и Благосветлов щелкали клинком о клинок, и дрожал при мысли, что
Владычинский выколет Благосветлову глаз.
Комаровский-Бионкур дрался на шпагах с сыном московского городского
головы.
том, что Иван Васильевич все настойчивее стал предлагать мне написать
сцену дуэли на шпагах в моей пьесе.
ощущения, когда коварный и вероломный Стриж сказал, что просит, чтобы
через недельку сценка дуэли была "набросана". Тут я вступил в спор,
но Стриж твердо стоял на своем. В исступление окончательное привела
меня запись в его режиссерской книге: "Здесь будет дуэль".
чувствовал себя оскорбленным.
давал бы Людмиле Сильвестровне орать про сундуки!
все это относилось, так сказать, к частному случаю, к моей пьесе. А
было более важное. Иссушаемый любовью к Независимому Театру,
прикованный теперь к нему, как жук к пробке я вечерами ходил на
спектакли. И вот тут подозрения мои перешли, наконец, в твердую
уверенность. Я стал рассуждать просто: если теория Ивана Васильевича
непогрешима и путем его упражнений актер мог получить дар
перевоплощения, то естественно, что в каждом спектакле каждый из
актеров должен вызывать у зрителя полную иллюзию. И играть так, чтобы
зритель забыл, что перед ним сцена...