что это глаз. Здесь очерчивается весь объем нужных и возможных для
сопоставления объектов. Без этого сравниваемых объектов может быть
бесконечное число и у нас не будет остановки, когда мы могли бы сказать, что
множество объектов для описания акта зрения, вернее, преломления лучей в
каких-то средах, дано полностью, что объем объектов исчерпан.
рисую какую-то форму спирали и рассматриваю математические свойства этой
формы, или фигуры. Но я хотел бы обратить внимание на сам акт рисования
данной фигуры. Те математические свойства, которые я установлю, будут
задаваться соотношениями между точками спирали. Точки эти связаны какими-то
уравнениями, пропорциями. В этом смысле все точки однородны, они неотличимы
одна от другой, в том числе и та, в которой я остановил рисование спирали.
Содержательно ни одна из них не имеет привилегии по сравнению с другими. И
ни одна не содержит в себе основания для того, чтобы я остановился на ней.
Основания остановки лежат вне этого - просто у меня конечный лист бумаги, и
я могу подставить другой и продолжить рисование, мне может понадобиться
бесконечное число листов бумаги и бесконечное количество чернил. А теперь я
возьму другой лист бумаги и нарисую форму какой-нибудь раковины улитки. Это
живая форма. Она росла, но она остановилась. Почему остановилась? Если мы
рассматриваем математическую спираль, то этот вопрос не возникает, там все
дело лишь в соотношении, которое связывает однородные точки, которые мы
можем обнаружить анализом. Но живая форма конечна - животное крутило свою
раковину по спирали и остановилось.
истории философии. В предисловии к "Феноменологии духа" у Гегеля есть очень
странное рассуждение. Он говорит, что геометрическое доказательство
отличается от философского тем, что оно как некоторое построение совершенно
чуждо самому содержанию, не является формой его движения. Например,
остановка черчения совершенно чужда содержанию, она произвольна, потому что
конечен лист бумаги, да и для соотношения точек неважно, где я остановился.
Я могу сделать три оборота спирали, а не четыре и не пять, остальные можно
допустить, предположить, их вовсе не обязательно рисовать. Но Гегель
говорит, что существуют какие-то содержания, формы которых есть способ их
собственного движения, - как бы предметы, сами себя доказующие. Есть
доказательства, совершенно внешние предметам, а есть доказательство
предметом самого себя как форма движения его содержания. Помните, я говорил,
что основания для видимых мною вещей идут в бесконечность, для одного
основания есть другое основание и так далее, но в каждый данный момент
существует особый акт, в котором должны быть основания остановки - "Что мне
подумать?" Это остановка выполнения формы. Не только выполнения самой мысли,
но формы, а она конфигурация цельная, замкнутая, живая форма. И здесь
сконцентрированы все метафизические проблемы координирования, согласования
многоразличных законов. Ведь сколько бы законов для окружности я ни
установил, они будут согласны между собой и ни один последующий не разрушит
предшествующий. В случае глаза то же самое. Глаз - это просто название для
некоторой свершившейся скоординированности всех взаимосвязей, элементов и их
законов. Они ведь скоординированы не по содержанию, по содержанию они
разнородны - есть законы света, есть законы среды, в которой свет
преломляется. Но я вижу, то есть все это существует для того, чтобы я видел.
Заметьте, снова проблема формы, именно та проблема, с которой Кант и
начинал, заимствуя ее у Юма. Он получил ее от Юма в литературной форме, хотя
в действительности это проблема другого мыслителя - Декарта. Какая это
проблема? Если мы оказались в ситуации тождества, то есть случилась
подуманная мысль (число пять есть мысль, но существует она же, но подуманная
- установлено, что это пять), значит, она должна быть скоординирована на
каком-то пространстве выполнения и реализации, должно быть скоординировано
множество разных вещей и притом скоординировано во времени. В каком времени,
в каком пространстве? Здесь как раз и высовывается и приводит нас в
замешательство принцип дискретности, декартовский принцип, который гласит,
что мысль не есть нечто вне времени - она во времени, правда лишь в том
смысле, что мы должны какое-то время пребывать в мысли. Фундаментальной
проблемой для Декарта была разрывность, дискретность, отсутствие перехода
между моментами жизненного времени. Время бралось им не в строго
математическом смысле слова, где оно гомогенно и различные моменты времени
не имеют один перед другим привилегии. Декарт имел в виду содержательные
моменты, и говорил так: из момента "сейчас", из содержания не вытекает его
существование в другой, последующий момент времени. Сравните это со
спиралью. Из этой точки спирали не вытекает, что я остановлюсь здесь. Даже
если я улитку рассматриваю как чисто математическую фигуру, которую я
воспроизвожу на листе бумаги и относительно точек которой доказываю какие-то
теоремы, то вот эта точка, где форма завершена, не вытекает из
предшествующей. Предшествующая форме точка предшествовала во времени. То,
что я здесь, не обеспечивает того, что я буду в следующий момент - в мысли.
И если я начал движение мысли, то из предшествующего пункта этого движения
не вытекает тот, к которому я приду. Нельзя иметь мысль хотением мысли.
