сестра, сумеет поставить себя в свете, особенно когда попривыкнет и
приглядится. И все-таки он был взбешен, он затаил злобу против них обе-
их, против их отца, против брата и давал себе слово отплатить им всем за
свою неудачу - позднее, когда будет хозяином положения.
на картах, - она слыла хорошей гадалкой. Маркиз, Андермат и Шарлотта
внимательно слушали, поддаваясь невольному влечению к неведомому, к не-
вероятному, которое вдруг да станет возможным, той неискоренимой вере в
чудесное, которая так крепко сидит в человеке, что иной раз даже самый
трезвый ум смущают глупейшие измышления шарлатанов.
не любит ее так, как раньше. И разлад с каждым днем углублялся по вине
их обоих. В первый раз она догадалась о своем несчастье в вечер празд-
нества, когда повела Поля на дорогу в Ла-РошПрадьер. Она видела, что уже
нет прежней нежности в его взглядах, прежней ласки в голосе, исчезло
страстное внимание к ней, но не могла угадать причину такой перемены.
свидание, сияющая, счастливая, сказала ему: "А знаешь, я кажется, в са-
мом деле беременна". У него от этих слов холод побежал по спине - такое
неприятное чувство они вызвали.
ти, переполнявшей радостью ее сердца, но постоянные разговоры о том, что
Поль считал досадным, противным и каким-то неопрятным, коробили его, ме-
шали его восторженному преклонению перед обожаемым кумиром.
нее некрасивые желтые пятна на лице, он стал думать, что ей следовало бы
избавить его от такого зрелища, исчезнуть на несколько месяцев, а потом
предстать перед ним, блистая свежестью и новой красотой, предав забвению
неприятное происшествие или же умело сочетая с обольстительной прелестью
любовницы иное обаяние - тонкое обаяние умной, неназойливой молодой ма-
тери, показывающей своего ребенка лишь издали в ворохе розовых лент.
торой он ждал от нее: она могла уехать на лето в Монт-Ориоль, а его ос-
тавить в Париже, чтоб он не видел ее поблекшего лица и обезображенной
фигуры. Он очень надеялся, что она сама это поймет.
бесчисленных письмах, звала так настойчиво, с таким отчаянием, что он
поддался слабости, жалости и приехал к ней. И теперь его тяготила неук-
люжая, слезливая нежность этой женщины, ему безумно хотелось бросить ее,
никогда больше не видеть, не слышать ее раздражающего, неуместного лю-
бовного воркования. Ему хотелось выложить все, что накипело на сердце,
объяснить, как неловко и глупо она ведет себя, но сделать это было
нельзя, а уехать тоже было неудобно, и нетерпеливая досада невольно про-
рывалась у него в желчных, обидных словах.
ла теперь недомогание, тяжесть, что ее мучили все страхи беременных жен-
щин, и она так нуждалась в утешении, в ласке, в нежной привязанности.
Ведь она любила его всем своим существом, каждой жилкой, каждым движени-
ем души, любила беззаветной, беспредельной, жертвенной любовью. Теперь
она уже считала себя не любовницей его, а его женой, подругой жизни,
преданной, верной, покорной его рабой, его вещью. Теперь уж для нее и
речи быть не могло о каких-то ухаживаниях, ухищрениях женского ко-
кетства, о непрестанных стараниях нравиться и прельщать, - ведь она вся,
вся принадлежала ему, они были связаны такими сладостными и могучими
узами - у них скоро должен был родиться ребенок.
свои нежные сетования:
то же! Это, в конце концов, становится утомительным.
коил меня, так хочется услышать от тебя дорогое слово. А ты ведь не час-
то говоришь его теперь, вот и приходится выпрашивать его, выклянчивать,
как милостыню.
гом. Умоляю!
жешь понять, что...
бы ты знал, как мне больно!
ла, до чего неумно ты себя ведешь!
приехал!
надлежу тебе. Ведь мы с тобой одно, наш ребеночек связывает нас нерас-
торжимыми узами. А всетаки... все-таки... если когда-нибудь... если при-
дет такой день, что ты разлюбишь меня, ты скажешь мне это? Обещаешь?
любовью, ты придешь ко мне и скажешь: "Милая моя Христиана, я очень тебя
люблю, но это уже не то, совсем не то, что прежде. Будем друзьями,
только друзьями".
году!..
себя курортную знать, как владетельные особы принимают заезжих гостей в
своем королевстве.
Хозяйка и гостья пожали друг другу руки, сели и завели разговор.
на картах. Она столько мне тут предсказала! - И, взяв его под руку, Ан-
дермат добавил: - Удивительный вы человек! В Париже мы вас видели раз в
месяц, и того реже, несмотря на усердные приглашения моей жены. Чтобы
вытащить вас сюда, нам пришлось бомбардировать вас письмами. А с тех пор
как вы приехали, у вас такой унылый вид, словно вы ежедневно теряете по
миллиону. Что с вами? Вас беспокоит какая-нибудь неприятность? Скажите,
не скрывайте!.. Может быть, удастся помочь вам.
часто бывал у вас в Париже... так ведь это Париж... сами понимаете!
повеселее. Я тут затеваю два-три праздника. Надеюсь, они пройдут удачно.
лосой вдовушкой. И тотчас же лакей выкрикнул:
гладкими начесами на висках.
говорили, на очень выгодных условиях. Двум его коллегам очень хотелось
узнать, что это за условия, но Андермат ответил только:
те последовать его примеру, - пожалуйста, можно будет столковаться. Ког-
да надумаете, сообщите мне, и мы побеседуем.
никогда не показывался с ней в обществе.
отходил от Луизы, тихо говорил ей что-то, наклоняясь к ее плечу, и время
от времени, смеясь, пояснял тем, кто проходил мимо них:
дил за ней по пятам, и бойкая вдовушка кокетничала с новым поклонником
напропалую.
ражение; вдруг она встала, прошла через всю гостиную и, прервав уединен-
ную беседу своего врача с рыжеволосой красоткой, властно заявила:
слез не хватит.