отвращение свое она выражала особой гримасой в ходу у
американских детей, при которой растягивается рот и утолщается
полувысунутый язык. И вот там-то она будет со мной жить, угрожал
я ей, в многомесячном и, может быть, многолетнем, заточении,
учась у меня французскому и латыни, ежели не изменится ее
"теперешняя позиция". О Шарлотта, я начинал тебя понимать!
страхе хватала мою рулевую руку всякий раз, что я поворачивал
автомобиль посредине шоссе, как бы намереваясь тут же ее умчать
в ту темную и безвыходную глушь. Чем дальше, однако, мы
отъезжали на запад, тем отвлеченнее становилась угроза, и мне
пришлось обратиться к новым методам убеждения.
вызывавшийся мной призрак исправительного заведения. У меня
достало ума, с самого начала нашего сожительства, учесть, что
мне необходимо заручиться ее полным содействием для того, чтобы
держать наши отношения в тайне; что это содействие должно стать
для нее как бы второй природой, невзирая ни на какое озлобление
против меня и ни на какие другие находимые ею утехи.
из этого вздорного настроения! В свое время, когда я еще был для
тебя идеалом мужчины (читатель заметит, как я силился
подделаться под Лолитин язык), ты обмирала, слушая пластинки
первейшего специалиста по вздрогуи-всхлипу, боготворимого твоими
соотроковицами (Лолита: "моими что? Говори по-человечески").
Этот идол твоих товарок тебе казался похожим на таинственного
Гумберта. Но теперь я попросту старый папаша - сказочный отец,
оберегающий сказочную дочь".
ужасов, которые случаются с маленькими девочками в угольных
складах и глухих переулках, а также, comme чous le savez trop
bien, ma gentille, в лесах, полных синих ягодок в синейшее время
года. Что бы ни произошло, я останусь твоим опекуном и, если ты
будешь вести себя хорошо, надеюсь, что в близком будущем суд
узаконит мое опекунство. Забудем, однако, Долорес Гейз, так
называемую судебную терминологию - терминологию, находящую
рациональным определение: "развратное и любострастное
сожительство". Я вовсе не преступный сексуальный психопат,
позволяющий себе непристойные вольности с ребенком. Расшлением
занимался Чарли Хольмс; я же занимаюсь растением, детским
растением, требующим особого ухода: обрати внимание на тонкое
различие между обоими терминами. Я твой папочка, Ло. Смотри, у
меня тут есть ученая книжка о девочках. Смотри, моя крошка, что
в ней говорится. Цитирую: "нормальная девочка" - нормальная,
заметь - "нормальная девочка обычно прилагает все усилия к тому,
чтобы понравиться отцу. Она в нем чувствует предтечу желанного,
неуловимого мужчины" ("неуловимого" - хорошо сказано, клянусь
тенью Полония!). Мудрая мать (а твоя бедная мать стала бы
мудрой, если бы осталась в живых) поощряет общение между отцом и
дочерью, ибо понимает (прости пошлый слог), что девочка выводит
свою мечту об ухаживании и замужестве из общения с отцом. Но что
именно хочет сказать эта бодрая книжка словом "общение", какое
такое "общение" рекомендует она? Опять цитирую: "Среди
сицилийцев половые сношения между отцом и дочерью принимаются,
как нечто естественное, и на девочку, участвующую в этих
сношениях, не глядит с порицанием социальный строй, к которому
она принадлежит". Я высоко уважаю сицилийцев, - это великолепные
атлеты, великолепные музыканты, великолепные, честнейшие люди,
Лолита, и великолепные любовники. Но обойдемся без отступлений.
Еще на днях мы с тобой читали в газете какую-то белиберду о
каком-то нарушителе нравственности, который признался, что
преступил закон, проведенный Манном, и перевез прехорошенькую
девятилетнюю девочку из штата в штат с безнравственной целью -
не знаю, что он под этим подразумевал. Долорес, душка моя! Тебе
не девять, а скоро тринадцать, и я бы не советовал тебе видеть в
себе маленькую белую рабыню, а, кроме того, я не могу одобрить
этот самый Mfnn Act, хотя бы потому, что он поддается скверному
каламбуру, если принять имя почтенного члена конгресса за эпитет
"мужской": так мстят боги семантики мещанам с туго застегнутыми
гульфиками. Я твой отец, и я говорю человеческим языком, и я
люблю тебя."
