прожить здесь, в Нью-Йорке. И в этих размерах я готов выдавать вам еже-
недельное пособие. Если вы по-прежнему не способны улучшить ваше положе-
ние трудом рук своих, то теперь самое подходящее для вас время научиться
этому. Но помните, - прибавил милорд в заключение, - что непременное мое
условие: никаких разговоров с членами моей семьи, кроме меня самого!
минуту, но держался он прямо и губы у него не дрогнули.
корблениями, но я не намерен обращаться в бегство. Что ж, выдавайте мне
вашу подачку. Я принимаю ее безо всякого стыда, - она, как и последняя
ваша рубашка, все равно принадлежит мне. И я останусь здесь, пока эти
джентльмены не познакомятся со мной получше. Я думаю, что они уже
кое-что поняли, поняли и то, что, как вы ни заботитесь о семейной чести,
вам не терпится унизить ее в моем лице.
знает вас давно, они ровно ничего не значат. Вы избираете то, что кажет-
ся вам сейчас более выигрышным. Ну что ж, только не разглагольствуйте
при этом; смею вас уверить, что молчание сослужит вам лучшую службу, чем
это выражение неблагодарности,
голос и угрожающе подняв палец. - Будьте покойны, благодарности моей вам
не избегнуть. А теперь, кажется, мне пора откланяться этим джентльменам,
которым мы, должно быть, наскучили своими семейными делами.
удалился, оставив всех в полном недоумении, причем меня лично удивили не
только его слова, но и решение милорда.
Баллантрэ был вовсе не так беспомощен, как это предполагал милорд. Под
рукой у него был всецело преданный ему искусный золотых дел мастер. Они
вдвоем вполне могли прожить на пособие милорда, которое было не таким
скудным, как это можно было предположить по его словам, так что все за-
работки Секундры Дасса они могли откладывать для осуществления своих
планов. И я не сомневаюсь, что именно так они и поступали.
а затем отправиться на поиски тех сокровищ, которые когда-то закопал в
горах, и если бы он этим ограничился, все обернулось бы к лучшему как
для него, так и для нас. Но, к несчастью, он внял голосу своего гнева.
Публичное бесчестье, которому он подвергся при возвращении (меня удивля-
ло, как он его во обще - пережил), не переставало терзать его, и он был
похож на человека, по старому присловью, готового отрезать себе нос,
чтобы досадить своему лицу. И вот он сделал себя всеобщим позорищем в
расчете, что бесчестье падет и на милорда.
лускрытый в тени акаций. По фасаду стена была прорезана, как в собачьей
конуре, и перед отверстием устроено нечто вроде широкого прилавка, на
котором прежний владелец раскладывал свои товары. Должно быть, это и
привлекло внимание Баллантрэ и, возможно, внушило ему все дальнейшее.
Оказалось, что на борту пиратского судна он обучился владеть иглой, по
крайней мере в той степени, какая ему нужна была, чтобы разыгрывать роль
портного. А именно в этом-то и была соль задуманного им мщения. Над ко-
нурой появилась вывеска, гласившая:
Баллантрэ и ковырял иглою. Я говорю "ковырял", потому что клиенты прихо-
дили главным образом к Секундре и шитье Баллантрэ было более под стать
пряже Пенелопы. Он бы никогда не заработал таким образом и на масло к
своему хлебу, но с него довольно было и того, что имя Дьюри красовалось
на этой вывеске и что сам наследник славной фамилии сидел, поджав ноги
калачиком, как живой укор братниной скупости. И затея его частично уда-
лась, потому что по городу пошли толки и возникла целая партия, враждеб-
но настроенная по отношению к милорду. Благосклонность к нему губернато-
ра делала милорда только беззащитнее, а миледи, которая никогда не
пользовалась особой симпатией в колонии, стала мишенью злостных намеков.
В женском обществе, где так естественны разговоры о рукоделье, ей нечего
было и думать заговорить о шитье; и сколько раз, бывало, я видел, как
она возвращалась вся красная и навсегда зарекалась ходить в гости.
хозяйством, пользуясь расположением близких и безразличный к остальному.
Он пополнел, лицо у него было оживленное, озабоченное. Самая жара, каза-
лось, не тяготила его, и миледи, забывая о собственных невзгодах, денно
и нощно благодарила небо за то, что отец оставил ей в наследство этот
райский уголок. Из окна она видела, какому унижению подвергся Баллантрэ,
и с этого дня как будто обрела покой. Я, напротив, был далеко не споко-
ен. С течением времени я стал замечать в милорде не совсем здоровые чер-
ты. Он, несомненно, был счастлив, но основания для этого были его секре-
том. Даже находясь в лоне своей семьи. он непрестанно лелеял какую-то
затаенную мысль, и в конце концов во мне зародилось подозрение (как оно
ни было недостойно нас обоих), что у него где-то в городе есть любовни-
ца. Однако он редко выезжал, и день его был до отказа занят делами. Из
моего поля зрения ускользал только короткий промежуток времени рано ут-
ром, когда мистер Александер был занят уроками. В свое оправдание я дол-
жен заметить, что я все еще находился в некотором сомнении касательно
того, полностью ли восстановился рассудок милорда. А близость нашего
врага, притаившегося тут же в городе, только усугубляла мою насторожен-
ность. Поэтому, переменив под каким-то предлогом час, в который я обычно
обучал мистера Александера начаткам письма и счета, я вместо этого отп-
равился выслеживать своего господина.
ком и, сдвинув шляпу на затылок (новая привычка, которая, по моим догад-
кам, означала разгоряченный лоб), отправлялся на свою обычную прогулку.
посидел некоторое время, о чемто размышляя. Потом свернул к берегу моря
и, пройдя по набережной, оказался по соседству с конурой Баллантрэ. Те-
перь шаг милорда был быстрее и увереннее, как у человека, наслаждающего-
ся воздухом и видом. Остановившись на набережной перед самой лачугой, он
постоял, опираясь на свою трость. Это, был именно тот час, когда Бал-
лантрэ обычно усаживался на свой прилавок и ковырял иглой. И вот оба
брата с застывшими лицами уставились друг на друга. Потом милорд тронул-
ся в дальнейший путь, чему-то улыбаясь.
нию. Этого было достаточно, чтобы удостовериться в цели его прогулок и в
тайном источнике непонятного довольства. Так вот какова была любовница
милорда: ненависть, а не любовь воодушевляла его. Может быть, иные мора-
листы были бы довольны таким открытием, но меня, признаюсь, оно ужасну-
ло. Такие отношения между братьями не только были отвратительны сами по
себе, но и чреваты многими грядущими бедами. Поэтому я принял за правило
(поскольку это позволяли мне мои разнообразные обязанности) при первой
возможности кратчайшим путем опережать милорда и тайком наблюдать за их
встречей.
был изумлен новым поворотом, который приняло дело. Возле конуры Баллант-
рэ была скамья, устроенная когда-то лавочником для удобства покупателей.
Так вот на ней-то и сидел милорд, опираясь подбородком на трость и прес-
покойно разглядывая корабли и гавань. А всего в трех шагах от него тачал
какую-то одежду его брат. Оба молчали, и милорд даже не глядел на своего
врага. Ему, насколько я понимаю, доставляла жгучее удовольствие самая
его близость.
ва, сами по себе странные, но и тон, каким они были произнесены, возму-
тили меня.
чувству, - сказал я. - Не знаю, что страдает от этого больше: душа или
разум, - но вы рискуете погубить как то, так и другое.
такой гнет горечи?
крайности.
место на скамье. Она стояла в тени зеленых акаций, отсюда открывался чу-
десный вид на бухту и корабли, сюда долетали песни матросов, занятых
своей работой.
иголкой или откусывал нитку, все еще делая вид, что портняжничает. Я то-
же являлся туда каждый день, не переставая изумляться и себе и обоим
братьям. Когда проходил кто-нибудь из друзей милорда, он весело окликал
их и сообщал, что он тут затем, чтобы дать полезный совет своему брату,
который (к его, милорда, радости) так прилежно трудится. Даже это Бал-
лантрэ переносил с угрюмым спокойствием, но что было при этом у него на
уме, знает один бог или, вернее, сам сатана.
летом", когда все леса вокруг оделись в золото и багрянец, Баллантрэ
вдруг отложил иглу и предался необузданному веселью. Я полагаю, что он
долгое время молча готовился к этому, потому что все выглядело довольно
Каменистый Артем
Андреев Николай
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Плотников Александр