смонтировать его за тридцать шесть часов невозможно -- за сорок, не меньше,
вызывай хронометристку. Они апеллируют к пролитому поту. С другой стороны,
он, рабочий, создатель осязаемой ценности, хочет, чтобы радиометр его
отсчитывал и показывал столько, сколько надо. Монтажник Макаров прилетел с
испытаний и рассказывал: "Смотрю, стоит мой сигнализатор, пятнадцатый номер,
я его делал... Работает! -- И закричал через весь цех: -- Валентин, ты
настраивал пятнадцатый?.. Ты?.. Работает, сам видел!" Сорин, в щегольски
грязном халате, обрадовался, пошел расспрашивать... И еще подметил у рабочих
одну черту Степан Сергеич: они были немножко паникерами. Стоило возникнуть
какому-нибудь слуху об изменениях тарифа или расценок, как рабочие
немедленно подхватывали его, еще ничего не известно, а тарифы и расценки уже
снижены, цех лихорадит. Но достаточно Игумнову или Труфанову честно и
откровенно сказать и объяснить -- как слух пропадает, впитывается стенами, о
нем тут же забывают. Рабочие не любят возни за своей спиной, им надо все
подавать открыто. Они не хотят делать плохие радиометры, но допускают, что
делать их необходимо, если план горит. С первого же дня на заводе они слышат
это магическое слово "план" и убеждены, что стране будет плохо, им тоже
будет плохо (не в чем-то конкретном, а вообще), если план выполнен не будет.
явления, которые -- он чувствовал -- уже чем-то соединены, какой-то связью.
Степану Сергеичу и приказала:
ухо. Степан Сергеич поверх газеты смотрел на сына.
разрешала тебе слушать всякую гадость и запоминать ее? Тетка? Отец?
разговоры.
незаслуженной ласки, всплакнул. Потом соскользнул с коленей, побежал к
телевизору смотреть мультфильмы про зверюшек.
Сын учился небрежно, легко, неответственно. Получит двойку -- и никакой
трагедии. С матерью ругался, тетку обижал. Так кто же воспитывает ребенка и
кто виноват в том, что из детей вырастают плохие люди? Одни ругают школу:
несовременна она, консервативна, пуглива. Другие валят на улицу: она
развращает ребенка. Третьи кивают на родителей: не воздействуют они
правильно на детей, много воли дают им. Четвертые заявляют, что все дело --
в нравственном самовоспитании личности. А пятые отплевываются от всего и
уверяют, что никакой проблемы нет, наша школа -- советская школа, наше
общество -- советское общество, поэтому у нас не может быть плохих детей и
плохих людей...
хорошо, женщина она умная, спокойная, выдержанная, все отдает ребятишкам,
строга и добра. Но школа, обучая, приноравливается к показателям, которыми
оценивают нелегкий учительский труд, а оценивают не по количеству умных и
честных работников, подготовленных школою, а по каким-то, в сущности,
ничтожным признакам: процент успеваемости, посещаемости, охватываемости. Это
все равно как если бы работу завода контролировали не по количеству и
качеству сделанных радиометров, а по отсутствию царапин на кожухе и красоте
упаковочного ящика... Улица? Да, улица подсовывает ребенку гадкие слова,
просвещает его в сфере, которую боятся тревожить взрослые. Но та же улица
прививает ему начатки коллективизма и стойкости (не выдал же Коля того, кто
научил его ругаться!). Двор -- это первое в жизни увлечение спортом, это
место, где мальчишка может показать, что он мальчишка, где над ним не дрожат
пионервожатые, где не кудахчут воспитательницы... Родители? Так ведь
родители не воспитанием занимаются, а живут, то есть не всегда дают образцы
для подражания, родители вкладывают в ребенка то, что у них есть, не больше
и не меньше. Педагогике учат студентов, а не родителей. Ну, а нравственное
самовоспитание? Откуда сын возьмет силы для становления самого себя? Только
в воспитании -- до определенного времени, а там уж будь добр отвечать за
свои слова и свои поступки... Ну, а как насчет того, что все мы советские и
с нас взятки гладки? Советское как раз-то и накладывает обязанность решать
все проблемы воспитания, а не сидеть, поплевывая, и умиляться тому, что ты
советский.
