да не знаю, захотите ли вы выплатить мне за три месяца вперед по догово-
ру". Он тут же полез за деньгами. "Сынок, - говорит, - это, - говорит, -
еще дешево!" Так он меня опять поддел.
спор, но он вполне отвечал характеру Нейрса. Стоило мне высказать ка-
кой-нибудь убедительный довод, стоило мне справедливо осудить какие-ни-
будь его поступки или слова, как он подробно записывал мои возражения в
свой дневник (который мне довелось прочесть впоследствии), причем указы-
вал, что я был прав. Точно так же, когда он говорил о своем отце, кото-
рого ненавидел, он старался быть к нему справедливым, что производило
даже трогательное впечатление. Больше мне не доводилось встречать чело-
века с таким странным характером - столь внутренне справедливого и столь
обидчивого, причем обидчивость всегда брала верх над чувством справедли-
вости. Такой же странной была его храбрость. Он любил бороться с опас-
ностью, она никогда не заставала его врасплох. И в то же время мне не
доводилось встречать человека, который с таким постоянством ожидал бы
дурных последствий когда угодно и от чего угодно, особенно если дело ка-
салось моря. Храбрость была у него в крови не только охлажденной, но
просто замороженной дурными предчувствиями. Во время шквала он ставил
нашу скорлупку боком к ветру и черпал бортом воду до тех пор, пока я не
решал, что пришел мой последний час, а матросы без команды бросались на
свои места. "Ну вот, - заявлял он. - Наверное, тут не найдется человека,
который был бы способен продержать ее так дольше, чем я: больше они уже
не станут хихикать, будто я ничего не понимаю в шхунах. Бьюсь об заклад,
ни один капитан этой лохани, будь он пьян или трезв, не сумел бы продер-
жаться так долго на критическом крене". И тут же он принимался каяться и
жалеть, что вообще ввязался в это плавание, а затем подробно расписывал
коварство океана, ненадежность оснастки любой шхуны (терпеть он шхун не
может!), бесчисленные способы, какими мы могли отправиться на дно, и
внушительные флотилии кораблей, которые уходили в плавание на протяжении
истории, скрывались из глаз наблюдателей и более не возвращались в род-
ной порт. "Ну, да важность какая! - заканчивал он обычно свои тирады. -
И для чего житьто? Конечно, будь мне сейчас лет двенадцать, да сиди я на
чужой яблоне и угощайся чужими яблоками, я бы так не говорил. А эта
взрослая жизнь - чепуха, и больше ничего: моряцкое дело, политика, свя-
тошество и все прочее. Куда лучше спокойно утонуть!" Каково было выслу-
шивать все это бедной сухопутной крысе в бурную ночь? Просто невозможно
придумать что-нибудь менее подобающее моряку (как мы воображаем моряков
и какими они обычно бывают), чем эти постоянные минорные рассуждения.
Эту сторону его характера я успел основательно изучить еще до конца на-
шего плавания.
выйдя на палубу, я обнаружил, что на парусах взяты двойные рифы и что
все-таки шхуна стремительно несется по довольно бурному морю. До сих пор
нашим уделом были ровные пассаты и гудящие, туго надутые ветром паруса.
Теперь, когда мы приближались к острову, мне все труднее становилось
сдерживать мое волнение, и уже несколько дней больше всего меня интере-
совали показания лота, результаты ежедневных определений широты и долго-
ты и прокладка нашего пути на карте. И на этот раз я немедленно посмот-
рел на компас, а затем - на лот. Лучшего я не мог бы пожелать: мы шли
точно по курсу, и начиная с девяти часов предыдущего вечера шли со ско-
ростью не меньше восьми узлов. Я даже вздохнул от удовольствия. Но тут
какой-то неприятный зимний облик моря и неба заставил мое сердце похоло-
деть. Мне показалось, что шхуна выглядит особенно маленькой, а матросы
угрюмо молчат и с опаской поглядывают на облака. Нейрс был в скверном
настроении и даже не кивнул мне. Он тоже, казалось, следил за ходом ко-
рабля внимательно и тревожно. Еще больше меня смутил тот факт, что у
штурвала стоял сам Джонсон и что он то и дело перекладывал его, часто с
видимым усилием, а когда время от времени оглядывался через плечо на
вздымающиеся за нами черные валы, то, словно человек, уклоняющийся от
удара, втягивал голову в плечи.
