клозета и радость того, что из канавы он может выбраться в любой момент, -
отрезал Алекс спокойно-равнодушно и обернулся к "звезде": - Дорогая,
перестаньте опустошать запасы виски, иначе вас снова вечером освищут,
когда вы станете плясать не в такт музыки, и вышибала снова угостит вас
оплеухой... А мне... мне не хотелось бы снова бить ему в морду и выглядеть
в его глазах свиньей. Ведь он прав. С некоторых пор мне чертовски не
нравится заниматься неправым делом...
whisky [неразбавленное виски (англ.)]; она была послушна, как ягненок,
хотя Алекс и отдаленно не напоминал серого волка.
свет предвечерья; свечи смахивали на живые существа: они ровно дышали, не
обращая внимания на отсвет уходящего дня, иногда почему-то начинали
дрожать и перемигиваться, словно разговаривая между собой; одна из них -
розовощекая и яркая - время от времени начинала злиться и палить
микроскопическими искорками...
столом, похожи на эти свечи.
сказав, исчез. Отсутствовал он долго, "звезда" начала проявлять признаки
беспокойства, что, правда, не мешало ей выдудлить бокал виски до дна.
впрочем, и старые, давно не менявшиеся обои в блеклую синюю арабеску,
носившие на себе печать увядания, и зеркало во всю стену - в желтых пятнах
ржавчины, и даже сам хозяин - пожилой человек с седыми редкими волосами и
пухлыми руками.
старался англизировать свой быт и потому даже семейное торжество решил
провести не по-русски - в домашних условиях, а в ресторане, на английский
манер.
сокровище?
менестрелей, коим нечем было расплатиться за еду! - рассмеялся Алекс.
высокой спинкой, сел, закинул ногу за ногу и, пристроив половчее гитару,
замер, ушел в себя, не то настраиваясь, не то раздумывая, что сыграть. Я с
двойственным чувством ожидал начала, потому что Алекс задел меня за живое,
чем-то разволновал, хотя чем - я не смог бы объяснить тогда, это
объяснение открылось гораздо позже, когда мы сблизились, и я лучше стал
понимать его, хотя до конца так и не раскусил. Внутреннее волнение
вызывало невольную дрожь, хотя я и виду не подал: гитара, подобно
лакмусовой бумажке, обнажает суть человека: можно легко прочесть тайны в
сокровенных глубинах души, и - полюбить или горько разочароваться, а мне
почему-то не хотелось разочаровываться в Разумовском, не хотелось - и все
тут!
чувственное прикосновение, словно живое тело, меня как электричеством
пронзило, и я впился глазами в Разумовского: он выглядел бледнее обычного,
на лбу проступили росинки пота, желваки на скулах вдруг окаменели, придав
лицу выражение скорее злое, чем доброе. Но пальцы - длинные, беспокойные,
властно-покровительственно забегали по струнам, и Алекс запел без надсады
сочным баритоном, с каким-то интимным придыханием, но не вульгарным,
вызывающим отпор, а как бы выдающим самое сокровенное и личное.
невинно икая:
что забыла в-все слова?
звуками, обостряя и без того грустные слова песни.
Алекс посмотрел в упор, но несколько отчужденно, мне показалось - даже
равнодушно, и это задело меня за живое, и я весь напрягся, готовясь дать
отпор, если Разумовский попытается влезть со своими вопросами в святая
святых. Но он вдруг встрепенулся, словно сбрасывая с себя невидимый груз,
потянулся к бокалу, где синим айсбергом плавал острый кусок льда, сделал
жадный глоток и уже совсем другим тоном, где прорывалось тщательно
скрываемое волнение, произнес: - Впрочем, нет, что это я... Прежде чем
задавать вопросы, положено представиться. А что вы знаете обо мне? Так
себе, безделки, то, что лежит на поверхности, что схватывает даже далеко
не наблюдательный глаз. Вот, к примеру, Дима, он непоколебимо уверен, что
я - миллионер, унаследовавший коллекцию бесценного баккара моей бабки,
графини Разумовской. Сказать по правде, так с самого раннего детства,
когда мы еще жили в Харбине и мне на всякое довелось наглядеться, и этими
впечатлениями переполнены по самую завязку мои воспоминания, я знавал
русских, которые, как черт от ладана, открещивались от своей
национальности. Возможно, именно они обострили у меня это чувство
родины...
