необходимость жениться на Настеньке, что, впрочем, он сам понимал еще
лучше меня. Но красноречие мое было возбуждено. Я радовался за дядю.
Долг подстрекал его, иначе бы он никогда не поднялся. Перед долгом же,
перед обязанностью он благоговел. Но, несмотря на то, я решительно не
понимал, как устроится это дело. Я знал и слепо верил, что дядя ни за
что не отступит от того, что раз признал своею обязанностью; но мне
как-то не верилось, чтоб у него достало силы восстать против своих до-
машних. И потому я старался как можно более подстрекнуть и направить его
и работал со всею юношескою горячностью.
последние сомнения ваши исчезли! Случилось то, чего вы не ожидали, хотя
в сущности все это видели и все прежде вас заметили: Настасья Евграфовна
вас любит! Неужели же вы попустите, - кричал я, - чтоб эта чистая любовь
обратилась для нее в стыд и позор?
вскричал дядя, бросаясь ко мне на шею. - И как это она полюбила меня, и
за что? за что? кажется, во мне нет ничего такого... Я старик перед нею:
вот уж не ожидал-то! ангел мой, ангел!.. Слушай, Сережа, давеча ты спра-
шивал, не влюблен ли я в нее: имел ты какую-нибудь идею?
нельзя: любите и между тем сами про это не знаете. Помилуйте! выписывае-
те меня, хотите женить меня на ней, единственно для того, чтоб она вам
стала племянницей и чтоб иметь ее всегда при себе...
всех, и не далее, как завтра.
примемся за дело с мужеством, с истинным благородством души, с силой ха-
рактера... именно с силой характера!
сегодня. Чем больше думать, тем хуже. А если Фома заговорит - немедленно
его выгнать из дому и стереть его в порошок.
му, чем свет, все расскажу, вот как с тобой говорил: не может быть, чтоб
он не понял меня; он благороден, он благороднейший из людей! Но вот что
меня беспокоит: что если маменька предуведомила сегодня Татьяну Ивановну
о завтрашнем предложении? Ведь это уж худо!
ном удивлении. Я ни слова не упомянул о Мизинчикове.
чал он. - Бедная! Они подъезжают к ней, хотят воспользоваться ее просто-
тою! Неужели Обноскин? Да ведь он же уехал... Странно, ужасно странно! Я
поражен, Сережа... Это завтра же надо исследовать и принять меры... Но
уверен ли ты совершенно, что это была Татьяна Ивановна?
вершенно уверен, что это Татьяна Ивановна.
Татьяна Ивановна? Не Даша ли, садовника дочь? пролазливая девочка! Заме-
чена, потому и говорю, что замечена. Анна Ниловна выследила... Да нет
же, однако! Ведь он говорил, что жениться хочет. Странно! Странно!
повторял он, - все решится, - прежде чем ты встанешь, решится. Пойду к
Фоме и поступлю с ним по-рыцарски, открою ему все, как родному брату,
все изгибы сердца, всю внутренность. Прощай, Сережа. Ложись, ты устал; а
я уж, верно, во всю ночь глаз не сомкну".
трудный. Нервы мои были расстроены, и, прежде чем заснул, я несколько
раз вздрагивал и просыпался. Но как ни странны были мои впечатления при
отходе ко сну, все-таки странность их почти ничего не значила перед ори-
гинальностью моего пробуждения на другое утро.
ла десятипудовая тяжесть. Я вскрикнул и проснулся. Был уже день; в окна
ярко заглядывало солнце. На кровати моей, или, лучше сказать, на моих
ногах, сидел господин Бахчеев.
приподнялся на постели и смотрел на него с тупым недоумением едва прос-
нувшегося человека.
ся? Вставай, батюшка, вставай! полчаса бужу; продирай глаза-то!
улепетнула. Вставай, в погоню едем!
вам, батюшка, на минутку, только вас разбудить, да вот и возись с тобой
два часа! Вставайте, батюшка, вас и дядюшка ждет. Дождались праздника! -
прибавил он с каким-то злорадным раздражением в голосе.
ная, впрочем, догадываться. - Уж не Татьяна ль Ивановна?
она тебя и поздравила теперь с праздником! На амуре помешана, а амур-то
у нее крепко в голове засел! Тьфу! А тот-то, тот-то каков? с бороден-
кой-то?
маленько, хоть для великого божьего праздника! Знать, тебя еще за ужином
вчера укачало, коли теперь еще бродит! С каким Мизинчиковым? С Обноски-
ным, а не с Мизинчиковым. А Иван Иваныч Мизинчиков человек благонравный
и теперь с нами же в погоню сбирается.
жели с Обноскиным?
я к нему как к образованному человеку пришел оказию сообщить, а он еще
сомневается! Ну, батюшка, если хочешь с нами, так вставай, напяливай
свои штанишки, а мне нечего с тобой языком стучать: и без того золотое
время с тобой потерял!