кто же и что воспитывает ребенка?
Какое-то затруднение мешало ему выскочить из вертящегося круга слов и
мыслей... Совершенно обессилев, он вдруг успокоенно решил: все воспитывают
ребенка -- и школа, и улица, и родители, и сам он себя, и то, что он --
советский. И в то же время ребенка развращают и школа, и улица, и родители,
и сам он себя.
что-то важное, преодолен барьер, называемый безусловной категоричностью
суждений. Отпихнув его прочь, покарабкавшись, он взошел на гору, откуда если
не все видно, то по крайней мере многое, и невидимое прорезается своими
очертаниями. Следовательно, рассуждал Степан Сергеич, сцепив за спиной руки
(армия жестикуляции не учит), следовательно, чтобы разобраться в причине
того или иного явления, надо исследовать все области, в которых проявляет
себя это явление, все смежные районы, края, глубины и высоты. Вот оно что...
Почему в американской армии варварски относятся (или относились) к технике?
Ответить пока трудно, известно, однако, где искать ответ. Надо узнать о
сроках обучения в американской армии, какой контингент набирается в
артиллерийские подразделения, как смотрит американский военнослужащий на
государственную собственность США, как действуют инспекции, каков общий
моральный климат, обязательна ли воинская повинность и еще многое другое.
Сергеич, гордый и взволнованный, смотрел на комнату с телевизором, на
квартиру, на мир, который наконец-то начал поддаваться изучению. Вот как все
сложно. Сложно и просто. Ох как много надо знать, как много! Теперь понятно,
почему стать коммунистом можно лишь тогда, когда обогатишь свою память
знанием всего, что выработало человечество. Чуть ли не с детства читал об
этом Степан Сергеич и только сейчас уразумел, что скрывается за этими
словами.
от стола к балкону, садился на диванчик, жалостно, по-бабьи подпирал лицо
ладонью... Ничтожество, думал он о себе, сколько лет жил ты в потемках!
Теперь, чтобы стать зрячим, надо учиться, надо знать... как много надо
знать!
работе, вспомнив о своих правах студента-заочника. Он читал и читал, он
хотел знать, почему директор, не выполнивший ради государственной пользы
план, снимается с должности, а директор, нанесший огромные убытки
выполнением плана, поощряется. Он записался в кружок конкретной экономики и
донимал вопросами руководителя, бегал за консультациями на кафедры, завел
полезные знакомства в институте народного хозяйства. Постепенно прояснялось.
Было время, когда страна нуждалась абсолютно во всем, ей все было нужно, и
во все возрастающем количестве. Тогда несделанная гайка означала задержку
первой плавки, первого автомобиля. Тогда любая гайка пошла бы в ход, тогда,
грубо говоря, гаек не было. Жестокое время родило принцип безоговорочного
выполнения плана. Время изменилось -- принцип остался без изменений. Сейчас
тоже многое нужно, но не всякая гайка нужна и не со всякой резьбой, не везде
найдет она применение.
знал или не хотел ему отвечать.
дисциплинирует производство, без плана экономика расползлась бы. Но в
организации самих планов существует какой-то порок. Да, все охвачено планом,
все предприятия должны сделать то-то и то-то к такому-то сроку... Но когда
надо начинать выполнять план, чего-либо обязательно не хватает. Не оттого
ли, что в стремлении выполнить план спешно выпускают бракованные изделия,
из-за которых где-то вынуждены тоже делать брак? И может ли план,
создаваемый загодя, учесть изменения к тому моменту, когда этот же план надо
выполнять? Можно ли одним центральным планирующим органом охватить
многообразие местных условий? Отсюда и штурмовщина.
еще многого другого. То, что раньше казалось Степану Сергеичу неразрешимым,
теперь поддавалось объяснению. Преимущества и недостатки плана заключены в
нем самом. Степан Сергеич испугался. Человек становился невластным над
собою, он не хозяин судьбы своей, человек вращался легкой щепкой в
водовороте причин.
Хотел -- и не смог, такая уж неправдоподобщина получалась.
Земляной Андрей
Шекли Роберт
Ильин Андрей
Пехов Алексей
Прозоров Александр
Никитин Юрий