным.
Ты, Стеллочка, возьми Сашу и пиши стихи. А вот я пойду. Вернусь вечером, и
чтобы газета была готова.

Они ушли, а мы остались делать газету. Сначала мы пытались что-нибудь
придумать, но быстро утомились и поняли, что не можем. Тогда мы написали
небольшую поэму об умирающем попугае.

Когда Роман вернулся, газета была готова, Дрозд лежал на столе и
поглощал бутерброды, а Почкин объяснял нам со Стеллой, почему происшествие
с попугаем совершенно невозможно.

- Молодцы, - сказал Роман. - Отличная газета. А какой заголовок!
Какое бездонное звездное небо! И как мало опечаток!.. А где попугай?

Попугай лежал в чашке Петри, в той самой чашке и на том самом месте,
где мы с Романом видели его вчера. У меня даже дух захватило.

- Кто его сюда положил? - осведомился Роман.

- Я, - сказал Дрозд. - А что?

- Нет, ничего, - сказал Роман. - Пусть лежит. Правда, Саша?

Я кивнул.