потайные свечки нескромного любопытства.
повел на пересекающий переулок бульвар. - Гарвей, милый мой, сердце мое, я
исправлюсь, я буду сдержанной, но только теперь надо четыре стены. Я не могу
ни поцеловать вас, ни пройтись колесом. Собака... ты тут. Ее зовут "Хлопе".
А надо бы назвать "Гавс". Гарвей!
часто кончались под утро, потому что относительно одних и тех же вещей
открывали мы как новые их стороны, так и новые точки зрения, - особенной
любовью пользовалась у нас тема о путешествии вдвоем по всем тем местам,
какие я посещал раньше. Но это был слишком обширный план, почему его
пришлось сократить. К тому времени я выиграл спорное дело, что дало
несколько тысяч, весьма помогших осуществить наше желание. Зная, что все
истрачу, я купил в Леге, неподалеку от Сан-Риоля, одноэтажный каменный дом с
садом и свободным земельным участком, впоследствии засаженным фруктовыми
деревьями. Я составил точный план внутреннего устройства дома, приняв в
расчет все мелочи уюта и первого впечатления, какое должны произвести
комнаты на входящего в них человека, и поручил устроить это моему приятелю
Товалю, вкус которого, его уменье заставить вещи говорить знал еще с того
времени, когда Товаль имел собственный дом. Он скоро понял меня, - тотчас,
как увидел мою Дэзи. Он нее была скрыта эта затея, и вот мы отправились в
путешествие, продолжавшееся два года.
несмотря на ее внешнюю смелость, было мучением высиживать в обществе целые
часы или принимать, поэтому она скоро устала от таких центров кипучей
общественности, как Париж, Лондон, Милан, Рим, и часто жаловалась на
потерянное, по ее выражению, время. Иногда, сказав что-нибудь, она вдруг
сконфуженно умолкала, единственно потому, что обращала на себя внимание.
Скоро подметив это, я ограничил наше общество - хотя оно и менялось - такими
людьми, при которых можно было говорить или не говорить, как этого хочется.
Но и тогда способность Дэзи переноситься в чужие ощущения все же вызывала у
нее стесненный вздох. Она любила приходить сама и только тогда, когда ей
хотелось самой.
дома. Она любила архитектуру и понимала в ней толк. Ее трогали старинные
стены, с рвами и деревьями вокруг них; какие-нибудь цветущие уголки среди
запустения умершей эпохи, или чистенькие, новенькие домики, с
бессознательной грацией соразмерности всех частей, что встречается крайне
редко. Она могла залюбоваться фронтоном; запертой глухой дверью среди
жасминной заросли; мостом, где башни и арки отмечены над быстрой водой
глухими углами теней; могла она тщательно оценить дворец и подметить стиль в
хижине. По всему этому я вспомнил о доме в Леге с затаенным коварством.
третий день я предложил Дэзи съездить в Леге посмотреть водопады. Всегда
согласная, что бы я ей ни предложил, она немедленно согласилась и по своему
обыкновению не спала до двух часов, все размышляя о поездке. Решив
что-нибудь, она загоралась и уже не могла успокоиться, пока не приведет
задуманное в исполнение. Утром мы были в Леге и от станции проехали на
лошадях к нашему дому, о котором я сказал ей, что здесь мы остановимся на
два дня, так как этот дом принадлежит местному судье, моему знакомому.
выражение, какое бывало всегда при посещении неизвестных людей. Я сделал
вид, что рассеян и немного устал.
честное слово, заслуживает внимания! Хороший человек этот судья. - Таковы
были ее заключения от предметов к людям.
ты нашла хорошего, милая Дэзи, в этом квадрате с двумя верандами?
впечатления с моим вопросом одной из улыбок, которая отчетливо говорила:
"Притворство - грех. Ведь ты видишь простую чистоту линий, лишающую строение
тяжести, и зеленую черепицу, и белые стены с прозрачными, как синяя вода,
стеклами; эти широкие ступени, по которым можно сходить медленно,
задумавшись, к огромным стволам, под тень высокой листвы, где в просветах
солнцем и тенью нанесены вверх яркие и пылкие цветы удачно расположенных
клумб. Здесь чувствуешь себя погруженным в столпившуюся у дома природу,
которая, разумно и спокойно теснясь, образует одно целое с передним и
боковым фасадами. Зачем же, милый мой, эти лишние слова, каким ты не веришь
сам?" Вслух Дэзи сказала:
Товаль, вышедший из глубины дома.
что же здесь делаете?
поправляя под подбородком ленту дорожной шляпы, осматривалась, стоя в
небольшой гостиной. Ее быстрые глаза подметили все: ковер, лакированный
резной дуб, камин и тщательно подобранные картины в ореховых и малахитовых
рамах. Среди них была картина Гуэро, изображающая двух собак: одна лежит
спокойно, уткнув морду в лапы, смотря человеческими глазами; другая, встав,
вся устремлена на невидимое явление.
хозяев нет. Эта собака сейчас лайнет. Она пустит лай. Хорошая картина, друг
Товаль! Может быть, собака видит врага?
которого, с большими снисходительными глазами, рассеклось загадочной
улыбкой. - Что касается судьи, то он, кажется, здесь.
посмотрела на меня, чтобы я объяснил, как это судья здесь, в то время как
его нет.
"ычет, ыроятно, ызать, чьо, ырнер оро рыедет".
ничего не понимаю. Вы мне не ответили, Товаль, зачем вы здесь оказались, а
вас очень приятно встретить. Зачем вы хотите меня в чем-то запутать?
здесь?
передаться взгляду, но тотчас рассмеялась.
здесь и так вежлив, что послал вас рассказывать о себе таинственные истории,
то будьте добры ему передать, что мы - тоже, {может быть}, - здесь!
Я хотел тебя еще немного помучить, но ты уже волнуешься, а потому благодари
Товаля за его заботы. Я только купил; Товаль потратил множество своего
занятого времени на все внутреннее устройство. Судья действительно здесь, и
этот судья - ты. Тебе судить, хорошо ли вышло.
морской клятвой, что это... Ах, как глупо! Конечно же, в глазах у каждого из
вас сразу по одному дому! И я-то и есть судья?! Да будь он грязным сараем..
подвергся Товаль, старавшийся не потерять своего снисходительного,
саркастического, потустороннего экспансии вида. Потом начался осмотр, и
когда он, наконец, кончился, в глазах Дэзи переливались все вещи,
перспективы, цветы, окна и занавеси, как это бывает на влажной поверхности
мыльного пузыря. Она сказала:
немедленно начинаю бояться, что у меня отнимут, испортят, что мне не будет
уже хорошо...
в день очень хороший, среди других, просто хороших дней наступает
потребность оглянуться, даже побыть тем, каким был когда-то. Она сродни
перебиранию старых писем. Такое состояние возникло однажды у Дэзи и у меня
по поводу ее желтого платья с коричневой бахромой, которое она хранила как
память о карнавале в честь Фрези Грант, "Бегущей по волнам", и о той встрече
в театре, когда я невольно обидел своего друга. Однажды начались
воспоминания и продолжались, с перерывами, целый день, за завтраком, обедом,
прогулкой, между завтраком и обедом и между работой и прогулкой. Говоря о
насущном, каждый продолжал думать о сценах в Гель-Гью и на "Нырке", который,
кстати сказать, разбился год назад в рифах, причем спаслись все. Как только
отчетливо набегало прошлое, оно ясно вставало и требовало обсуждения, и мы
немедленно принимались переживать тот или другой случай, с жалостью, что он
не может снова повториться - теперь - без неясного своего будущего. Было ли
это предчувствием, что вечером воспоминания оживут, или тем спокойным
прибоем, который напоминает человеку, достигшему берега, о бездонных
пространствах, когда он еще не знал, какой берег скрыт за молчанием
горизонта, - сказать может лишь нелюбовь к своей жизни, равнодушное
психическое исследование. И вот мы заговорили о Биче Сениэль, которую я
любил.
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Глуховский Дмитрий
Сапковский Анджей