была расколоться, легкие судорожно ловили воздух, которого почему-то бы-
ло слишком мало. Я задыхался, меня как будто медленно, но верно душили.
мертвеца, застывшая в напряжении, по-прежнему сжимала шею. Без сознания
я провалялся не больше минуты. Обеими руками ухватился за его запястье и
сумел разорвать это смертельное объятие. Полминуты, а то и больше я ле-
жал, вытянувшись на полу. Сердце в груди стучало, как маятник, широко
открытый рот жадно ловил воздух, к горлу подступала тошнота, а какой-то
далекий настойчивый голос тихо, но упрямо бубнил где-то в уголке созна-
ния: ты должен встать, ты должен встать.
продолжали скользить и сталкиваться вокруг меня, влекомые качкой "Кампа-
ри".
его. Он все еще работал. Луч упал на Каррераса, и я успел только заме-
тить, что его рубашка залита кровью, прежде чем невольно отвел фонарь.
Меня едва не стошнило.
страха и боли, были открыты.
кивнула и попыталась улыбнуться. - Вам нельзя здесь оставаться, - про-
должал я. - Быстро на ту сторону!
неожиданно вскрикнула и обмякла у меня в руках. Но я не дал ей упасть,
перенес через перегородку и мягко положил на другой стороне. Она лежала
там в луче моего фонаря, на боку, раскинув руки. Левая рука ниже локтя
изогнулась под немыслимым углом. Сломана, вне всякого сомнения. Сломана.
Когда они с Каррерасом перевалились через перегородку, она, должно быть,
оказалась внизу. На руку ее обрушился груз двух падающих тел, и она не
выдержала. Тут я ничего поделать не мог. Во всяком случае, сейчас. Я пе-
реключился на Тони Каррераса.
рерас узнает об исчезновении сына, он велит обшарить весь "Кампари". Мне
необходимо было от него избавиться, но в трюме этого не сделать. Сущест-
вовало единственное место, где я мог надежно, безвозвратно и без малей-
шего риска спрятать тело Тони Каррераса - море.
ная железная лестница была, по меньшей мере, в тридцать футов высотой; я
ослаб от потери крови и просто от физического перенапряжения, у меня в
наличии имелась всего одна путевая нога, так что я даже не осмеливался и
подумать об этой возможности. Если бы только подумал, абсолютная невоз-
можность предстоящего стала бы мне ясна еще перед началом дела.
сил, дюйм за дюймом, сумел поднять до тех пор, пока его плечи и свисаю-
щая набок голова не оказались на одном уровне с моими. Затем резко наг-
нулся, взвалил его на спину и начал взбираться.
да корабль нырял носом во впадину, кренясь на правый борт, лестница отк-
лонялась от меня градусов на пятнадцать, и я торопливо делал пару брос-
ков вверх. Когда же "Кампари" переваливался на другой борт и лестница
нависала надо мной, я мертвой хваткой вцеплялся в нее, ожидая момента
для нового броска. Дважды Каррерас едва не соскальзывал у меня со спины,
дважды приходилось спускаться на ступеньку в поисках утерянного равнове-
сия. Левую ногу я совсем не использовал, вся нагрузка ложилась на пра-
вую. Временами казалось, что мускулы вот-вот лопнут, но постоянная боль
в раненой ноге была еще нестерпимей, так что я продолжал лезть. Лез до
тех пор, пока не добрался до верха. Еще бы пяток ступенек, и я не выдер-
жал бы.
пульс стал не чаще двух раз в секунду. После зловония тесного трюма
прекрасно ощущать на лице порывы свежего морского ветра и струи дождя. Я
зажег фонарик, на всякий случай прикрыв луч света рукой, хотя, конечно,
вероятность нахождения кого-нибудь на палубе в такую погоду была ничтож-
ной, и принялся шарить по его карманам, пока не нашел ключа с биркой:
"Лазарет". После этого взял Каррераса за воротник и потащил к борту. Че-
рез минуту я снова был уже на дне трюма, нашел пистолет Каррераса, сунул
его в карман и посмотрел на Сьюзен. Она по-прежнему была без сознания,
но это могло только облегчить задачу поднять ее вверх по трапу. Со сло-
манной рукой сама она лезть не могла, а если она придет в себя, всю об-
ратную дорогу ее будет терзать страшная боль. И все равно она снова по-
теряет сознание.