малолеточка, обвиненная в совращении взрослого под кровом
добропорядочной гостиницы, обратилась бы в полицию с жалобой на
то, что я тебя умыкнул и изнасиловал. Предположим, что тебе
поверят. Малолетняя, позволившая совершеннолетнему познать ее
телесно, подвергает свою жертву обвинению в "формальном
изнасиловании" или в "содомском грехе второй степени", в
зависимости от метода; и максимальны за это кара - десять лет
заключения. Итак, я сажусь в тюрьму. Хорошо-с. Сажусь в тюрьму
до 1957 года. Но что тогда происходит с тобой, моя сиротка? О,
разумеется, твое положение лучше моего. Ты попадаешь под опеку
Департамента Общественного Призрения - что, конечно, звучит
довольно уныло. Отличная суровая надзирательница, вроде мисс
Фален, но менее уступчивая и непьющая, заберет твой губной
карандашик и наряды. Никаких больше гулянок! Не знаю, слыхала ли
ты про законы, относящиеся к зависимым, заброшенным,
неисправимым и преступным детям? Пока я буду томиться за
решеткой, тебе, счастливому, заброшенному и так далее ребенку,
предложен будет выбор между несколькими обиталищами, в общем
довольно между собой схожими; дисциплинарную школу,
исправительное заведение, приют для беспризорных подростков или
одно из тех превосходных убежищ для несовершеннолетних
нравонарушителей, где девочки вяжут всякие вещи и распевают
гимны, и получают оладьи на прогорклом сале по воскресеньям.
Туда-то ты попадешь, Лолита: моя Лолита, эта Лолита, покинет
своего Катулла, чтобы жить там с другими свихнувшимися детьми.
Попросту говоря, если нас с тобой поймают, тебя проанализируют и
заинтернируют, котенок мой, c'est tout. Ты будешь жить, моя
Лолита будет жить (поди сюда, мой коричневый розан) с тридцатью
девятью другими дурочками в грязном дортуаре (нет, пожалуйста,
позволь мне...), под надзором уродливых ведьм. Вот положение,
вот выбор. Не находишь ли ты, что, при данных обстоятельствах,
Долорес Гейз должна оставаться верной своему старому папану?"
которая, невзирая на некоторую нахальную живость ухваток и
внезапные проявления остроумия, была далеко не столь блестящей
девчонкой, как можно было заключить по ее "умственному
коэффициенту", выработанному ее наставниками. Но если мне
удалось установить, как основу то, что и тайну и вину мы должны
с ней делить, мне гораздо труднее было поддерживать в ней
хорошее настроение. Ежеутренней моей задачей в течение целого
года странствий было изобретение какой-нибудь предстоявшей ей
приманки - определенной цели во времени и пространстве - которую
она могла бы предвкушать, дабы дожить до ночи. Иначе, костяк ее
дня, лишенный формирующего и поддерживающего назначения, оседал
и разваливался. Поставленная цель могла быть чем угодно - маяком
в Виргинии, пещерой в Арканзасе, переделанной в кафэ, коллекцией
револьверов и скрипок где-нибудь в Оклахоме, точным
воспроизведением Лурдского Грота в Луизиане, или убогими
фотографиями времен процветания рудокопного дела, собранными в
Колорадском музее - все равно чем, но эта цель должна была
стоять перед нами, как неподвижная звезда, даже если я и знал
наперед, что когда мы доберемся до нее, Лолита притворится, что
ее сейчас вырвет от отвращения.
старался создать в угоду ей впечатление, что мы живем "полной
жизнью", что катимся по направлению к некоему необыкновенному
удовольствию. Никогда не видал я таких гладких, покладистых
дорог, как те, что теперь лучами расходились впереди нас по
лоскутному одеялу сорока восьми штатов. Мы алчно поглощали эти
бесконечные Шоссе; в упоенном молчании мы скользили по их
черному, бальному лоску. Лолита не только была равнодушна к
природе, но возмущенно сопротивлялась моим попыткам обратить ее
внимание на ту или другую прелестную подробность ландшафта,
ценить который я сам научился только после продолжительного
общения с красотой, всегда присутствовавшей, всегда дышавшей по
обе стороны нашего недостойного пути. Благодаря забавному
сочетанию художественных представлений, виды северо-американской
низменности казались мне сначала похожими в общих чертах на
нечто из прошлого, узнаваемое мной с улыбкой удивления, а именно
на те раскрашенные клеенки, некогда ввозившиеся из Америки,
которые вешались над умывальниками в среднеевропейских детских и
по вечерам чаровали сонного ребенка зелеными деревенскими
видами, запечатленными на них - матово-кудрявой рощей, амбаром,
стадом, ручьем, мутной белизной каких-то неясно цветущих
плодовых садов и, пожалуй, еще изгородью, сложенной из камней,
или гуашевыми холмами. Постепенно, однако, встречаемые теперь
прообразы этих элементарных аркадий становились все страннее на
Каменистый Артем
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Шилова Юлия