Чтение 38–й страницы книги ~Райские пастбища~

- А тебе не кажется, что это в некотором роде и наше дело, Билл? -
вспыхнул Джон. - Ты член нашей семьи. Твои дети будут нашими внуками.

- Мэй выросла в городе, - перебил его Билл.В Монтерее живут все ее
подруги... Ну эти... с которыми она училась в школе. Ей не нравится у
нас, здесь и жизни-то никакой нет.

- Понимаю.

- Ну и когда она сказала, что хочет жить в городе, я купил себе
долю в фордовском агентстве. Я ведь давно уже хочу заняться бизнесом.

Джон медленно наклонил голову. Первая вспышка гнева понемногу
остывала.

- И ты думаешь, она не согласится жить в этом доме, Билл? Здесь
так просторно. Если она захочет, мы могли бы переделать вам любую часть
дома.

- Да ведь ей не нравится жить в деревне. В Монтерее все ее
подруги.

Уилла слушала, плотно сжав губы. - Посмотри на отца, Билл! -
приказала она.

Джон резко поднял голову и печально усмехнулся. - Ничего, я думаю,
все будет в порядке. У вас много денег? - Ну еще бы! Конечно, много. И
знаешь что, отец? Дом у нас будет великоват, то есть для двоих он
велик. Мы посоветовались и решили, что, может быть, вы с мамой захотите
к нам переехать.

Джон все еще улыбался с учтивой серьезностью. - А что же станет с
этим домом и с фермой? - О, мы и об этом думали. Вы могли бы продать
все это и получить столько, что вам хватило бы на всю жизнь в городе до
самого конца. Я бы за неделю продал для тебя этот участок.

Джон вздохнул и откинулся на подушки кресла.

Заговорила Уилла. - Если бы я была уверена, что ты заплачешь,
Билл, я бы отколотила тебя палкой.

Джон зажег трубку и примял табак. - Ты не сможешь уйти надолго, -
сказал он мягко. В один прекрасный день ты затоскуешь по дому и ничего
не сможешь с собой сделать. Ты прирос к этому месту. Когда у тебя будут
дети, ты поймешь, что они могут расти только здесь и больше нигде. Ты
можешь уйти ненадолго, но там не останешься. Пока ты живешь в городе,
Билл, мы будем ждать тебя здесь, подбеливать дом, подстригать сад, вот
и все. Ты вернешься. Твои дети будут играть у водонапорной башни. Мы
подождем. Мой отец умер, мечтая о детях. - Он застенчиво улыбнулся. Я
чуть было не забыл об этом.

- Ох, как бы я его избила, - пробормотала Уилла.

Билл смущенно вышел из комнаты. - Он вернется, - еще раз повторил
Джон. - Конечно, - угрюмо согласилась жена.

Джон вздернул голову и подозрительно на нее покосился. - Ты ведь и
правда так думаешь, Уилла? Ты не говоришь мне это просто так? А то я
почувствую себя стариком.

- Конечно, правда. Что же я, по - твоему, болтаю что попало?

В конце лета Билл женился и сразу переехал в Монтерей, в свой
новый, оштукатуренный дом. Осенью на Джона вновь напало беспокойство,
точно такое же, как перед рождением Билла. Он заново побелил дом, хотя
в этом не было особой нужды. Он то и дело немилосердно стриг кусты в
саду.

- Урожаи маловаты, - говорил он Берту Мэнро. Запустил я участок. Я
мог бы собирать куда больше.

- Это верно, - согласился Берт. - Все могли бы собирать больше. Я
всегда удивлялся, почему ты не заведешь овец. Мне кажется, твои холмы
прокормили бы целую отару.

- При отце у нас была отара. Ох, и давно это было. Но я же говорю,
я запустил участок. Кустарник очень разросся.

- А ты его выжги, - посоветовал Берт. - Если осенью ты сожжешь
кустарник, к весне у тебя будет отличное пастбище.

- Недурная идея. Но кусты доходят чуть не до самого дома. Мне
понадобится много помощников.

- Ну что ж, я помогу тебе, и Джимми захвачу. У тебя двое
работников, да ты сам, получается пятеро. Если мы начнем с утра, в
безветренную погоду, да еще после небольшого дождика, никакой опасности
не будет.

Осень наступила рано. В октябре растущие по берегам ручьев ивы
пламенели желто-красной листвой. Высоко высоко, почти невидные глазу,
летели на юг большие стаи уток, а на задних дворах прирученные кряквы
хлопали крыльями, вытягивали шеи и жалобно кричали. Черные дрозды
кружили над полями, следуя за вожаком. В воздухе уже чувствовался
легкий морозец. Джона Уайтсайда тревожила наступающая зима. Он с утра
до вечера работал в саду, помогал подстригать деревья.

Проснувшись однажды ночью, он услышал шепот дождика на крыше,
негромкие всплески в саду.

- Ты не спишь, Уилла? - спросил он тихо.

- Нет, конечно.

- Первый дождь. Мне хотелось, чтобы ты его услышала.

- Я слышу его с самого начала, - гордо ответила она. - Ты
пропустил самое лучшее - бурю. Ты храпел.

- Да, но он ненадолго. Первый дождик смоет пыль, и все тут.

Утром взошло солнце, и напоенный влагой воздух весь заискрился в
его лучах. Солнечный свет был ослепителен, как хрусталь. Не успели они
окончить завтрак, как Берт Мэнро и его сын Джимми протопали по заднему
крыльцу и ввалились в кухню.

- Привет, миссис Уайтсайд! Привет, Джон1 Я подумал, что сейчас
самое время подпалить этот кустарник. Нынче ночью прошел славный
дождик.

- А что, недурная мысль. Садись, выпей кофе.

- Мы только что позавтракали, Джон. Сыт по горло.

- А ты, Джимми? Налить тебе чашечку?

- Сыт по горло, - ответил Джимми.

- Ну что ж, тогда начнем, пока трава не подсохла.

Рядом с кухонной дверью была наклонная дверца, ведущая в
подвальное помещение. Джон спустился туда и через минуту вернулся с
бидоном керосина. Когда из сада пришли двое работников, Джон роздал
всем мужчинам мокрые рогожные мешки.

- Ветра нет, - сказал Берт. - Сейчас самое время. Начинай прямо
отсюда, Джон! Мы будем держаться между огнем и домом до тех пор, пока
не выжжем широкую полосу. Рисковать не стоит.

Джон воткнул политый керосином факел в густые заросли кустарника и
прочертил вдоль их края огненную полосу. Кустарник яростно затрещал и
защелкал. Пламя побежало по земле, подхватывая смолистые стебли.
Двигаясь вслед за огнем, мужчины медленно поднимались по крутому склону
невысокого холма.

- Хватит, пожалуй! - крикнул Берт. - Я бы начал уже поджигать с
верхнего края.

Берт и Джимми зашагали вверх, огибая заросли кустарника. В эту
минуту налетел осенний ветерок. Закрутив сухие листья, вихрь заплясал
вниз по склону, извиваясь и кренясь в разные стороны, словно маленький
смерч. Вот он игриво метнулся к огню, подхватил рой искр и тлеющих
угольков и швырнул их в сторону дома. И тут же сник, словно наскучила
ему эта игра. Берт и Джимми уже бежали назад. Все пятеро принялись
осматривать землю и затаптывать каждую искорку.

- Хорошо, что вовремя заметили, - сказал Джон. От такого пустяка
весь дом мог сгореть.

Берт и Джимми снова обогнули кустарник и подожгли его с верхнего
конца. Джон и оба работника двигались вверх по склону, держась между
огнем и домом. Воздух стал густым и плотным от дыма. Через четверть
часа был выжжен почти весь кустарник. Внезапно откуда - то со стороны
дома донесся пронзительный крик. Дом был еле виден из-за дыма. Пятеро
мужчин все разом повернули и кинулись бежать. Когда дым поредел, они
увидели, что из верхнего окна валят густые серые клубы.

Навстречу им по выжженной земле неслась обезумевшая Уилла. Джон,
поравнявшись с ней, остановился.

- Я услышала шум в подвале, - крикнула она. - Открыла дверь, что
ведет в подвал из кухни, и... Теперь весь дом в огне.

К ним подскочили Берт и Джимми. - Шланги у водокачки есть? -
закричал Берт.

Джон с трудом оторвал взгляд от горящего дома. - Не знаю, - с
сомнением ответил он.

Берт взял его за руку. - Скорее! Чего ты стоишь? Можно еще кое-что
спасти. Хоть часть мебели вынесем.

Джон высвободил руку и поплелся вниз по склону. - По-моему, уже
ничего не надо спасать, - сказал он. - Ты с ума сошел! - заорал Берт.

Он кинулся к водонапорной башне и стал метаться там в поисках
шлангов.

Из окон вовсю рвался дым и огонь. Из середины здания доносился шум
ожесточенной битвы: старый дом сражался за свою жизнь.

К Джону подошел работник. - Если бы хоть то окно было закрыто,
можно было бы попробовать, - проговорил он виновато. - Уж больно он
сухой, этот дом. Тяга прямо как в печке.

Джон подошел к поленнице и сел на козлы для пилки дров. Уилла
заглянула ему в лицо и застыла с ним рядом, Теперь уже дымились внешние
стены, и дом ревел словно буря.

И тут случилось нечто удивительное и очень жестокое. Боковая стена
упала, словно кулиса, и они увидели в двенадцати футах над землей
совершенно не тронутую огнем гостиную. На их глазах по комнате
полоснули огненные языки. Кожаные кресла дрожали и съеживались от жары,
как живые. Лопались стекла на картинах, гравюры превращались в
обуглившиеся лохмотья. Им видна была висевшая над камином большая