серьезно. Воскрешал ужасно давние события. А при этом оставался частичкой
одного из них. Они ни в малейшей мере не сумели разделить его возмущения,
которое заставило его содрогнуться при воспоминании об ошибочной гипотезе.
Их ошеломил сам факт, что история вообще знается с Тужицким. Он продолжал
объяснять:
генеалогией польских родов, автор четырехтомного Гербовника "Польская
корона" (1728-1743).], а поверив ему, и Золотая Книга Шляхты повторяют имя
того же самого Мешко, однако оговариваются, что сам он носит фамилию
Падалица, а не его дочь. А отсюда выводят, что, будучи бедного рода, он
собирал на полях, лежащих под паром, хлебные колосья, выросшие из зерен,
осыпавшихся в предыдущий год. Такие кустики самосева и до сих пор называют
в деревнях падалицей. Это и сбило с толку историков. А ведь Длугош3 [3 Ян
Длугош (1415-1480)-историк и дипломат, автор первой "Истории Польши"
("Histolia Polcnica"), где дал описание польских гербов.], делая разного
рода предположения относительно моего предка, одно утверждает со всей
определенностью-что тот при жизни сколотил значительное состояние. На
этих-то колосках?
голосом, как над колодцем, когда вслушиваются, далеко ли дно, повторил еще
раз это слово. - Вам это ни о чем не говорит? Вы его впервые слышите? А
есть ведь и третье значение. - Он снисходительно предупредил, что и с ним
познакомит. - Пожалуйста!
бастард. - Радость, которую он испытывал в этот миг, омрачала ему близость
этого последнего произнесенного им слова к слову "выродок". Поэтому он
торопился. - Чей? От кого? От Болеслава Храброго!
историков-маловеров.
Только то, что рядом с именем моего предка, когда говорится о том, что
Болеслав посвящал его в рыцари, стоит слово: "И признал". Когда он женился
на дочери кастеляна Яна из Бжезя, посланец Болеслава приветствовал в ней
род, а в нем, - Тужицкий направил по пальцу на каждую из барышень и
сдавленным голосом выпалил: - ...кровь!
чтобы самой бросаться всем в глаза:
Бросаются такими словами на ветер? - И, осклабившись в ядовитой усмешке,
ударил маловеров с фланга: - А состояние откуда? Эта огромная фортуна. И
опять Длугош ясно, хотя и не прямо, говорит: "как княжеская".
сейчас в этом нет ни малейшего сомнения.
Штемлер, опасаясь, что в своем не очень точном доказательстве молодой граф
недостаточно ярко обрисовал для Мины Зайончковской эту самую главную вещь.
неудачно:
Монюшко.
возмущение, чем на барышню.
наставительно, не спеша, выразительно, чтобы она запомнила раз и навсегда:
- С геральдической точки зрения происхождение из семьи художников или
ученых не стоит и гроша. Великий воин, великий святой, королевская
наложница, если ее имя внесено в анналы истории, - вот что дает истоки
роду. Порой, случается, и министр, но, разумеется, не в республике.
только не на своем примере. Сменив, как перекладных, два-три рода, он
снова возвратился к своему. Торопился опять вызвать удивление обеих
барышень. Двинулся в путь с целым караваном предков. Шпитальник-откуда?
Канцлер Падалица взял в жены последнюю представительницу
ассимилировавшейся в Польше ветви французских маркграфов de 1'Hospital'
[Больница; по-польски-шпиталь.]. A Тужицкий? В отличие от самых старых
Падалиц их младшие ветви писались "Туже-Тужицкие", так это вошло в обычай,
что теперь стало родовой фамилией. Как вкратце объяснить? Нелегко отыскать
род, похожий на его. Слой за слоем-исторические личности. Откроем учебник
истории на любой странице. Нет четкой границы между проблемами его рода и
страны. Давайте переберем по порядку фамилии вождей, государственных
мужей, придворных-Тужицкий происходит ото всех них. Время раскинулось тут,
словно луг, и нет на нем такого прекрасного цветка, которого не коснулся
бы гений Падалиц, связывая каждый цветок с собою своими бабками.