Нельзя хотеть подумать и подумать. Таким же образом, нельзя волноваться
перед лицом волнующего. Если случается волнение, которое мы ценим, то оно
случается не потому, что мы его ценим или хотим заволноваться. Оно есть
продукт каких-то других отношений. И каждый раз заново. Здесь и
прослеживается фундаментальная дискретность, из-за чего должно существовать
особое пространство реализации и выполнения.
традиционный философский символ смерти. Имеется в виду не физический акт
смерти, а символ, указывающий на разрыв. Я начал мысль, раскрыл ее и могу по
дороге умереть. И никакая дедукция не совершится, из этого начала никогда не
будет получено то, к чему оно вело. Поэтому мы говорим, что наше знание, да
и сама наша жизнь существуют в каком-то четвертом измерении, в модусе, когда
то, в чем мы участвуем, растет в этом независимом измерении как живое. И мы
применяем термины "целостность", "замкнутость телосом",
"координированность". Они указывают на особый способ жизни, на то, что в
этом измерении что-то живет по другим законам. Здесь, например, не
происходит смерти, то есть напряжение, которое держит координацию
многоразличных частей, остается на своем уровне. В другом модусе другие
законы жизни. В реальном, иди эмпирическом, модусе те же самые вещи
являются, например, продуктом гомогенного механического повторения,
воспроизводством гомогенных механических элементов. Моя остановка здесь
произвольна и не вытекает из привилегии некоторого содержания точки - по
содержанию они гомогенны. И в этом смысле акт остановки всегда внешен.
Поэтому у Канта всегда есть сознание какой-то другой жизни (его не может не
быть, поскольку Кант метафизик, философ; если нет этого сознания, то нет
философии и нет философа), сознание других законов - законов жизни, по
которым живут некоторые образования. Но если я участвую в их жизни, то
только на какие-то мгновения - только мгновенно я могу участвовать в том,
что даже не подразделяется во времени, что живет вечно и бессмертно. Если я
в какие-то мгновения живу, то во мне есть выполнившаяся мысль,
завершившаяся, замкнувшая себя форма, индивидуальная конфигурация. В этом
смысле четвертого измерения, или среза. Кант говорит и об индивиде. Он ясно
понимает, что нельзя быть философом, не задавая себе этой загадки - загадки
рождения (в метафизическом смысле слова), загадки смерти и бессмертия. Он
говорил, что если мы когда-нибудь ответим на вопрос (на который, как он
полагал, мы никогда не ответим, - и, очевидно, мы действительно не ответим),
каким образам душа занимает место в пространстве, то, может быть, мы смажем
ответить на вопрос о рождении, о смерти бессмертии.
этом пространстве выполнения и реализации, в дополнительном измерении
индивидов, в автохтонии. В это измерение и вторгается то, за что зацепилась
мысль Канта. И тогда наконец вещи, которые он открыл, приобрели для него
такую ясность, что их можно было излагать - появился аппарат для их
изложения, экспликации. Очевидно, у знания и понимания как событий есть своя
топология. Одно дело - знание как содержание, другое - знание как событие. И
хотя Кант никогда не говорит о них отдельно, иначе нельзя понять то, что
называется у него трансцендентальной апперцепцией, или трансцендентальным Я,
или абсолютным субъектом, абсолютным Я. Ясность приобрелась Кантом на этом
вторгшемся представлении Я. Для него Я оказалось таким случаем, или случаем
такого представления, которое неотличимо от существования. В представлении
"Я мыслю" мысль есть одновременно и существование. Существование Я,
эмпирически для нас проявившееся. Это случай единства разнородных явлений,
разнородных представлений - Я как логической личности и Я, эмпирически
проявившегося, предполагающего эмпирическое существование. Единственный
случай, когда при всей этой разнородности между ними нет ничего, что я
помещал бы внутрь интервала, очерченного Я и существованием. Иди, иначе
говоря, между Я и "существую" нет интервала, хотя они разнородны, и вместе с
тем нет принципиальной неясности первых основания, которая есть во всех
других случаях. Во всех других случаях мы из действительности чего-то не
можем вывести его возможность. Действительность чего-то есть
действительность мысли. А вывести из мысли еще и такое существование, на
основе которого эта мысль могла бы порождаться или из этой мысли вытекать,
мы не можем. Кант с самого начала исходил из несводимости бытия к мышлению.
Это для него первично. Но с этим нужно разобраться, это нужно было понять.
Разобраться же с этик, как вы видите, весьма сложно. Должно возникнуть
понимание взаимоформальной очерченности некоторого Я и существования, должен
быть наработан материал размышления о свойствах событий знания и понимания,
о том, что нам не хватает измерения для их изображения, - и тогда только все
это замкнется.
отделены от первых сил, не можем их дальше разложить и ясно представить. Но
в случае Я не отделены. Это и есть ядро того, что я называл эстезисом, имея
в виду эстезис как некий процесс, событие, соединяющее в себе и материю и
интеллигибельное, духовное. Событие, являющееся смесью этих двух случаев,
Конюшевский Владислав
Зыков Виталий
Свержин Владимир
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия