в нужде, ссужая деньгами. Он рис ковал своим капиталом и за это получал
известную прибыль, а они теряли эту прибыль, но зато пользовались чужим
капиталом в то время, когда не имели собственного. Все дело происходило к
обоюдной выгоде, и обе стороны беспристрастно судили между своими и ч ужими
интересами. Почему же, однако, ни Милль, ни кто-либо из его единомышленников
не согласится признать поведение этого благоразумного ростовщика настоящим
образчиком утилитарной морали? Потому ли, что, накопляя деньги, он ими не
пользовался? Это невер но: он ими пользовался в наибольшей мере, находя
высочайшее удовлетворение в чувстве обладания своими сокровищами и в
сознании своего могущества (см. "Скупой рыцарь" Пушкина)87, притом, чем
больше накопленное богатство, тем более пользы может оно впослед ствии
принести другим людям; так что и с этой стороны своя и чужая выгоды
оказываются уравновешенными.
ростовщика за нормальную человеческую деятельность, то это объясняется лишь
тем, что их требования в сущности идут гораздо дальше простого соглашения
своей пользы с чужою: они требуют, чт обы человек жертвовал своею личною
выгодой в пользу общего блага и в этом находил свою истинную пользу. Но
такое требование, прямо противоречащее понятию "своей пользы", обусловлено
метафизическими предположениями, совершенно чуждыми доктрине чистого ути
литаризма, а помимо них оно вполне произвольно.
непосредственного движения симпатических чувств, когда, например, кто-нибудь
без всяких размышлений, с опасностью собственной жизни спасает погибающего;
или 2) в силу сострадательности, сос тавляющей постоянно господствующее
свойство характера, как, напр., у людей, по личной склонности посвящающих
свою жизнь служению страждущим; или 3) в силу высокоразвитого сознания
нравственного долга; или, наконец, 4) в силу религиозного вдохновения како
ю-нибудь идеей. Все эти мотивы вовсе не зависят от соображений пользы. Люди,
над волею которых эти побуждения, порознь или в совокупности, имеют
достаточную силу, будут жертвовать собою для блага других, нисколько не
нуждаясь в основаниях иного рода68.
нравственным и религиозным увлечениям, без ясного сознания долга и без
восприимчивости к голосу совести. Вот именно на таких людях утилитаризм и
должен бы был показать свою силу, убеждая их в том, что истинная польза их
состоит в служении общему благу даже до самопожертвования. Но это явно
невозможно, ибо эти люди именно тем и отличаются, что полагают свою пользу
не в благе других, а исключительно в своем эгоистическом благополучии.
удовлетворение, и было бы совершенно нелепо доказывать практическому
материалисту, что, полагая жизнь свою за ближних или за идею, он этим
обеспечивает себе прочное удовлетворение
всякий желает для себя, и тою, которую это учение считает настоящею или
истинною, есть лишь грубый софизм, основанный на двояком значении слова
"польза". Берется сначала та аксиома, чт о всякий хочет того, что его
удовлетворяет, далее все фактическое многообразие предметов и способов
удовлетворения обозначается общим термином "польза", затем под этот термин
подставляется совершенно новое понятие общего блага, которому дается тоже
назва ние пользы, и на этом тождестве термина при различии и даже
противуположности самих понятий строится то умозаключение, что так как
всякий желает себе пользы, а польза состоит в общем благе или наибольшем
благополучии всех, то всякий должен желать этого о бщего блага и служить
ему. Но на самом деле та польза, которую желает себе всякий, не имеет
необходимого отношения к всеобщему благополучию, а та польза, которая
состоит в общем благополучии, не есть та, которую желает всякий, и одной
подтасовки понятий
самом деле хочется, или находить свою пользу не в том, в чем он ее
действительно находит.
убедительною. Так, исходя из понятия пользы как прочного удовлетворения,
можно утверждать, что личное счастие не дает прочного удовлетворения, так
как оно связано с предметами случайными и пр еходящими, тогда как общее
благо человечества, поскольку оно относится и ко всем будущим поколениям,
есть предмет неизменно пребывающий, и потому служение ему может
удовлетворять прочным образом. Если этот аргумент обращен ко "всякому", то
всякий может н а него возразить следующее. "Пусть устройство моего личного
счастия не даст мне прочного удовлетворения, но забота о счастии будущего
человечества не дает мне вовсе никакого удовлетворения, ибо я никак не могу
удовлетвориться таким благом, которое если и будет когда-нибудь
существовать, то во всяком случае не как мое благо, так как меня при этом,
наверное, не будет; поэтому если в личном благополучии нет для меня пользы,
то в благополучии всеобщем и подавно: как могу я искать себе пользу в том,
чем я за ведомо никогда не буду пользоваться?"
представителях, есть идея солидарности всего человечества, вследствие чего
частное благополучие каждого человека связано с всеобщим благополучием. Но
эта идея не имеет своих корней в почве ути литаризма и не вмещается, как
практический принцип, в пределах утилитарного и вообще эвдемонистического
образа мыслей. Можно даже вполне признавать истину всеобщей солидарности и
те последствия, которые из нее вытекают по естественному порядку вещей, не
поведения. Так, напр., распутный богач, живущий исключительно в свое
собственное удовольствие и никогда не ставящий благо ближних целью своих
действий, может, однако, не без основания указы вать на то, что в силу
естественной связи вещей его изысканная роскошь способствует развитию
промышленности и торговли, наук и художеств и дает заработок множеству
неимущих людей.
чрез отдельных лиц независимо от их воли и поведения, и если я, заботясь
только о своей личной пользе, невольно содействую пользе общей, то чего же
еще от меня больше требовать с точки зрения утилитаризма? А с другой
стороны, всеобщая солидарность далеко не есть то же самое, что всеобщее
благополучие. Из того, что человечество солидарно в себе, вовсе не следует,
что оно должно быть непременно счастливым: оно может быть солидарным в бе
дствиях и гибели. Поэтому если я и сделал идею всеобщей солидарности
практическим правилом моего собственного поведения и в силу этого жертвую
своими личными выгодами для общего блага, а между тем человечество осуждено
на гибель и его "благо" оказывается обманом, то какая от моего
самопожертвования будет польза и мне, и самому человечеству? Таким образом,
если бы и было возможно идею всеобщей солидарности, в смысле практического
правила, связать внутренно с принципом утилитаризма, то это было бы для нег
о совершенно бесполезно.
несостоятельность этой доктрины есть осуждение всей той практической
философии, которая своим высшим началом ставит благо в смысле благополучия
или своекорыстного удовлетворения. Кажущаяся реаль ная всеобщность и
необходимость этого принципа, состоящая в том, что все непременно желают
себе благополучия, оказывается совершенно мнимою, ибо 1) общее название
блага или благополучия относится в действительности к бесконечному множеству
различных пред метов, несводимых ни к какому внутреннему единству, а 2)
всеобщее стремление к собственному благополучию (в каком бы смысле ни
разумелось это слово) ни в каком случае не заключает в себе ручательства и
условий для достижения этой цели. Таким образом, при нцип благополучия
остается только требованием и, следовательно, не имеет никакого преимущества
перед принципом должного, или нравственного, добра, единственный недостаток
которого состоит ведь именно в том, что он может оставаться только
требованием, не
общем недостатке нравственный принцип имеет перед эвдемонистическим огромное
преимущество внутреннего достоинства, идеальной всеобщности и необходимости,
ибо нравственное добро, определ яемое не личным произволом, а всеобщим
разумом и совестью, есть по необходимости одно и то же для всех, тогда как
под благополучием всякий имеет право понимать все, что ему угодно.
природное требование благополучия - 1) все люди должны быть добродетельны и
2) все люди хотят быть счастливыми. Оба эти требования имеют естественные
опоры в существе человека, но оба н е заключают в себе достаточных оснований
или условий для своего осуществления, при этом они фактически не связаны
между собою, весьма обыкновенно противоречат друг другу, и попытка
принципиального их соглашения (в утилитаризме) не выдерживает критики.
практической философии приходилось выбирать между недостаточно сильною, но
зато ясною, определенною и возвышенною идеей нравственного добра и столь же
бессильною, но, сверх того, неясною , неопределенною и низменною идеей
благополучия, то, конечно, все разумные основания были бы в пользу первой.
глубже в общую нравственную основу человеческой природы, которую мы до сих
пор рассматривали главным образом лишь в особом развитии ее трех частных
проявлений.
обижает своих ближних положительным или хотя бы только отрицательным образом