что-то неладное. Она не придерживается больше давних правил. Жалкое это
положение тянется и по сей день.
маму. Ах, чего только не натворили эти последние сто пятьдесят лет. Даже
фамилии ужасные. Тужицкий не раз вел разговор об этих болячках со своими
двоюродными братьями. С первых же дней новой Речи Посполитой и они
испытывают прилив сил, мечтая вместе с нею возродить свой род. Но один за
другим подводят. Уже трое прескверно женились. Идут проторенной дорожкой.
Рассказами о величии рода кружат голову барышням. И влипают. Тужицкий пока
уцелел. Но ему страшновато.
каноников] в Новолеске, - опять начал он доверчиво, ибо его вновь затянули
в свои сети времена, давно ушедшие. - Бог ты мой! Кастелян! Вы просите
рассказать его историю. Осталась еще подробность, мне не известная, -
весело обратился он к Бишетке. Потом назвал какую-то дату. Мазками
обрисовал исторический фон. И вот костел готов. Вскоре умирает брат
кастеляна. Воля божья! Кастелян заказывает мессу. Но во время службы
глубокая печаль наполняет его душу. И он кричит.
оставить нас одних!"
четверть часа назад привели его поцелуи Товитки, не унималось. Был момент,
когда ее огромный рот втянул в себя его губы. Он и сейчас чувствовал этот
круг от носа до подбородка, круг, краями своими прикасавшийся к нему так
нежно, но врезавшийся ему в память сильнее всех иных поцелуев.
от нее. Только вот уже невозможно отказаться от завтрашнего свидания! Обе
барышни ждали, что он еще скажет.
поднос бутылку. Но во что наливать? Сделал вид, что задумался, наконец как
бы вспомнил. В каждом из четырех карманов жилета по рюмке. С этой шуткой
он обходил все комнаты. Прежде чем налить, обратился к ним:
Коснулся плечом Ьишетки, поднял вверх палец.
Ну, моя острота дошла! - Мотыч хлопнул в ладоши. - Наконец-то! Кто-то ей
объяснил. Надо назад. Расскажу еще одну.
после того, как Мотыч направил его на двери, так и прилип к ним.
удобно ли? Она откинулась назад. За дверями все стихло. Зато в библиотеке
сначала засмеялся кто-то один, потом раздался настоящий взрыв хохота. И
уже не оглядываясь больше ни на что, она побежала. На полпути испугалась,
что бежит не в ту сторону, где смех. Он доносился из другого угла.
Повернула обратно. Но тут снова хохот поманил ее из гостиной. И она
заметалась. Как только Мина приближалась к группе людей, воцарялась
тишина, а в противоположной стороне веселье било ключом. Она никак не
поспевала! Измученная, присела, словно в лесу, сил блуждать больше не
было. Кто-то обхватил ее рукой. Она была готова смеяться, но никак не
могла найти повода, теперь могла позволить себе. Только заставила себя
посмотреть, кто это сел подле нее. Совсем-совсем знакомое лицо, но чье?
глядя на нее, кивнул головой.
беспомощной. Не может вспомнить, что тогда с ней творится. Первый же
проблеск сознания, подсказывавшего, в каком она состоянии, мгновенно
возвращал ей серьезность, но тут же и отбирал всю ее волю. Она позволила
приласкать себя. Ее ничуть не удивило, что к лицу ее прижимается другое,
теплое, как компресс. Что это? На губах-губы, совершенно чужие, на коленях
рука, еще одна на груди. Зачем? И также непонятно, почему все это враз как
бы кто-то смахнул; тут же Говорек заговорил, но почему? Ибо какие-то еще
две особы с писком
доставляющие удовольствие-приятное, как бывает, когда потягиваешься, когда
замираешь, как от страха на качелях. Он перестал. Незнакомые люди вокруг.
Нортон Андрэ
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман