Гадяча Степан Иванович Курочка. Нужно вам знать, что память у меня, не-
возможно сказать, что за дрянь: хоть говори, хоть не говори, все одно.
То же самое, что в решето воду лей. Зная за собою такой грех, нарочно
просил его списать ее в тетрадку. Ну, дай бог ему здоровья, человек он
был всегда добрый для меня, взял и списал. Положил я ее в маленький сто-
лик; вы, думаю, его хорошо знаете: он стоит в углу, когда войдешь в
дверь... Да, я и позабыл, что вы у меня никогда не были. Старуха моя, с
которой живу уже лет тридцать вместе, грамоте сроду не училась; нечего и
греха таить. Вот замечаю я, что она пирожки печет на какой-то бумаге.
Пирожки она, любезные читатели, удивительно хорошо печет; лучших пирож-
ков вы нигде не будете есть. Посмотрел как-то на сподку пирожка, смотрю:
писаные слова. Как будто сердце у меня знало, прихожу к столику - тет-
радки и половины нет! Остальные листки все растаскала на пироги. Что
прикажешь делать? на старости лет не подраться же!
города, завязал узелок, чтобы не забыть попросить об этом Степана Ивано-
вича. Этого мало: взял обещание с самого себя - как только чихну в горо-
де, то чтобы при этом вспомнить о нем. Все напрасно. Проехал чрез город,
и чихнул, и высморкался в платок, а все позабыл; да уже вспомнил, как
верст за шесть отъехал от заставы. Нечего делать, пришлось печатать без
конца. Впрочем, если кто желает непременно знать, о чем говорится далее
в этой повести, то ему сто'ит только нарочно приехать в Гадяч и попро-
сить Степана Ивановича. Он с большим удовольствием расскажет ее, хоть,
пожалуй, снова от начала до конца. Живет он недалеко возле каменной
церкви. Тут есть сейчас маленький переулок: как только поворотишь в пе-
реулок, то будут вторые или третьи ворота. Да вот лучше: когда увидите
на дворе большой шест с перепелом и выйдет навстречу вам толстая баба в
зеленой юбке (он, не мешает сказать, ведет жизнь холостую), то это его
двор. Впрочем, вы можете его встретить на базаре, где бывает он каждое
утро до девяти часов, выбирает рыбу и зелень для своего стола и разгова-
ривает с отцом Антипом или с жидом-откупщиком. Вы его тотчас узнаете,
потому что ни у кого нет, кроме него, панталон из цветной выбойки и ки-
тайчатого желтого сюртука. Вот еще вам примета: когда ходит он, то всег-
да размахивает руками. Еще покойный тамошний заседатель, Денис Петрович,
всегда, бывало, увидевши его издали, говорил: "Глядите, глядите, вон
идет ветряная мельница!"
торе своем Вытребеньках. Когда был он еще Ванюшею, то обучался в гадячс-
ком поветовом училище, и надобно сказать, что был преблагонравный и
престарательный мальчик. Учитель российской грамматики, Никифор Тимофее-
вич Деепричастие, говаривал, что если бы все у него были так стара-
тельны, как Шпонька, то он не носил бы с собою в класс кленовой линейки,
которою, как сам он признавался, уставал бить по рукам ленивцев и шалу-
нов. Тетрадка у него всегда была чистенькая, кругом облинеенная, нигде
ни пятнышка. Сидел он всегда смирно, сложив руки и уставив глаза на учи-
теля, и никогда не привешивал сидевшему впереди его товарищу на спину
бумажек, не резал скамьи и не играл до прихода учителя в тесной бабы.
Когда кому нужда была в ножике очинить перо, то он немедленно обращался
к Ивану Федоровичу, зная, что у него всегда водился ножик; и Иван Федо-
рович, тогда еще просто Ванюша, вынимал его из небольшого кожаного че-
хольчика, привязанного к петле своего серенького сюртука, и просил
только не скоблить пера острием ножика, уверяя, что для этого есть тупая
сторона. Такое благонравие скоро привлекло на него внимание даже самого
учителя латинского языка, которого один кашель в сенях, прежде нежели
высовывалась в дверь его фризовая шинель и лицо, изукрашенное оспою, на-
водил страх на весь класс. Этот страшный учитель, у которого на кафедре
всегда лежало два пучка розг и половина слушателей стояла на коленях,
сделал Ивана Федоровича аудитором, несмотря на то что в классе было мно-
го с гораздо лучшими способностями.
жизнь. Один из вверенных ему учеников, чтобы склонить своего аудитора
написать ему в списке scit3, тогда как он своего урока в зуб не знал,
принес в класс завернутый в бумагу, облитый маслом блин. Иван Федорович,
хотя и держался справедливости, но на эту пору был голоден и не мог про-
тивиться обольщению: взял блин, поставил перед собою книгу и начал есть.
И так был занят этим, что даже не заметил, как в классе сделалась вдруг
мертвая тишина. Тогда только с ужасом очнулся он, когда страшная рука,
протянувшись из фризовой шинели, ухватила его за ухо и вытащила на сре-
дину класса. "Подай сюда блин! Подай, говорят тебе, негодяй!" - сказал
грозный учитель, схватил пальцами масляный блин и выбросил его за окно,
строго запретив бегавшим по двору школьникам поднимать его. После этого
тут же высек он пребольно Ивана Федоровича по рукам. И дело: руки вино-
ваты, зачем брали, а не другая часть тела. Как бы то ни было, только с
этих пор робость, и без того неразлучная с ним, увеличилась еще более.
Может быть, это самое происшествие было причиною того, что он не имел
никогда желания вступить в штатскую службу, видя на опыте, что не всегда
удается хоронить концы.
класс, где вместо сокращенного катехизиса и четырех правил арифметики
принялся он за пространный, за книгу о должностях человека и за дроби.
Но, увидевши, что чем дальше в лес, тем больше дров, и получивши извес-
тие, что батюшка приказал долго жить, пробыл еще два года и, с согласия
матушки, вступил потом в П*** пехотный полк.
многие пехотные полки; и, несмотря на то, что он большею частию стоял по
деревням, однако ж был на такой ноге, что не уступал иным и кавалерийс-
ким. Большая часть офицеров пила выморозки и умела таскать жидов за пей-
сики не хуже гусаров; несколько человек даже танцевали мазурку, и пол-
ковник П*** полка никогда не упускал случая заметить об этом, разговари-
вая с кем-нибудь в обществе. "У меня-с, - говорил он обыкновенно, трепля
себя по брюху после каждого слова, - многие пляшут-с мазурку; весьма
многие-с; очень многие-с". Чтоб еще более показать читателям образован-
ность П*** пехотного полка, мы прибавим, что двое из офицеров были
страшные игроки в банк и проигрывали мундир, фуражку, шинель, темляк и
даже исподнее платье, что не везде и между кавалеристами можно сыскать.
ти Ивана Федоровича. И так как он не пил выморозок, предпочитая им рюмку
водки пред обедом и ужином, не танцевал мазурки и не играл в банк, то,
натурально, должен был всегда оставаться один. Таким образом, когда дру-
гие разъезжали на обывательских по мелким помещикам, он, сидя на своей
квартире, упражнялся в занятиях, сродных одной кроткой и доброй душе: то
чистил пуговицы, то читал гадательную книгу, то ставил мышеловки по уг-
лам своей комнаты, то, наконец, скинувши мундир, лежал на постеле. Зато
не было никого исправнее Ивана Федоровича в полку. И взводом своим он
так командовал, что ротный командир всегда ставил его в образец. Зато в
скором времени, спустя одиннадцать лет после получения прапорщичьего чи-
на, произведен он был в подпоручики.
лась; а тетушка, родная сестра матушки, которую он знал только потому,
что она привозила ему в детстве и посылала даже в Гадяч сушеные груши и
деланные ею самою превкусные пряники (с матушкой она была в ссоре, и по-
тому Иван Федорович после не видал ее), - эта тетушка, по своему добро-
душию, взялась управлять небольшим его имением, о чем известила его в
свое время письмом. Иван Федорович, будучи совершенно уверен в благора-
зумии тетушки, начал по-прежнему исполнять свою службу. Иной на его мес-
те, получивши такой чин, возгордился бы; но гордость совершенно была ему
неизвестна, и, сделавшись подпоручиком, он был тот же самый Иван Федоро-
вич, каким был некогда и в прапорщичьем чине. Пробыв четыре года после
этого замечательного для него события, он готовился выступить вместе с
полком из Могилевской губернии в Великороссию, как получил письмо такого
содержания:
го холста; да еще хочу поговорить с тобою о деле: так как ты уже имеешь
чин немаловажный, что, думаю, тебе известно, и пришел в такие лета, что
пора и хозяйством позаняться, то в воинской службе тебе незачем более
служить. Я уже стара и не могу всего присмотреть в твоем хозяйстве; да и
действительно, многое притом имею тебе открыть лично. Приезжай, Ванюша;
в ожидании подлинного удовольствия тебя видеть, остаюсь многолюбящая
твоя тетка.
на репу".
кой ответ:
старые, что даже денщик штопал их четыре раза и очень оттого стали уз-
кие. Насчет вашего мнения о моей службе я совершенно согласен с вами и
третьего дня подал в отставку. А как только получу увольнение, то найму
извозчика. Прежней вашей комиссии, насчет семян пшеницы, сибирской арна-
утки, не мог исполнить: во всей Могилевской губернии нет такой. Свиней