не говорить". Он этим вполне ясно разъяснил шведу, что камера "на
подслухе"... Мы можем узнать правду, только на даче.
сына: "Бушуют ветра, постригусь, как ты велел, обещали восстановить связь в
ближайшие дни". Во второй, более развернутой, просил поцеловать маму,
благодарил за то, что отец устроил ее в такой прекрасный санаторий, и просил
срочно выслать, если, конечно, это не очень трудно, набор американских
витаминов.
на столе:
несколько раз ерзанул в горле, однако лицо было непроницаемым.
многозначительно посмотрел на Исаева.
бы, что он всего лишь устало опустил голову.
выводу, что Валленберга нельзя везти на дачу...
собеседования... Я с самого начала предупредил его, чтобы он не затевал
разговоров о деле... Это ваша вина: удовлетвори вы мои требования, все могло
сложиться иначе...
сдерживая себя, чтобы не хлестануть этого гада по морде и не спросить,, что
он писал шведу на Библии, -- делу можно помочь... Но это... Мне даже страшно
говорить... Это обяжет вас к страданиям...
Всеволод Владимирович. Вы под погонами... Так вот, если мы вернем вас после
двухдневного отсутствия в камеру, то вернем в наручниках... А сейчас выпьете
таблетку брома, чтобы сразу свалиться на койку... Вас поднимут... Вы снова
свалитесь, вам прикажут встать, но вы не сможете, тогда вам объявят
карцер... Поспите в другой камере, хоть сутки... Потом снова наденут
наручники и приведут к Валленбергу. И вы исповедуетесь ему, потому что,
скажете вы, вполне возможно, что вас расстреляют, а вы хотите, чтобы правда
о вашей жизни осталась в памяти хотя бы одного человека...
если верите, то отчего держите в браслетах и хотите расстрелять? В голове
нормального человека такое не укладывается...
Во-вторых, именно потому, что мы вам якобы не верим, он вам поверит. И
раскроется.
холодной водой на распухших оладьях-кистях Исаева. -- Я не сказал здешним
следова-1елям ни единого слова лжи и чем больше убеждал их в том, что говорю
правду, тем меньше они верили мне... Особенно в связи с "Джойнт Дистрибьюшн
Комити"...
Восточной Европе... Я не понимал их поначалу, путался, вы ж знаете, сколько
в Англии и Америке этих самых "джойнтов"?! Что ни комитет, то непременно
"джойнт" -- "объединенный"... Я им говорил, что в Штатах было только одно
сокращение, понятное всем: "Борд"...
подивился его такту. Только верь мне, дружище, только верь, я знаю, что
сделаю на процессе -- "постригись, как в Кракове"; никогда мы с Санькой об
этом не говорили, а прервали нас именно на этом моем вопросе, они
смонтировали пленку -- это ясно. Что ж, им за это коварство и отвечать... И
в письме Сашеньки есть строки Гумилева, она их не зря вставила. Я говорил ей
во Владивостоке, что этот поэт несет в себе постоянное ощущение тревоги и
неверия в реальность происходящего.
перед принятием трудного решения. -- Первым забил тревогу о тотальном
уничтожении всех евреев, живущих в Европе, британский министр Ан-тони Идеи в
своем выступлении в палате общин, что равнозначно обращению -ко всей
империи... Но при этом британцы играли, не желая пускать евреев в Палестину:
"возможны трения с арабами". Везде и всюду "разделяй и властвуй", как горько
это, как постоянно... Вы знаете, что Лондон предложил Рузвельту провести
совещание о гитлеровском геноциде евреев? И что тот поначалу отказался?
Исаев сразу же отметил всю опасность этой его фразы: начнут мотать, откуда
ему это известно... Пусть не гестаповский шпион, а британский -- все одно
сойдет...
продолжил:
Только после того, как стало известно, что гитлеровцы сжигают пятнадцать
тысяч евреев ежедневно, Белый дом дрогнул и государственный департамент
создал "Комитет помощи беженцам войны". И этот-то "Уор рефьюджи борд"
передал из своего бюджета миллион долларов организации, распределявшей
талоны на еду и жилье среди бежавших от Гитлера евреев: здесь ее называют
"Джойнт", мы называли "Объединенный распределительный комитет"... Мою
кандидатуру, -- мол, готов помочь спасению несчастных, -- предложил
представитель "Борд" в Швеции -- ведь из-за состояния войны Америка не могла
послать в1 Венгрию своего человека, чтобы заступиться за евреев, обреченных
на уничтожение. В Стокгольме все знали, что я отказался заниматься
банковскими операциями, хоть, и преуспел в Палестине еще до войны. Банкир --
профессия циников, право, -- Валленберг вздохнул. -- Из Южной Африки -- я
там тоже разворачивал дела нашего банка "Энскилд" -- дедушке прислали
письмо, что, мол, я талантлив и все такое прочее, прекрасный организатор, но
для настоящего банкира слишком уж большой фантазер... Словом, "Борд"
депонировал в нашем семейном банке "Энскилд" семь миллионов долларов для
спасения венгерских евреев, которых Гитлер, .чувствуя приближение краха,
приказал уничтожить. Шло лето сорок четвертого, Красная Армия наступает,
союзники высадились в Европе, финал войны, конец нацизма...
возразил Исаев. -- Он же был фанатиком.
Фанатизм Гитлера шел не от идеи, а от паранойи и самовлюбленности... Ну,
дальше?
четвертого... Приехал как секретарь шведского посольства по гуманитарным
вопросам. И как раз в это же время там начал разворачивать свою активность
оберштурмбаннфюрер СС Эйхман. Я хотел спасти евреев, а он хотел сжечь их в
Освенциме... Как солому... Сотни тысяч... С детьми, с беременными
женщинами... <Я купил -- доллары-то у меня были -- множество домов в
Будапеште, таким образом, в венгерской столице появилась шведская
недвижимость -- попробуй прикоснись к собственности нейтральной державы! А
потом я начал выдавать евреям шведские паспорта... Вы не представляете себе,
что творилось в шведской миссии и у меня, на улице Минервы, где я открыл
свой отдел! Десятки тысяч несчастных осаждали мои двери, ужас, ужас! У меня
до сих пор в ушах этот страшный вопль тысяч людей... Я был наивным идиотом,
вы даже не представляете, сколь наивен я был, когда собрал совещание
представителей министерства внутренних дел Венгрии, нацистов и руководителей
еврейской общины... Эйхман требовал немедленной депортации, а я уповал на
здравый смысл... Но я знал от венгров, что адмирал Хорти наконец понял:
война проиграна... Более того, шеф будапештской жандармерии Ференци сказал
мне: "Валленберг, я восхищен вашей идеей со шведскими паспортами и охранными
письмами для евреев... Думаю, Хорти согласится признать этот шаг вашего
правительства правомочным..." Он же потом и шепнул мне: "Хорти отправил
своих людей в Москву на другой день после того, как Румыния повернулась к
русским и объявила войну Гитлеру и нам... Он готов подписать мир, но этот
мир должен быть почетным, иначе нация не примет его..." И началась
политическая игра в постепенность: пока люди Хорти пробирались в Москву,
адмирал сменил своего премьера. В кресло сел Геза Лакатош, либерал, но в
Шилова Юлия
Трубников Александр
Андреев Николай
Каменистый Артем
Березин Федор
Афанасьев Роман