предков, не дышавший ее воздухом, - и "чувство родины"? Полноте, хочется
сказать вам, зачем такие высокие слова! О родине у меня сложились
отдельные, скорее даже отрывочные, случайные представления, оставшиеся в
памяти опятьтаки от бабки. У меня, можно сказать, нездоровая страсть к
соборам... Бабушка рассказывала о старом монастыре над Десной, откуда
видно до самого края земли и даже сквозь века... и если немножко
пофантазировать, то можно узреть Игоря, князя Киевского, и плачущую на
крепостном валу Ольгу... Впрочем, кажется, это было в Киеве. Но оно засело
у меня в голове и, видать, ничем не выбьешь. Расскажите о тех местах, вы,
знать, бывали там и видели все наяву?
накануне того дня.
вместо тряской брусчатки под колесами "Волги" расплывалась по обе стороны
от машины вековая пуховая пыль битого-перебитого шляха; фары выхватывали
из сгущавшейся темноты то одинокую вербу у поворота, то запыленный фасад
сонного подбеленного домишки с проваленным посередине плетнем. Дорога вела
в никуда, но и возвращаться было глупо - без сомнения, нам бы не удалось
выскочить на большак. И потому ехали на авось, куда глаза глядят, и это
решение вызвало сначала прилив энтузиазма в салоне, но вскоре духота
(стекла пришлось поднять из-за лезущей и без того во все щелки пыли) да
монотонное раскачивание стали клонить ко сну, и лишь мне одному суждено
было бороться со сном, и эта борьба окончательно вывела меня из себя и, не
сказав никому и слова, я решительно крутанул руль вправо, перевалил через
неглубокий кювет и выехал на выкошенный луг, упиравшийся в недалекие
заросли верболоза.
чистый, прохладный, скорее даже холодный воздух, идущий от невидимой, но
близкой воды. Пряно пахло свежим сеном и бегущей водой, а также дымком
невидимого костра и еще чем-то неуловимым, неугаданным, что таит в себе
летняя ночь в степи, да еще вблизи реки. Я двинулся напролом сквозь густые
заросли верболоза, и ветки, окропленные выпавшей росой, вскоре промочили
рубашку насквозь. Под ногами пружинил песок, и тут я только догадался,
прикинув мысленно наш путь, что непременно должен выйти к Десне. Так оно и
случилось, кусты вдруг кончились, и перед моими глазами открывалась
белесая пойма. Я подступился к самой воде, о чем догадался по легкому,
нежному, как шепот любимой девушки, плеску, наклонился и опустил руку в
неожиданно теплую, парную волну.
темно-синюю твердь целые россыпи чистых, мерцающих звезд, в мире тишины,
покоя и испоконвечной значимости, что меня так и подмывало вскочить и
закричать на всю землю: "Да уж жить-то стоит лишь из-за того, что
существует эта прелесть!" А я затаил дыхание, чтоб вдохом, голосом своим
не осквернить, не порушить величавое бдение ночи.
монастырю, нам легко указали путь, и средь зеленых стен садов мы покатили
вниз. Но не съехали к воде, а, вывернув на обочину, под чьи-то нависшие
над самой головой рдеющие вишни-владимирки вышли из машины, разминая
затекшие ноги, чтоб двинуться к высоким кремлевским стенам, тут и там
подпиравшим башенки, за которыми взгорбились еще более высокие статные
маковки церквей с покосившимися крестами на верхушках и свисавшими