в разбор этого кляузного дела втянутся еще десятки офицеров - и удушат тебя,
Олег Манцев, твои же начальники, сам себя признаешь виновным.
глаза. "За что и был убит". Смех, да и только. Но, во-первых, подобным
грешили даже классики отечественной литературы, что добавляло к их славе
немалую толику. Во-вторых, статья-то -в городской газете, и флот вроде к ней
руку не прикладывал, мало ли что учудят эти штатские лица. В-третьих...
Достаточно. Прекрасная статья.
душе Ивана Даниловича. И сопротивление этому желанию. Газетчик разглядел в
нем то, что Долгушин тщательно скрывал ото всех и от себя. Званцев,
Званцев... Конечно, он встречал его, ему показывали его. Неприятный субъект.
Нет, будем справедливыми. Умный человек, решительные глаза, строевая
походка.
видел их вместе, Званцева и Барбаша.
Манцевым, можно сказать, покончено.
Газету ему подсунул замполит.
размахивались, но саданули крепко! Так ему и надо, этому наглецу Манцеву.
спичек у неразумного дитяти.
никаких партийно-политических мероприятий не будет!
Евгения Владимировна объявится в ближайшие месяцы. Превозмогая отвращение к
попрыгунчику из театра им. Кирова, Жилкин нацарапал письмо в Ленинград, к
письму приложил пропуск в Севастополь для жены, поскольку срок старого
истек. Если ночевал на Большой Морской, открывал все окна, включал все
лампы: ключа от квартиры у Евгении Владимировны не было. Ждал,
прислушивался, плыл в потоке мыслей. Восстановил в памяти статью о Манцеве.
Радость убывала. Религия, по Жилкину, была, разумеется, опиумом для народа,
но мыслил он, однако, не формулами, а ощущениями. Верующим был отец, и вера
не давала спиваться. Мать крестится на все иконы - и с еще большим рвением
выхаживает в Евпатории внучек. И не в религии здесь дело, крестика на
Манцеве не было и нет, за крестик его на первом же курсе училища к особисту
потянули бы. Надо было сковырнуть Манцева - вот и придумали религию. Но это
значит, что иного повода не было, а Жилкин слишком хорошо знал, как такие
поводы сочиняются. На корабль прибывает комиссия, сует пальчик в канал
ствола орудия, смотрит на пальчик, нюхает его и говорит, что в стволе -
нагар, орудия на корабле не пробаниваются, не смазываются. Потом моют
пальчик и пишут акт: "О неудовлетворительном содержании матчасти на
корабле". Плохи, знать, дела, ежели, кроме религии, ничего выискать у
Манцева не смогли. Получается, что Манцев службу несет исправно, придраться
к нему невозможно, а уж на линкор с его артиллерийской славой подсылались
крупные знатоки артиллерийского дела.
всех проведенных Манцевым стрельбах. Знаменитая АС No 13 ему не понравилась:
какая-то нерешительность, странная боязнь щита. Зато все последующие
восхитили. Будто самому себе мстя за длинноты в 13-й, все другие стрельбы
Манцев проводил с укороченной пристрелкой, иногда даже в явное нарушение
правил, не об оценке стрельбы беспокоясь, а о том, как побыстрее поразить
щит. И Байков, и флагарт эскадры эти нарушения считали разумными и если по
правилам стрельба тянула только на "хорошо", своей властью повышали оценку.
гибкая, податливая схема управления огнем, а они не могут в первый залп
вложить все! Противника надо ошеломить! Топить немедленно, сразу, не
оглядываясь на разные "Правила"! А эти... Гнать их с флота! Сразу!
Немедленно! И Манцева гнать! Но сперва обязать его: пусть наладит стрельбы
на эсминцах. А наладит - тогда и выгнать можно. По суду чести. И пусть с
крестиком на шее грузит цемент в Новороссийском порту.
Владимировну, маня ее утепленной конурой.
огонек, разные комиссии из штаба флота. Допрашивали старшину батареи мичмана
Пилнпчука. Еще в середине июня, вернувшись из отпуска, обнаружив на батарее
новые порядки, мичман уразумел, что приказ командующего эскадрой - выше всех
уставов, что Манцеву вскоре дадут по шапке. Разделять его судьбу мичман не
желал, от командира батареи потребовал оформления в письменном виде всех
отдаваемых распоряжений, что и было Манцевым исполнено. "Старшине 5-й
батареи мичману Пилипчуку. Приказываю дооборудовать плутонговый мостик
связью с кормовым дальномером. Ст. л-т Манцев". Очередная комиссия закисала
от скуки, читая эти второпях написанные приказы, а их у Пилипчука скопилось
предостаточно. Обилие скуки всегда порождает желание повеселиться, но вскоре
у комиссии пропало желание смеяться. На каждом приказе командира батареи она
обнаружила карандашные пометки мичмана: от имени некоей высшей инстанции
Пилипчук определял Манцеву наказание за самоуправство и самовольство - "двое
суток ареста",
чести". Исчерпав уставные наказания, Пилипчук перешел на кары общего
характера, среди них комиссия нашла: "Повесить в душегубке, предварительно
расстреляв". Чем не анекдот, а морской офицер не скряга, анекдотом всегда
поделится, и комиссия тоже поделилась новым способом казни, оповестив о нем
командование линкора и оба штаба. Верного служаку Пилипчука пригласили к
себе, спросили, откуда у мичмана сведения о технических возможностях
душегубок..
