заговорщиков.
чтоб он и дальше служил ее матери и еще каким-то грозным, неведомым силам.
Алеше хотелось в ноги ей броситься:
лентой пакет и протянула Алексею.
другие листы -- из сонника выдрала да теми же нитками и зашила. Я думаю, что
эти бумаги похитили, -- она склонилась к Алешиному уху, -- у вице-канцлера,
и их надо ему вернуть. Но помни -- только самому Бестужеву, из рук в руки...
Да, расскажи, как они к тебе попали, и он поможет моей матери.
вице-канцлер, я к вам... --дурашливо тараторил Алеша.
бумаги ему под камзол, но вдруг сменила тон на печальный и просительный: --
Сделай, голубчик, как прошу. Это очень важно. И прощай! Поверь, я не
виновата... -- добавила она и быстро его перекрестила.
никак не выполнимое, но Анастасия уже подхватила юбки, и каблучки ее,
выбивая тревожную трель, застучали по лестнице.
перемахнул открытую лужайку и, нырнув в кусты бузины, остановился, чтобы
перевести дух.
глянул на Алексея мутными, злыми глазками. Вдруг сверху с балкона раздался
смех. Анастасия смеялась так беспечно и весело, словно не только тайные
бумаги передала Алексею, но и все свои заботы, и тут же забыла о заговоре, о
неожиданно обретенном посыльном и о матери, которая сидит в крепости.
озера.
заговорах. Пусть здравствует дочь Великого Петра -- Елизавета. Таскайте сами
каштаны из огня! Бросить эти чертовы бумаги под куст, и пусть леший творит
над ними свои заклинания".
кочку. Выйдя наконец на торный тракт, если можно было таковым назвать
полусгнившую гать, он уже знал, что ноги принесут его не в Микешин скит --
это потом, а в родную деревню. У маменьки добудет он себе быстрого коня, а
бумагам найдет посыльного, который и передаст их вице-канцлеру "из рук в
руки". Вот только кто поедет в Петербург? Он вспомнил отца Никанора -- стар
и немощен, и однорукого майора -- соседа, тертый калач, но брехун, и
дальнего родственника Силантия Потаповича, который, конечно, по бедности,
гостит у маменьки... И все эти люди казались совершенно неспособными на
подобное поручение.
оформить для де Брильи выездные бумаги. При дворе всем было известно
страстное желание француза вернуться на родину. Несколько смутила Лестока
приписка, небрежно нацарапанный постскриптум, в котором как бы между прочим
сообщалось, что сам де Брильи в Москве (что его туда занесло? ), что в
Петербург он не поедет по причине разыгравшейся подагры и будет ждать
посыльного с паспортом в охотничьем особняке на болотах. Ехать в особняк --
не малый крюк, болота -- не лучшее место для подагры. И вообще, при чем
здесь подагра? В тридцать лет не болеют подагрой!
Лесток. -- Место для этого самое подходящее. Подождем... "- И не стал
оформлять кавалеру паспорт. Отговорка у Лестока была самая убедительная. В
связи с чрезвычайным положением в государстве все бумаги для выезда из
России подписывал лично вице-канцлер.
смысле, своими собственными руками. Ивана Лопухина дважды поднимали на дыбу.
Никаких новых показаний он не дал, только кричал по-звериному. Отец его,
бывший генерал-кригс-комиссар Степан Лопухин, висел на дыбе десять минут. И
тоже без толку.
беспорядки сейчас... Мол, лучше бы Анна Леопольдовна была бы
правительницей... Мол, министров прежних всех разослали... Мол, будет еще
тужить о них императрица, да взять будет негде... Замышлял ли переворот в
пользу свергнутого Ивана?
обижен, что без чинов оставлен... Говаривал, что сенаторов нынче путных
мало, а прочие все дураки... Мол, дела не знают и тем приводят ее величества
народ в озлобление...
арестованные не болтуны, а заговорщики и отравители? И хоть бы кто упомянул
на розыске имя вице-канцлера Алексея Бестужева! А иначе для чего эта возня с
семейством Лопухиных, зачем пытать Анну Бестужеву, безмозглого графа
Путятина и всех прочих?
арестованных: целый узел писем Степана Лопухина из Москвы, любовные письма
да неграмотные отцовские наставления, изъятые у преображенца Михаилы
Аргамакова, письма адъютанта лейб-конного полка Колычева Степана. Привезли
длинный, оклеенный нерповой кожей, ящик с перепиской Анны Бестужевой.
Выудить из этих писем информацию, касающуюся заговора, все равно, что в
сточной канаве поймать карася. Правда, в ящике нерповой кожи нашли пару
писем Михаилы Бестужева, где он как-то скользко и невнятно жалуется на
своего брата. Но из этих жалоб обвинения в антигосударственной деятельности
не сочинишь.
подкупом или отмычкой личную переписку вицеканцлера.
слухах, именно слухах, не более, что в Москве полмесяца назад из потайного
сейфа вице-канцлера были украдены важные бумаги и что похититель то ли
монах-бенедиктинец, то ли капуцин из католического собора, а может, и ни тот
ни другой, но кто-то из еретиков. Даже не получив точного подтверждения этим
слухам, Лесток поверил им, поскольку доподлинно знал, как интересуется
бестужевскими бумагами маркиз Шетарди. Не нужно быть семи пядей во лбу,
чтобы связать внезапное желание де Брильи уехать из России с пропажей этих
писем.
дипломат до косточки, а потому -- обманщик и плут. Для него все средства
хороши. Похищенные бумаги помогут Шетарди сделать себе карьеру, Франция
станет навязывать России свою политику, постоянно шантажируя вице-канцлера,
а он, Лесток, останется ни при чем и должен будет выйти из игры.
решила отсидеться в каком-нибудь монастыре. Анастасия Ягужинская пуглива и
покладиста, она могла бы еще пригодиться следственной комиссии, но сейчас не
до нее. И так дел по горло.
школы, Лесток встречает описание побега Ягужинской. И с кем? О Брильи в
первую очередь скажешь -- "носат"... И сроки совпадают точно. Неужели она
бежала с французом?
долго спрашивала перед закрытой дверью -- кто да зачем, а когда наконец
поняла, слабо ахнула, сняла засовы и спряталась в маленький закуток в сенях,
где и простояла до утра.
одеваясь. -- Зачем? Все уже рассказал. А может, пронюхали про вчерашнюю
дуэль? Так не было дуэли-то, господа! Хотя по нашим законам все равно --
петля! "
со скучающим видом расхаживали солдаты. Один из них, молодой, щербатый
парень, бросился навстречу:
солдат, шепелявя так, что разобрать его слова можно было только с величайшим
трудом.
третьем рассолу, -- проворчал старый драгун, покойно сидя в кресле Лукьяна
Петровича.
потом решительно открыл дверь, но, увидя там, кроме солдат, Лукьяна
Петровича, смешался и виновато произнес:
целая бочка. Хоть топись!
Воды попить нельзя. А ну пошли! -- подтолкнул Александра к выходу
разлапистой рукой.
следственная комиссия. В нарядном этом доме, выходящем высокими чистыми