оказалось сравнительно легко. Я осторожно положил ее на мокрую палубу,
поставил на место батенсы и натянул брезент. Я как раз заканчивал, когда
скорее почувствовал, чем услышал, что она ворочается.
пришлось повысить голос до крика, чтобы быть услышанным за ревом бури. -
У вас сломано предплечье.
оставили его...
чем ее странное спокойствие. - Как ему удалось...
тельно поднялся, забрался по лестнице и прыгнул? Простите, Сьюзен. Не
знаю, что говорю. Похоже, что я тронулся рассудком. Пошли, старому док-
тору Марстону давно пора заняться вами.
встать и крепко ухватил за здоровую РУКУ, удерживая ее на качающейся па-
лубе. Слепой - поводырь слепого.
добии укрытия, а сам зашел в кладовку боцмана. Для того, чтобы найти ис-
комое, мне понадобилось всего несколько секунд: два мотка нейлонового
троса я бросил в брезентовую сумку, а пеньковый конец потолще повесил на
шею. Прикрыл дверь, оставил сумку около Сьюзен, поковылял по предатель-
ски скользкой палубе к левому борту и привязал конец к леерной стойке.
Подумав, решил не вязать узлов. Макдональд, автор всей этой идеи, был
уверен, что в такую дикую погоду никто не заметит такого пустяка, как
узел у основания стойки. Да даже и заметь его люди Каррераса, они не мо-
ряки и не станут тянуть и осматривать конец. А вот если кто-нибудь пе-
регнется через борт и увидит узлы, у него вполне может возникнуть нездо-
ровое любопытство. Узел на стойке я завязал очень надежно, ибо от него
должна была зависеть жизнь весьма важной для меня персоны - моя собс-
твенная.
ся зря. Уронив голову на грудь, он продолжал витать в эмпиреях и не выс-
казывал желания оттуда спускаться. Что, интересно, он подумает, когда
очнется? Будет подозревать, что его накормили наркотиком, или отнесет
необычность своего состояния на счет переутомления и морской болезни?
Поразмыслив, я пришел к выводу, что проблема эта не стоит выеденного яй-
ца. Точно можно было сказать лишь одно, но этого уже было достаточно:
проснувшись, часовой никому о своем сне не расскажет. С заснувшим на
посту часовым у Мигеля Каррераса разговор не обещал быть длинным.
сидел за своим столом, боцман и Буллен оба сидели в кроватях. Впервые
после стрельбы я увидел Буллена в сознании. Он выглядел бледным, осунув-
шимся, его явно мучила боль, но концы он, судя по всему, отдавать не со-
бирался. Такого дядю, как Буллен, не так-то просто убить. Он устремил на
меня свирепый взгляд.
туплениях весьма уместен был глагол "скрежетать", но сейчас рана в лег-
ком смягчила этот скрежет просто до хриплого шепота. Будь у меня силы
улыбнуться, я непременно бы это сделал, но сил у меня не осталось. Ста-
рик явно сохранял еще шансы.
вался и выставил на меня свои близорукие глаза, - Я бы сказал, Джон, что
тебе нужна более срочная помощь.
в амбулаторию. Обернувшись, осведомился: - В зеркале ты себя видел?
Балансиаги не обладали свойством непромокаемости. Вся левая часть моей
головы - волосы, лицо, шея - была залита кровью, просочившейся через
колпак и маску, темной, запекшейся кровью, которую даже ливень не смог
смыть. Ливень этот, наоборот, еще усугубил впечатление. Все это, конеч-
но, попало на меня с окровавленной рубашки Тони Каррераса, когда я волок
его по трапу из трюма номер четыре.
дональда. Несмотря на то, что доказательство было у него под носом, он
явно решил, что я свихнулся. - Что ты болтаешь?
ло осмотрел свой насквозь промокший наряд. Возможно, капитан Буллен не
так уж и ошибался: у меня возникло сумасшедшее желание рассмеяться. Я
понимал, что это просто приступ истерики от слабости, перенапряжения,
начинающейся лихорадки, от спрессованных в короткий отрезок времени пе-