манящих неоновых вывесок. Утро, день, вечер. Когда первые высыпавшие на
небо звезды успокаивают взбаламученное море и неяркие огни на улицах
разбегаются, как косяки рыб, когда пивные преображаются в исповедальни, а
кино - в заповедные места чудодейства, когда те и другие зовут к
обновлению и дуновения надежды согревают пространства жаждущей плоти,
тогда начинают раздвигаться дома, шире и дальше раскидываются проспекты и
кажется, что исполнимы все желания... Царство неоновых вывесок окрашено в
цвета вожделения. Уже прочитаны газеты. Просмотрены программы новостей.
История заснула на ночь. За обрешеченным окнами, в безвкусно обставленных,
обитых мягким квартирах-камерах утихомирились буйные, и последний на дню
самоубийца, едва-едва вскарабкавшись на девяносто четвертый этаж, в
облегчении останавливается на площадке и потом, повременив, начинает
долгий спуск в другой кошмар.
Таймс-сквер отпирают клетки, но ранние отчаявшиеся птахи уже там: разогнув
пружинистые прутья, они прокрались в львиные логова и змеиные ямы.
Неудачники пожимают рукоятки игральных автоматов. Разочарованные в любви
прячутся по отдельным кабинетам в барах, сосредоточенно, до бесконечности
фиксируя собственные ощущения. Кто с шампанским, кто с поганым пойлом, они
измеряют давление на дне дурманного моря, но все они - не более чем
китайские кули, которых согнали для освоения азиатских пределов
исчезнувшего моря. Они уже побывали там и снова отправятся туда, потому
что у них международные паспорта, изготовленные из нержавейки и
заполненные на эсперанто. В их карманах бренчат жетоны к турникетам,
которых покамест не изобрели. После женщин - всегда наступает на душу
виски, так было, так есть, так будет. И на ладонях у них вместо линий
судьбы - маршруты недоступных дорог.
трясутся руки, мчатся, приближаясь к своему последнему Перевалу, мужчина и
женщина. Единственная их защита - неведение: головы двадцать второго
размера и туловища сорок пятого, а из припасов у них - лишь бутылка
дешевого виски. Они едут через легендарный перевал золотоискателей Чилкут,
или по Чизолмовой Скотогонной тропе, на форде-развалюхе. Ночуют под
черными скалами, прикрытые от холода только друг дружкой. Неподалеку
бродит последний бизон - сгорбатившийся, фыркающий, обреченный на
вымирание, но этим двоим, погруженным в блаженный окаменелый сон, не до
него. Это первопроходцы, быть может, именно в них наше спасение, потому
что они не участвуют в карнавале погони за добычей, хотя они тоже ночные
птахи, но пробирающиеся в девственные, неизгаженные приобретениями разума
края... Но тебе, нейтралу, межеумку, только кажется, что они еще свободны
и что рояль еще не переделали в механическое пианино, в саунд-синтезатор,
в музыкальный компьютер. Город - логово стаи одиноких волков и волчиц,
сбившихся в мохнатый клубок в тщетной надежде обрести друг в друге
спасение от холода. Но долго ли сохраняется тепло суровой зимой?.. Когда в
циклонном безвоздушье отчаяния лопаются стекла в окнах, когда постель
продувают студеные ветры, несущие запахи мертвых бизонов и исчезнувших
индейских племен, запахи утренних гудков и боя часов, свидетельствующих о
неудержимом беге времени, предвещающих приближение небытия, - надолго ли
хватит того теплого сладостного дыхания лежащего рядом? А потом, снова в
мертвой постели, ты будешь говорить с тенями тех, кого любил... Тебе,
нейтралу, ничейному человеку на ничейной земле, не надо задумываться над
такими вещами, ибо единственное твое назначение - быть зрячим среди
слепцов. Ты наблюдаешь, как на улицах начинается карнавал погони за
добычей. Но долго ли ты останешься нейтралом, если ты, - такой же,
человек, да... Все города одинаковы в сути своей, засасывающей воронкой
торнадо вбирающие в себя чувства, грезы, надежды, сминающие их в
скрежещущей мясорубке ненависти, страха, голода, порожденных одиночеством.
И чем больше город, тем выше уровень концентрации зла в нем, тем страшнее
в нем жить, тем противоестественнее думать о любви на его улицах... Чем
больше человек ненавидит, тем сильнее отдаляется он от заветной цели -
торжества справедливости и свободы. Кто боится, тот свободен быть не
может. Не сумеет.
разбросаны атоллы парков, где прячутся влюбленные, одолеваемые иллюзиями.
На них старенькая, немодная одежда, и лунный свет кислотой льется сквозь
порванные головные уборы им на голову. Они в стороне от судоходных путей,
где-то далеко, им кажется, на неисчисленной широте, на неучтенном
меридиане. У них кораллами в кровь сбиты ноги, у них нет ни ружья, ни
удилища, приближается пора муссонов, умирают от неизвестных болезней
кокосовые пальмы. Никакой возможности выжить. Но им кажется: те, кто
любит, уцелеют. Наивные мечты обессиленных жертв...
усиливает во сто крат слабость всех, и уровень страха выходит за пределы
человеческого восприятия. В одиннадцать вечера надежды начинают
рассеиваться. Все перепробовано, и все впустую. Полуночное мечтание -
полная противоположность полуденному плану, но они связаны меж собою
неразрывно иронией бытия. Между погоней за добычей и ее противоположностью
- несчастным случаем, - тоже есть связь, и эта связь - счастливый случай,
хотя нищий попадает в постель к жене банкира только тогда, когда он уже
потерял от голода мужскую силу. Железнодорожный экспресс отправляется к
Великим Озерам, но прыгает через пути и в итоге прибывает во Флориду,
однако вся соль в том, что диспетчер направил поезд в Сан-Франциско, а
машинист хотел попасть в Хьюстон. Красное переходит в черное, чет в нечет;
а белым здесь и не пахло. О "сером", золотой середине, никто и не смеет
мечтать... Заевшее механическое пианино без конца барабанит один и тот же
мотив, который давно пора пришла забыть, а саксофоны ржут, как жеребцы,
лезущие на кобылу. Колокола сорвались с цепей и поплыли над городом,
вызванивая все часы суток одновременно. Поджигатель исхитрился спалить
пожарное депо, но только потому, что этой ночью ничего больше не
загорится. В полицейском участке избивают убийцу. Он давно во всем
признался и говорит чистую правду, очищая душу, но легавые не верят ему и
бьют, бьют его - до тех пор, пока он не начнет отрицать вину, а тем
временем их капитан, днем вершащий судьбы задержанных преступников,
выходит на охоту: он сексуальный маньяк, и это его третий месяц тщетно
ищут все городские копы... Крапленые карты позабыли шулеров, а дома
вывесили свои номера.
не заглядывал, а там проститутка, готовая утолить твою жажду любви, и ты
думаешь, что все идет как надо; и всегда сыщется последний глоток, который
опьянит тебя, и последняя надежда - та, что переживет ночь и наутро
подымет ясный, как у подсолнуха, лик, и окрасит мир, тот, что вокруг. Но
если надежда ночью умрет, тогда знай, - пора уходить. В мир иной. Как?
Зависит от тебя. Либо на сотый этаж небоскреба лезь, либо: выйди вон через
дверь...
племена, преследуя вымершего косматого мамонта. Раскладываются и
разверзаются тротуары, падают стены. За каждым поворотом - ад, и под
каждой кроватью, придавленной телами - дьявол; обыкновенный ад и совсем не
страшный, примелькавшийся дьявол, вдруг оборачивающийся в того
единственного друга, которого ты ждал всю жизнь, - так же, как длительное
знакомство переходит иногда в нечто большее. Говорят, любовь, но это -
привычка. Привычка - тоже состояние всеобъемлющее, великое, часто -
труднопреодолимое... Но впереди все равно маячит утро, оно обязательно
настанет, и по мере того, как стрелка часов подвигается к тому часу, когда
ложишься спать и видишь сны о чем-то большем, мрачная тень завтрашнего дня
все сильнее заволакивает светлеющую, улетающую ночь. Она постепенно
облачает людей в свинцовую оболочку презрения и отчужденности, чтобы они
не облучились надеждой; никто не посеял семя подсолнуха - и не посеет.
рваный ритм. В бутылке с выпивкой идет химическая реакция, основа всего
живого, алкоголь делается слабым, как вода или кровь. Случайно встречаются
старые приятели, протягивают друг другу руки, но рука хватает пустоту и
стыдливо прячется в карман. Чтобы получилось крепкое дружеское
рукопожатие, требуется несбыточное - нечто большее... Одному попадается у
парка симпатичная женщина, но, присмотревшись, он видит, что она -
лунатик, и обнаруживает, что забыл родной язык и может говорить лишь на
каком-то чужом, которого сам не понимает, хотя учил. Другой натыкается на
труп, валяющийся на мостовой, зовет полицию, однако санитарная машина
увозит в морг его самого. Несчастный случай. Ха. Будто все не случайно - в
этом-то мире... Труп, кстати, встает и уходит туда же, куда накануне
вечером последний на дню самоубийца. А может, это он и был.
усталые всадники, чтобы опочить на обочине, но засыпают навсегда. Давайте
ходить друг к другу в гости, люди: мы к вам на поминки, вы к нам на
именины. По-прежнему звучит рояль, но и он теперь механический. Голубой
ключ в руках - только отпирает он не те двери...".
преодолевая ступеньку за ступенькой. Она решала возникающие по мере
продвижения задачи и думала, думала...
временем у них появляется больше возможностей для уничтожения: друг друга,
среды обитания, живых существ других видов. Зверей так называемых. Тварей
неразумных.
освобождения, они злы и безжалостны, они не заслужили свободы от