ти долларов за ясные и прямые ответы на вопросы, которые не осмеливался
задать. Рискни я заговорить с капитаном, невзирая на его нахмуренные
брови, я услышал бы только, что суперкарго (это мое звание поминалось
только в минуты раздражения) лучше всего сидеть в каюте и не высовывать
носа на палубу. Поэтому мне оставалось только по мере сил бороться со
своими смутными страхами, пока капитан не соблаговолит по собственному
почину объяснить, что происходит. Ждать мне этого пришлось не так уж
долго. Едва кок позвал нас к завтраку, и мы уселись за узким столом друг
против друга, как Нейрс сказал, бросив на меня странный взгляд:
два дня ветер все свежел и развел большую волну. Барометр падает, ветер
продолжает свежеть, и можно ждать бури. Если я положу шхуну по ветру, то
нас унесет бог знает куда. А если я буду продолжать идти по курсу, то мы
дойдем до острова завтра днем и сможем укрыться в лагуне или с его под-
ветренной стороны. А решать вам надо вот что: предпочтете ли вы риск-
нуть, чтобы капитан Трент опередил вас, или вы предпочтете рискнуть шху-
ной. Мне было сказано: управлять кораблем так, чтобы вы были довольны, -
прибавил он, злобно усмехнувшись. - Ну, так вот вопрос, который должен
решать суперкарго.
неудача.
что решать надо немедленно: через полчаса даже сам господь бог не сможет
положить шхуну по ветру.
горячее желание снова оказаться в Сан-Франциско.
погоду они боялись доверить штурвал матросам, - а я стал рядом с ним,
потому что от его соседства мне было как-то спокойнее. Картина разбуше-
вавшейся стихии, так же как и принятое мною решение, возбуждала во мне
восторг, смешанный со страхом. Ветер так пронзительно свистел в снастях,
что у меня порой душа уходила в пятки. Огромные валы били в борт и зах-
лестывали палубу. Пришлось задраить люки.
ожиданно воскликнул капитан. - Сколько бравых моряков погибло в волнах,
мистер Додд, из-за дельцов вроде вашего друга. Разве они боятся потерять
корабль или два? Ведь корабли-то застрахованы. А что для них жизнь ко-
манды по сравнению с двумя-тремя тысячами долларов! Им нужна только ско-
рость да дурак капитан, который поведет судно на верную гибель, как сей-
час делаю я, и хоть убейте, не знаю, зачем я вообще согласился.
ливость. От этого разговора мне стало еще больше не по себе, и он на-
толкнул меня на множество неприятных мыслей. Я рисковал собственной
жизнью и подвергал опасности жизнь еще семи человек, а с какой целью?
Ради довольно большого количества смертоносного яда. Другого ответа не
было. И я подумал, что если мифы о загробной жизни окажутся правдой, то,
представ сейчас перед вечным судией, я едва ли найду себе какое-нибудь
оправдание. "Ну ничего, Джим, - подумал я, - это все ради тебя".
расстелив на мокром полу каюты штормовой грот, начал вместе с двумя мат-
росами быстро приводить его в порядок.
жения и ужаса. Бедная "Нора Крейн" прыгала и металась по волнам, словно
олень, убегающий от собак, и я, ударяясь то о стол, то об угол койки,
скоро весь покрылся синяками. Над головой дико ревела охотиница-буря,
выл ветер, скрипел корпус шхуны, хлопали паруса, гремели о борта волны;
а порой, мнилось мне, перекрывая этот шум, раздавался почти человеческий
голос, подобный рыданию ангела - я знал имя этого ангела, знал, что
крылья его черны. Казалось, никакое создание рук человеческих не выдер-
жит безжалостной хватки моря, которое швыряло шхуну с одной водяной горы
на другую, сотрясая ее до самого киля, как ребенка на дыбе. Казалось,
каждая досочка на ней молит о пощаде, но тем не менее шхуна продолжала
храбро бороться с волнами, и я почувствовал большую симпатию к ней и все
усиливающееся восхищение перед ее мужеством и упорством. Эти мысли отв-
лекали меня, и я порой забывал о грозящей мне смерти. Какую благодар-
ность испытывал я к плотникам, создавшим такой маленький и такой крепкий
корабельный корпус! Они трудились не только ради денег - они помнили,
что от них зависит спасение человеческих жизней.
ей койке, а на рассвете новая тревога опять погнала меня на палубу. Этот
вечер и эта ночь были, пожалуй, самыми мрачными в моей жизни. Джонсон и
Нейрс продолжали сменять друг друга у штурвала, и тот, кто освобождался,
приходил в каюту. Не успев войти, они оба смотрели на барометр, затем,
хмурясь, принимались постукивать по стеклу - барометр продолжал непре-
рывно падать. Затем, если это был Джонсон, он брал из буфета бутерброд
и, стоя у стола, принимался жевать его, иногда обращаясь ко мне с ка-
ким-нибудь шутливым замечанием вроде: "Ну и холодина же на палубе, мис-
тер Додд!" Это сопровождалось усмешкой. Или: "Уж поверьте, такая ночка
не для тех, кто ходит в пижамах". А затем он кидался на свою койку и
крепко спал положенные ему два часа перед следующей вахтой.
кончив стучать по барометру. - Ну, до острова сто четыре мили (или
сколько там оставалось), и летим мы как бешеные. Будем там завтра в че-
тыре часа, а может быть, и нет. Это уж как случится. Вот и все, что есть
новенького. А теперь, мистер Додд, вы же видите, как я устал, так что
ложитесь-ка снова на вашу койку". После этой любезности он крепко прику-
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Жюль Верн
Шилова Юлия
Вронский Константин
Зыков Виталий