уже поднатаскали Болдырев и Вербицкий, посвятили его во все тонкости
линкоровской службы, отработанной десятилетиями. И здесь к Манцеву не
придраться. У него ввалились щеки, некогда полыхавшие румянцем, звонкость в
голосе пропала, появилась хрипотца. Чтоб не попасться на какой-нибудь
мелочи, он продумывал каждый шаг на вахте, не расслаблялся ни на секунду.
подумал о странности всего происходящего с ним. Чернят в газете, подсылают
комиссии, чтоб ошельмовать, а результат - обратный, потому что только сейчас
он чувствует: и командовать батареей может, и вахту стоять, и в той большой
жизни, что вне кораблей, совсем не плохой человек.
- для несения патрульной службы. Под смехотворным предлогом (предстоящее
докование) Милютин договорился с комендантом о том, что норма
человеко-патрулей будет выполнена в один день, и в конце сентября, в
воскресенье, предварительно побеседовав с офицерами об архитектуре, получил
на откуп всю патрульную службу города. Корреспондент был обнаружен
линкоровскими офицерами в одном из кафе и с синяками доставлен на
гауптвахту.
артиллерийского дивизиона. Всеволод Болдырев прочитал статью и был
разочарован. Не того он ожидал от прессы. Слишком мелко. Выражаясь
по-артиллерийски, управляющий огнем капитан-лейтенант А. Званцев стрелял по
ложной цели, причем не стремился скрыть это.
спрашивается, смысл трястись над каждой буквой своего личного дела, если
тебя в любой момент могут оболгать, взять да написать в газете, что ты
уроженец провинции Онтарио в Канаде, давний шпион, чудом увильнувший от
возмездия бандеровец или сторонник лженаучной теории какого-то Менделя?
пивнушку рядом. Был в штатском, никто и глазом не повел, когда он, взяв
кружку пива, отхлебнул и сморщился: омерзительное пойло! Грязь, мат, запах
такой, что матросский гальюн покажется парфюмерной лавкой, и пьяные морды,
рвань подзаборная, уголовная шантрапа... Так и не мог допить кружку, взял
водку, разговорился. Морды постепенно превращались в рожи, а рожи - в лица.
Ему много рассказали о Петре Григорьевиче Цымбалюке. Выпустили беднягу,
амнистировали в марте, вернули должность, кабинет, разрешили ремонты в любое
время года. Он, Цымбалюк, сильно изменился. Человек, всегда бытовыми словами
выражавший конкретные дела, стал философом, с языка его не сходили всеобщие
категории. "Как везде", - отвечал он на вопрос о том, как живется в тюрьме.
"Все сидят", -изрекал он, когда интересовались тем, кто сидит. Кажется, он
начал приворовывать, допоздна засиживался в закусочной у вокзала. Люди
жалели его - и Болдырев жалел Цымбалюка. "Привет передай!" - попросил
Болдырев какого-то забулдыгу, знавшего Цымбалюка, и сунул забулдыге сотню:
пейте, ребята, веселитесь!.. В Севастополь возвращался на такси, приспустил
стекла, проветривая себя, и вновь ударами колокола донеслась та бакинская
ночь: "Воин! Мужчина! Офицер!"
которым хорошо служилось эти годы. Вежливый, умный, ироничный человек, а
оказался лишним. Корабль и службу знал отменно, отличался точностью в
исполнении приказаний - и все-таки ему не доверяли, и Болдырев догадывался,
почему: Валерьянов обладал богатым выбором, держал в голове несколько
вариантов решения, и это настораживало, вселяло сомнения. Никто не ведал,
как поведет себя этот офицер в необычной ситуации,
нормы, хотя никто не мог представить, каковой будет эта норма и эта
необычная ситуация.
парусные корабли, окутанные дымом, палили друг в друга.
Володихин Дмитрий
Гюго Виктор
Соломатина Татьяна
Никитин Юрий
Акунин Борис
Зыков Виталий