вдаль заливные луга, справа тянется, не кончаясь, обрывистый склон. Табуны
коней пасутся на приволжских кручах.
гудят, пот пропитал рубаху, заливает глаза. Кажется, даже скамья, на
которой сидишь, мокра от пота. Козел сжимает зубы, чтобы не расплакаться.
Раз-и-два! Раз-и-два! Сбиться нельзя, дадут по шее. Весла враз подымаются,
роняя сверкающую бахрому прохладных капель, и враз опускаются, разбивая
волну. Хоть бы черпнуть из-за борта, ополоснуть лицо, едкий, разъедающий
глаза пот, - некогда. Раз-и-два, раз-и-два! Покажись тут боярину! Боярин в
шатре, на головном судне. Боярину грести не нать... Солнце печет и печет и
все не хочет снизиться. Тогда бы ночлег, костер, обжигающая каша,
мгновенный, как в воду, сон.
похлебку. После мясной заправки веселее глядится, легче кажется весло,
сильнее руки.
гнетет так отчаянно и не кидает вечером сразу в сон. День за днем...
по-над берегом. Стоят, загораживая горсткой глаза, смотрят на караван.
Крикни - не услышат: далеко. Овцы, словно серая вошь, ползут по берегу, у
воды. Бродят быки и кони. По круче, темнея противу солнца, тянется
крохотная запряжка. Возок не возок, вроде юрта ихняя на телеге, и дымок
вьется над ней. На ходу и варят что-то себе. Города просторные, без стен,
домики будто высыпаны по берегу, и церквей не видать. Как живут, что
делают? Кое-где пашни, тоже и хлеб сеют, значит, не только кумыс да мясо,
как сказывали про них.
попутный! Тогда поднимут парус, гребцам можно будет сушить весла, можно
будет развалиться на досках, глядя в небо, где висят - не то плывут, не то
тают - белые облака. Раз-и-два! Раз-и-два! Раз-и-два!
уже не рассмотреть. В темноте налаживали сходни, выводили коней. На берегу
- сутолока: и свои, и татары, кого ни набежало. Князья разъезжали вдоль
причалов, скакали бояре. Кого-то, кто дуроломом, в ночь, дернул было в
город, с руганью вели назад. Люди истосковались по твердой земле, по
человечьему жилью, а тут - стой, терпи, ночуй тута, у лодей, у берега.
голоса, люди выползали из шатров, собирались кучками. Козел тоже выбрался.
От холода пробирала дрожь. В рассветных сумерках смутно обозначались
рубленые сараи, бочки и кули под навесами, костры приплавленного с
верховьев леса и жердевые, обмазанные глиной загоны для скота. Козел пошел
по берегу. Русская сторожа дремала, опершись о копья.
<Останешься не евши!> - подумал он.
бараньих шапках, с посохами в руках. Верно, стерегли скот. Лица были
плоские, коричневые.
что-то по-своему. <Урус, урусут!> - только и понял Козел. Он хотел было
пойти дальше, но один из загонщиков, широко улыбнувшись, блеснув белыми
зубами, достал из сумы что-то, видом похожее на засохший творог, и
протянул Козлу, повторяя <урус, урус!> и показывая на рот.
нечем отдарить. Те заулыбались, замахали руками.
ним, наконец, отвел душу. Дед был, правда, приглуховат, путался,
переспрашивал, все поминал <князь Ляксандра>, и Козел едва втолковал ему,
что князь Александр давно умер. Дед покивал, кажется, не поверил.
насовсем али как?
глазами.
бывал... Свои у меня тамо, - прибавил дед тише и понурился. - Поди уж и
нетутко, сколько летов прошло!
обмазанные глиной, домики. В отдалении что-то голубело, зеленело, словно
купола и узкие башни над домами. Верно, церкви ихние! - догадался Козел.
Он чуть было не тронулся в гору, да на берегу ударили в било, и пришлось
рысью бежать назад.
два попа из русской церкви. Кадили, благословляли рать. После молебствия
роздали по ломтю хлеба. На ворчание мужиков было сказано, что завтрак им
уже готов в городе.
дружина - ускакали вперед представляться хану. Прочие ратники, свернув
шатры, погрузив добро и доспех на телеги, навьючив коней, тронулись следом
за ними мимо любопытных чумазых мальчишек, мимо мужиков и женок, - что
были одеты почти как мужики, - столпившихся по сторонам поглядеть на
русских воев, мимо плетней и огорож, мимо сложенных из кирпича низких
домов и войлочных круглых шатров татарских, по широкой пыльной улице,
разгоняя скот и собак, что с визгом кидались под ноги ратникам. Когда
увидали первого верблюда, даже порушили строй. Всем охота была посмотреть,
что за зверь. Верблюда с погонщиком окружили. Кто посмелее - норовил
потрогать, подергать за шерсть. Верблюд пятился, надменно задирал голову.
Мужики хохотали, глядя на его морду.
выложены с лица лазоревыми блестящими кирпичами. Видели и бесерменские
церкви с высокими голубыми куполами и узорными башнями по сторонам. Прошли
русский конец, где среди плетневых мазаных и кирпичных домов густо стояли
избы, тоже промазанные глиной. Там и сям виднелись сады, и молодки и бабы,
всплескивая руками, выбегали на улицу, на голос родимой русской речи, а
потом торопились кто с кувшином молока, кто с яблоками или пирогом -
угостить на ходу и выспрашивали тут же, роняя непрошеные слезы:
был все больше южный, с Оки да с Прони.
приготовлены для них на окраине, и к загонам, где еще следовало поставить
шатры.
хлопотали у костров. В котлах булькало мясное варево. Часть комонных, что
ускакала вперед, без оружия, теперь встречала рать и разводила по местам.
Мужики торопились дорваться до еды, все прочее сейчас уже не интересовало.
большие подносы. Хлеб был свой. В ход пошли ножи. Мясо ели руками, горячее
хлебово черпали из котлов и мис по очереди, глотали, обжигаясь.
достанется. Наевшиеся, отваливались, распускали опояски. Татары привезли
несколько возов арбузов и дынь в двухколесных плетеных коробьях. Мужики
разбирали, дивились:
так?
желто-зеленые ломти пошли по рукам.
одной!
шатры. Вырваться в город, побродить - в этот день нечего было и думать.
голоден и холоден, грейся с баранами в куче. Ну, а которого тута поселят,
ежели мастер добрый, к примеру, - живут. Торговлишку какую ни есь заводят.
Гостям торговым тут легота, со всего свету, почитай, везут. Да сами
татары, как с войны воротятся, за полцены у их и товар, и порты, и челядь.
Тут бы и вовсе жить, да бесермены люты. Нашим ходу не дают. Они и хана
обаживают, чтоб ихнюю веру принял, Махмудову...
али к кому из ростовских князей? Али, может, и к местному какому, бают,
наймуют русичей... Бронь бы достать только! Али к купцам...
сабли и стены Тетякова. Сто раз еще и голову сронить можно, но только
Козел не собирался скоро расставаться с головой, и возвращаться с пустом в
родимое Княжево он теперь тоже не собирался.